Афанасий окинул взглядом коч длиной около шести саженей и шириной где-то не менее двух с половиной.
– И вот эту махину нужно тащить по земле? – ужаснулся он.
– Почему же это по земле? Тащить, вернее, тянуть коч надо по каткам, по не очень толстым обрубкам стволов деревьев, – пояснил Тихон, – которые после прохождения их кормой снова подкладывают под нос судна. А для облегчения строят ворот, для чего пешнями долбят вечную мерзлоту почти на сажень. Навивают на него длинную и крепкую вервь, то бишь канат, конец которой крепят к носу коча, и, вращая этот ворот за рукояти, вспомогают артельщикам тащить его. И тем не менее должен сказать тебе, что работа эта аховая. Пот заливает глаза, плечи гудят и ноют от канатов, перекинутых через них, а полчища треклятого гнуса едят поедом. Махнешь при случае ладонью по лицу, и она становится красной от крови. Причем, заметь, твоей же, – рассмеялся он. – Однако эта работа артельная, милая сердцу русского человека. К тому же должен заметить, что сейчас мы плывем на малом речном коче, а вот кочи, пригодные для морского хода, будут, почитай, раза в полтора поболее.
– О Господи! – только и смог произнести Афанасий, подавленный рассказом кормщика.
А тот снова усмехнулся:
– Вот так-то вот, мил человек! – а затем, как бы невзначай, заметил: – Ты, как я слышал краем уха, собираешься вроде как с отрядом в поход из Мангазеи на Турухан-реку?
Теперь усмехнулся уже Афанасий:
– Сорока эту новость на хвосте принесла?
– Да вроде того, – не стал лукавить Тихон.
– Стало быть, сорока права, – ничуть не удивился тот осведомленности кормщика: ведь об этом только еще готовящемся походе знало уже с дюжину человек, а Тобольск-то по своим размерам далеко не Москва.
– Тогда и тебе придется хлебнуть лиха из этой же чаши. Хотя, думаю, туда вы пойдете на дощаниках, ибо даже на малом коче негоже идти в неведомые земли.
– Это почему же? – заинтересованно спросил Афанасий, сразу же забыв о досаде.
Тот смерил его удивленным взглядом, явно озадаченный непонятливостью предводителя казаков, а затем пояснил:
– Волок на Ямале с давних пор был известен поморским мореходам, да к тому же он почти ровный и не такой уж и длинный. А вот что ждет тебя на волоке между Тазом-рекою и Туруханом – одному Господу Богу известно, – и истово перекрестился. – А если он, не дай Бог, будет, пускай хоть и немного, в гору да длиной в несколько верст? Как вы тогда сможете перетащить через него коч, пусть даже и малый? А вот дощаники вам будут в самый раз, потому как у них, заметь, дно-то ровное, хотя и с ними придется изрядно попотеть. А теперь сам смекай, что к чему…
Афанасий ненадолго задумался, осмысливая слова опытного кормщика, а затем благодарно посмотрел на него:
– Спасибо тебе, Тихон, за мудрые твои слова! Ты, безусловно, прав, – согласился он, – на Турухан надо идти именно на дощаниках.
Тот улыбнулся:
– Не за что, казак! Того ли еще тебе придется хлебнуть в походе в неведомые земли…
– Как говорится, будем живы – не помрем!
– И то верно, – согласился кормщик, глянув направо, в сторону Тазовой губы. – А теперь, пожалуй, пора, – уже по-деловому изрек он и налег на водило руля.
Коч, как бы нехотя, стал поворачивать вправо.
– Убрать весла! – скомандовал кормщик и, когда длинные весла были положены вдоль борта, подал новую команду:
– Ставь парус!
Тот, поднятый на мачту, сразу же, выгнувшись, наполнился ветром, и коч заметно быстрее побежал по поверхности уже Тазовой губы. Тихон удовлетворенно погладил небольшую бороду правой рукой, удерживая водило руля левой.
