Ну вот – да. Росту в нем где-то полтора КАМАЗа. Из узких ноздрей вырывается горячее дыхание, воздух возле морды дрожит и плавится. Светло-серые глаза с металлическим блеском, вертикальные темно-синие зрачки. Радужка чистая, без посторонних вкраплений, надбровные дуги ярко выражены, наросты над ушами крупные, ярко окрашены, приблизительный вес – около тонны, может быть чуть больше, крылья плотные, без повреждений, равномерно окрашены, цепляющий коготь не сломан, хвостовая часть гребня окрашена ярче черепной, значит – самочка, молодая девочка совсем, не старше сотни, крааасаавица… А что у нас тут? Правый передний опорный сустав увеличен… Так-так-так. Травма у нас была. Да ты ж моя хорошая. Куда ж мы влезли так неосторожно? Ну-ка, лапу подними. Угу-угу. И даже соленых ванночек мы не делали, я уж не говорю о давящей повязке! Так… А если сюда надавить? Больно, ну тихо-тихо, моя маленькая. Больше не буду. Ну что же так неосторожно! Взрослая девочка, а таких элементарных вещей не сделала. Ну что ж мы с тобой, милая, делать будем, а?
– Я только прогревала, кхгм-кхе… Взлетать трудно. Кхе.
– Ну, кто ж сразу прогревает такие повреждения! Конечно, трудно взлетать! Скажи спасибо, что не заднюю лапку повредила, а то как… А? Чего? – Кто-то настойчиво дергал меня сзади за рюкзак.
– Капа. – Кодя смотрел на меня черными от ужаса глазами. – Лапку отпусти… Лапку, говорю, дракону… а?
Я медленно вернулась в сознание. Под пальцами была упругая синяя чешуя, в чешуе была лапа. Четвертая лапа. Эта четвертая лапа росла из дракона. Который… которая сейчас стояла на остальных трех и внимательно смотрела мне в лицо, изогнув длинную шею и стараясь дышать в сторону. Было очень тепло. Жарко было очень… Может быть – в обморок? Нельзя. А бледный Кодя все пытался оттянуть меня в сторону от дракона. А я все держала ее за лапу.
И тут меня согнуло пополам, и неуместный, безумный, но спасительный хохот спас мою бедную голову от быстрой и долгой поломки. Да-а-а… Давно я так не смеялась.
На меня смотрели странно, дракон щурила глаза и тихо фыркала, выпуская в сторону струйки раскаленного воздуха. Глядя на испуганные лица окружающих, я никак не могла остановиться и совершенно скисла от смеха.
Наконец, отхохотав и отдышавшись, я вернулась к осмысленному осмотру лапы. И я точно знала, что надо делать.
– Как тебя звать, деточка?
– Кхгм… Антиса, – пробасила дракон. – Ты мне поможешь?
– Постараюсь.
– Ты где остановишься?
– Кодя, где я остановлюсь?
– Гммм… ннну, мы еще не решили…
Антиса вытянула гибкую шею и посмотрела на гнома близко. Кодя опять побледнел.
– Она будет жить там же, на маяке? Кхгм…
– Эээмн… Да, на маяке.
– Тогда я найду тебя завтра. Когда тебе удобно меня принять?
– Принять? Ах, принять… Ну да. В полдень. Кодя, там вода рядом есть?
– В полдень хорошо. Кхгм…
– Есть там вода. Там целое море воды, – пробурчал гном, заходя за спину Тарасу Прокопьевичу. А медведь вдруг сложил две белые лапы вместе и, сжав их, потряс над головой и одобрительно оскалился. Ну, улыбнулся вроде как.
– Приятной поездки, до встречи, – громыхнула Антиса и вразвалочку двинулась по проезжей части, набирая скорость. Разбежалась, развернула ярко-синие крылья и прыжком поднялась метра на три, потом выше, выше… Прошла над поселком на бреющем полете и пропала в сиреневатом небе. Красиво!
– Кап, у тебя мозг есть? – проскрипел гном.
– Ты чего, Кодя? – опешила я.
– Ничего. Это – дракон. «Дееевочка, красааавица», – передразнил он меня противным сюсюкающим голосом. – Эта девочка тебе башку отъест – ты и не заметишь! У них же принципов нет никаких!
– У меня тоже, – тихо ответила я бесящемуся гному.
– Чего – тоже? – перевел дух Кодя.
– Принципов нет. У нее лапа болит. Ей толкаться при взлете больно.
– А вот когда она начнет взлетать легко и изящно и твоя помощь будет не нужна…
– Вот тогда и посмотрим. Хорошо? Я не хочу ругаться с тобой. Но сделаю по-своему.
– Тьфу ты… тринадцатая ты, а не двенадцатая! – Гном махнул рукой и отошел от меня на несколько шагов.
8.