– Теперича до Мангазеи осталось всего двести верст, – пояснил он. – И с парусным погодьем дойдем до нее в два дня. Благо что солнце в это время здесь не заходит вовсе, а лишь чиркнет своим краем по горизонту и снова подымается ввысь. А вот своею силою, на веслах, пришлось бы топать дней десять, никак не менее, – вздохнул кормчий. – Однако заметь, что ветер-то хоть не такой уж и сильный, а дует с кормы чуть левее, и это нам-то как раз и с руки будет.
Афанасий вопросительно посмотрел на него.
– Когда войдем в Таз-реку, ее течение станет уже сильным, особливо на стрежне. И через некоторое время, когда она чуток подвернет вправо, ветер-то и станет как раз попутным, то бишь пособным для нашего плавания, – пояснил Тихон.
– Дай-то Бог!
– На Бога надейся, да сам не плошай! – улыбнулся тот. – Не боись, казак, теперича уж точно скоро будем в Мангазее.
Афанасий огляделся. Берег по левую руку был не виден, поэтому он с интересом вглядывался в недалекий низкий берег по правую руку, покрытый серо-зелеными мхами и сверкающий небольшими озерцами. Иногда появлялись кусты тальника, подступившие к самой воде, да нет-нет и забелеют на буграх редкие березняки с низкорослыми деревцами. А над кочем кружили крикливые сизые чайки.
– Каюхи поджидают съестных отходов, – усмехнулся Тихон, глянув вверх, куда же смотрел и предводитель казаков. – А вот там до самого горизонта – тундра непроходимая, – пояснил он, поведя рукой вправо. – Оленье царство…
– Неужто она так и тянется до самой Мангазеи? – засомневался было Афанасий.
Кормщик утвердительно кивнул головой и заметил:
– Небось сам увидишь.
Тот, однако, с сомнением покачал головой: двести верст – и все тундра? И вдруг заметил у берега кустик, торчащий из воды, который вроде бы как зашевелился.
– Тихон, а Тихон, что это там такое шевелится? – заинтересованно спросил он.
– Где?
– Да вон там, – показал Афанасий рукой на берег. – Видишь одинокий куст, торчащий из воды?
Кормчий глянул в указанном направлении своими зоркими глазами и задорно рассмеялся:
– Да это же не куст, а оленьи рога, мил человек!
– К чему бы это? – озадаченно спросил тот, боясь поверить своим глазам: рядом с этим «кустом» он различил теперь и олений нос с широкими ноздрями у самой кромки воды.
Тихон, доверительно положив руку на его плечо и продолжая еще вздрагивать от смеха, пояснил:
– Да это же олешка спасается от гнуса!
И действительно, когда они проплывали уже совсем рядом, Афанасий заметил множество комаров и прочей летучей нечисти, вьющихся у носа оленя. Тот же время от времени резко окунал его в воду, смывая ненавистных тварей.
– А вот к вечеру, когда станет попрохладнее и потянет ветерок, который разгонит полчища гнуса, олешка выйдет из воды и пойдет на кормежку, – пояснил Тихон. – Это здесь, на реке, дует ветерок и разгоняет этих тварей, а вот на берегу спасу от них никакого нет, – добавил он, видя сомнение на лице спутника.
«Каждый спасается от нашествия комаров, как может», – подумал Афанасий, вспомнив о марле, натянутой с внешней стороны на окне тобольского воеводы.
– А теперь нужен глаз да глаз! – озабоченно сказал кормчий, высматривая что-то впереди по курсу коча.
– В чем дело, Тихон? – обеспокоенно спросил Афанасий.
– Подходим к впадению Таза-реки в губу, – пояснил кормчий, – а та впадает в нее несколькими рукавами. Да все бы ничего, если бы не мелководный бар в ее устье. А сейчас-то ведь самый конец лета, и посему у реки самый низкий уровень воды. И хотя мы плывем не на большом коче, с его соответственно и большей осадкой, все равно нужно держать ухо востро́.
Волнение кормчего передалось и Афанасию.
– Это не очень опасно, Тихон?
Тот же хитровато улыбнулся:
– Не боись, казак, введем коч в Таз-реку в лучшем виде! Чай, не впервой… А вот смотреть-то надо в оба – мореходное дело требует обстоятельности, а не только лихого наскока да надежды на удачу.