Минут через десять подошел ОД. Четверкой лошадей правил гном. Мы с котом и Кодей забрались в дилижанс, следом вошел Тарас Прокопьевич и пара гномов, тех самых, что ехали с нами в одном вагоне. Возница громко сказал: «Дамы! Время!» и кобылки дружно взяли с места.
Кодя отворачивался, молчал, завесив глаза бровями. В общем, всячески выказывал недовольство. Митрофан оставался нейтральным. Хитро жмурился в усы, иногда аккуратно и незаметно трогал меня лапой. Надо понимать – в знак одобрения.
– Кодя, – терпение у меня кончилось, – вот чего ты дуешься? Надо было ее без помощи оставить? Ты мне лучше расскажи, как мы не заметили на подходе к остановке такую громадину!
– Не было ее там. Вот и не заметили.
– А откуда ж она взялась? Тихонько подойти ей тоже не удалось бы. Ну, расскажи, а?
– Ты ее позвала.
– Чего?
– Ничего. Ты ж сказала «огнедышащий дракон».
– И что, если я сейчас еще раз скажу…
– НЕ НАДО!! – Кодя замахал на меня руками, а Митрофан на всякий случай попытался отодвинуться подальше.
– Дара, давай я тебе объясню, – сказал Тарас Прокопьевич. Я усиленно закивала. – Ничего, ничего, Никодим Ашотович. Она все равно узнает. Так что, лучше мы сами все расскажем.
Гном сокрушенно махнул рукой и отвернулся от нас. А медведь задумчиво поскреб белой лапой белый бок и начал:
– Серафима, бабушка твоя, она, деточка, драконов лечила, дружила с ними. Вот как. Откуда у нее эта способность – никто так и не узнал. А Фима неразговорчива была. Мы-то драконов не шибко жалуем. Они сами по себе. Опять же коз и коров с пастбища уносят. Все понятно – есть им надо… Ну а нам как быть? Пытались с ними договариваться, мол, не трогайте скот, не дело это. А они свое: «Есть хочем» и все. Повоевывали с ними… некоторые… угу. Пытались – лучше так сказать. Деревню драконы сожгли. Погибли трое гномов, два ребенка гномьих исчезли. Ну, некоторые считают, что в смерти гномов драконы не виноваты… угу. Но некоторые – наоборот, доказывают, что все зло от драконов. С марвинами они дружат. А марвинам доверять мы не привыкли. А Серафима, вот как ты, все кричала, что драконы нас боятся, что надо специально для них коз и коров разводить, что дружить с ними надо… угу. Только никто ей не верил. Люди ее сжечь хотели… угу. Из-за дружбы с драконами. Это когда трое мальчиков собрались в ваш мир уйти. Кронги решили, что это Фимины друзья сбивают их с пути, от дома отваживают… угу. Мальчики-то ушли. А сельчане окружили маяк… она тогда на сносях была… ну и… решили сжечь… угу. Не успели. Драконы зажгли лес. Фима успела наверх подняться, один схватил ее лапами, в воздухе опустил другому на шею, и унесли. Когда у нее девочка родилась, мы узнали, где она, в каком мире. Потом присматривали… Нелегко ей пришлось у вас. Но я вот часто думаю, Никодимушка, есть ли мир, которому наша Фима не стала бы родней, а?
– Ох, уволь ты меня, друг дорогой, от этих разговоров. Она миру, в котором родилась родней не стала… а ты!
– Ты не справедлив, Никодимушка, и сам знаешь это. Раздражение – не лучший советчик, поверь мне, старику. Фима ведь никому и никогда в помощи не отказала. И уж ты-то должен об этом помнить, – Тарас Прокопьевич укоризненно покачал головой. Кодя заерзал.
– Тарас Прокопьевич, а вы бабушку знали? – прокашлявшись, спросила я медведя.
– А как же, – медведь дернул верхней губой. – Мы с Никодимушкой тогда еще медвежатками были. Фима мне связки на правой задней лапе лечила. По сю пору не вспоминаю, а ведь мог и хромым остаться. А Никодиму она глаза спасла. Он очень шаловливым ребенком был. Костры любил разводить. Все просил Фиму, чтоб она его с драконом подружила… угу. Чего кривишься, Никодимушка? Аль неправду сказал? Так вот однажды Кодя в костер чего-то такое кинул, что искры и огонь во все стороны полетели. Глаза ему сильно обожгло… угу. Мать его сразу к Серафиме. Она двое суток над ним сидела. Спасла глаза. Только теперь они у него ишь какие голубые, прям нёбвые, а раньше коричневые были, как у папеньки его… угу. Вот такие дела, деточка. Я прям растаял нынче, когда от твоих слов Антиса появилась. А уж когда ты пугаться бросила и лапу ей осматривать кинулась, тут уж совсем хорошо мне стало. Нынче ночью я спать буду, потому что поспокойнело мне… угу. Вот еще чего тебе скажу. Ежели помощь моя нужна будет – дай знать. Всем родом придем. Поможем. А на Никодимушку ты не серчай. Он мужик добрый, только горячий шибко… угу. Но – отходчивый.
– Так как же Антиса появилась на остановке?
– Для драконов нет границ. Что мир, что межмирье – все едино. Им не нужны переводчики. Границы миров для драконов не более чем тень. А у тебя, судя по всему, проявилась Серафимина способность – слышать и звать драконов. Антиса где-то рядом была, услышала и пришла посмотреть, кто зов помнит, звать смеет. Вот так.
– Понятно. Интересно, я уже сошла с ума? Или это только начало?..
– О чем ты?
– Не-не… это я так, думаю. Если б сутки назад кто сказал, что мне по наследству досталась способность лечить драконов… хе-хе… даа-а-а…
– Все быстро меняется, Дара. И времени мало. Очень мало.
– Кажется, я начинаю это понимать, Тарас Прокопьевич. Спасибо вам, – я попыталась улыбнуться. Медведь аккуратно приобнял меня за плечо и сказал:
– Не дрейфь, деточка!
– Угу, – я достала сигарету из кармана куртки. Кодя как раз набивал трубку.
– Еще спросить чего хочешь?
– Да. – Меж лопаток сквозануло, но я все ж выговорила. – А драконы кричат на выдохе или на вдохе?
Тарас Прокопьевич оторопело уставился на меня, а потом пожал плечами. Ответил Кодя.
– На вдохе, Дара, на вдохе, ты правильно угадала.
Мы молча курили. Кот спал, распластавшись на животе Тараса Прокопьевича. А дилижанс въехал в лес. Высокие многоохватные дерева смыкались над дорогой тенистой аркой. Верещали птицы. Два крупных енота топтались на обочине, ждали, пока проедет повозка. Запах нагретой солнцем зелени действовал, как успокоительное. Сорока села на оконный проем дилижанса и ехала с нами несколько минут, покачивая хвостом и внимательно оглядывая пассажиров. Дорога становилась шире, лес светлел. Показался добротный деревянный навес – остановка. Около нее мы и притормозили. Молчаливые гномы подхватили обшитые холстиной чемоданчики, покивали нам на прощанье и вышли. «Дамы! Время!» – и мы снова тронулись в путь.
Кодя перестал сердиться и даже угостил меня чашкой отменного кофе.
Мы проехали через маленький гномий поселок. Почти игрушечные дома, огородики. Гномы приставляли к бровям ладони, смотрели на проезжающий экипаж, а потом о чем-то оживленно переговаривались, бросив огородные дела.
«Птицы рисуют дороги в небе, рыбы рисуют дороги в море. Кто рассказал бы мне, кто поведал – выплетен путь мой каким изгоем» – навязчиво кружились в голове полузабытые строки. А с другой стороны… Да, боюсь. Да, не представляю, с какой стороны вникать в эту жизнь, в этот мир. Но тихое робкое ощущение: я – дома. Это не возвращение в детство. Это как возвращение в сон, ставший реальностью. (А драконы действительно кричат на вдохе!) Пальцы начало покалывать, перед глазами струились серебряные ячейки тонкой сети. Кто-то впереди.
Лошади в упряжке испуганно заржали и встали. Возница с кем-то тихо говорил. Потом повысил голос:
– Да подвезу, подвезу. Не сомневайся. Прыгай.
И в оконный проем черной тенью влетел большой волк. Рори! Именно его я видела на вокзале. Кодя протянул к нему руки. Рори подошел и почти рухнул у наших ног.
– Ты ранен? – спросил Кодя.
Волк отрицательно покачал головой и очень тихо сказал:
– Устал, сил нету, – и мгновенно заснул.
– Сетью накрой его, а? Через часок он оклемается. А то совсем квелый.
Похоже, я скоро перестану удивляться. Сеть послушно уплотнилась, заискрилась в местах переплетения. Легко, как простыней, я накрыла ею Рори. Волк дрыгнул лапой и вздохнул во сне.
Кодя улыбнулся.
– А знаешь, пожалуй, у тебя получится…
– Кодь, ты извини меня? Но Антисе я…
– Да понял я, понял. Ты права. Делай так, как сердце говорит. И никого не слушай. Даже меня.
– Откуда ж он такой измученный? – кивнула я на волка.
– Похоже, что слишком много дорог он пробежал сегодня…
9.
Через час Рори проснулся. Зевнул, потянулся лапами во все стороны.
– Есть хочешь? – спросил его Кодя. Волк кивнул и искоса посмотрел на меня. Гном принялся шаманить, отвернувшись от общества, а Рори подошел ко мне и старательно выговорил:
– Р-рад знакомству. Спасибо.
Я не удержалась и провела пальцами по волчьей голове. Кажется, Рори удивился.
Волк проглотил кусок мяса, облизнулся и, ухватив гнома за полу кацавейки, ушел с ним в дальний угол дилижанса. Они молча смотрели друг другу в глаза. Никодим иногда вздергивал брови, волк по-собачьи склонял голову набок. Создавалось ощущение оживленной беседы. Только молчаливой.
Тарас Прокопьевич разбудил Митрофана и сказал:
– Приехали. Песчаные Выселки.
Мы вышли из дилижанса. Пахло морем и соснами. Чистенький поселок дворов на пятнадцать. Пять домов были большими, человеческими. Остальные – аккуратные гномьи жилища. Моря не видно, но слышно. Дальний шум прибоя, плеск и влажный терпкий воздух. Прямо за крайним большим домом начинался бор. Смуглые сосны розовели в закатном солнце.
Нас встречали. На шее у Тараса Прокопьевича уже висел медвежонок, болтал лапами и, тараща глаза, что-то нашептывал ему на ухо. А от поселка к остановке шли двое. Высокая зеленокожая женщина с длинными волосами цвета осенней листвы и…
– Кодя, кто это?
Гном проследил за моим взглядом и сказал:
– Лесовичку ты узнала. А второй – кронг. Ну, человек по-вашему. Почти человек.
– Странная походка у него. И плечи странные.
– Потом поймешь, – отмахнулся Кодя и громко поздоровался с подошедшей парой.
Лесовичка была немолода, но удивительно красива: высокая, тонкая, странные светло-желтые глаза. Высокие скулы. Она легко стукнула правым кулаком чуть ниже левой ключицы и негромко сказала:
– Мое имя Клена, приветствую тебя, Дара, приветствую тебя, Никодим, – и, опустив веки, склонила голову.
– И тебе по добру, Кленушка, – ответил Кодя, и тоже стукнул себя в грудь. – Знакомься, Дара, это Кара, он старший в поселении кронгов.
Кара протянул узкую ладонь:
– Привет, Дара. Мы ждали тебя. Привет, Ашотыч.
Вложив свою ладонь в руку кронга, я удивилась ее ощутимой хрупкости. Но Кара не выглядел слабым, скорее – наоборот. Заметив мое удивление, он вопросительно посмотрел на гнома:
– Ты не рассказывал о нас?
– Не-а, – беспечно хмыкнул тот. – Сама разберется, ага.
Кронг только покачал головой. А Клена сказала:
– Дара, комната на маяке готова. Там где кончается лес, около моря. Мы подумали, что ты не откажешься жить там, где жили твои предшественницы. Да?
– Конечно, – поспешила я заверить ее. – Спасибо.
Мы шли через поселок. Медвежонок все пытался куда-то увести Тараса Прокопьевича, а тот все шикал на него и призывал к порядку. Кодя разговаривал с кронгом и лесовичкой, и я прибилась к медведям. Мелкий тут же стал серьезен и чинно зашагал рядом, стараясь попадать шаг в шаг с Тарасом Прокопьевичем.
– А почему Кара так странно двигается?
Медведь покосился на меня:
– А ты еще не поняла?
– Не-а, – я поправила очки на носу и внимательней присмотрелась к неритмичной, подпрыгивающей походке кронга.
– Он привык летать, – негромко ответил Тарас Прокопьевич.
– Летать? Ни фига себе… Ой, извините. А крылья?
– Ты обратила внимание на странную форму и размер плеч?
– Ну да…
– Ладно, слушай, – вздохнул медведь. – Физически кронги схожи с людьми. Но у них полые кости, как у птиц, маленький вес, хотя они не страдают худобой; повышенная прочность и эластичность связок и сухожилий. Крылья растут из лопаток, и когда кронг не летает, он складывает их особым образом по спине и ягодицам, а верхний край крыла укладывается на плечо. Понимаешь?
Я только кивала, стараясь не таращиться на Кару.
– Ну вот и все. Хотя… Фима…
– Что?
– Серафима была кронгом. Других людей у нас и не было.
Я остановилась и уставилась на медведя.
– Как это? Но вы ж сами говорили, что ее спасли драконы, она не улетела. И потом… Как же она в нашем мире? С крыльями?
– Фима была на седьмом месяце беременности. Она физически не смогла бы взлететь. А что касается вашего мира… Тут все интересно. Кронги иногда уходят в другие миры. Редко, но случается. Но крылатыми они бывают только в Пристанях. Когда кронг попадает в ваш мир, крылья перестают его слушаться и постепенно отмирают. Кости становятся более плотными. Кронг вочеловечивается, если можно так сказать. Но что особенно интересно: при возвращении в Пристани через некоторое время, иногда очень непродолжительное, крылья начинают расти вновь. И кости меняются. Вот так.