Афанасий уже видел многочисленные рукава реки, впадающей в Тазовую губу, по которой они подходили к ее устью. «В каждом деле своя наука, – рассуждал он. – А бесценный опыт, без которого никак нельзя в любом деле?» – еще раз убедился он и с уважением посмотрел на кормчего, уверенно вводившего судно в устье Таза-реки.
Когда же вдали показалась вершина башни в виде шатра, команда коча и казаки выбежали на палубу, теснясь в носовой части коча, где не мешал смотреть вдаль большой парус. Все оживленно переговаривались, показывая руками на чуть видную вершину башни. Еще бы! Заканчивалось плавание от самого Тобольска, столицы Сибири. И если для артельщиков это было просто очередным приходом в один из немногочисленных сибирских городов, где можно было отдохнуть, а если уж получится, то как-то и развлечься, то для казаков это окончание плавания было началом подготовки к походу в неведомые восточные земли.
– Что это там засуетились людишки? Неужто Мангазею углядели? А то мне тут из-за паруса вдаль-то ни черта не видно, – заинтересованно спросил кормщик, стоявший на корме коча у рулевого весла, когда к нему подошел Афанасий. – Хотя, судя по берегу, до нее еще никак не менее двадцати верст будет.
– И как же ты определил это расстояние? – засомневался он. – Вроде как все тот же однообразный берег…
– Э нет! Глянь-ка по левую руку. Видишь, перед стеной темной тайги небольшой мысок вдается в реку? – Тот утвердительно кивнул головой. – А на нем березку белую одиноко растущую?
– Ну…
– Так вот отсель как раз двадцать верст до Мангазеи-то и будет, – торжествующе посмотрел на него кормщик.
– Ну и дела… – Афанасий с уважением посмотрел на Тихона, а затем спросил: – И эта самая тайга будет тянуться до самой Мангазеи в отличие от противоположного берега, покрытого тундрой?
– Это так, – подтвердил тот и укоризненно посмотрел на Афанасия: – А вот что за суета на носу коча, ты же мне так и не ответил.
– Извини, Тихон! Впереди показалась вершина какой-то башни.
– Оно и понятно – детинец-то с башнями в Мангазее только недавно, видать, начали воздвигать. Стало быть, высока эта башня-то, ежели ее отсюдова видать, – уважительно покачал тот головой. – Я-то в Мангазее, почитай, почти более года как не был, все более до Тюмени да Сургута, а то и до самого Томска из Тобольска хаживал, – и, помолчав, продолжил: – Быстро, однако, обживается земля Сибирская. Да оно ведь и понятно – прибыток-то государевой казне какой она приносит от торговли мягкой рухлядью!
И хитровато посмотрел на Афанасия:
– В Мангазее и сам убедишься в этом. Не зря же ее зовут «златокипящей». Да то ли еще будет! Ведь и тебя-то в поход на Турухан-реку не зря же посылают. Будешь объясачивать многие племена туземцев, по ней живущие, еще более приумножая государев прибыток. Вот так-то, мил человек. Соображать надобно!
Афанасий только улыбался про себя, слушая рассуждения кормщика. Ведь после посещения тобольского воеводы и его наставлений ему и так все было предельно ясным.
Город
При подходе к Мангазее по левую руку открылось устье какой-то речушки.
– Ратиловка, – пояснил Тихон и при виде пестро-черных коров, пасущихся на лужке подле нее, расплылся в улыбке: – Наши, холмогорские… Ведь вроде бы и совсем недавно привезли из Холмогор лишь нескольких, а теперича глянь – почитай, целое стадо.
И конечно, любовались детинцем, стоявшим на высоком правом берегу реки с высокими деревянными стенами и башнями по углам. Из-за стены, обращенной к реке, поблескивали окна второго этажа какого-то здания.
– Надо же! – удивленно воскликнул кормщик. – За каких-то два коротких полярных лета какую крепость отгрохали! – и удовлетворенно покачал головой.
Тихон приказал убрать парус и на веслах подвел коч к пристани, находившейся за детинцем напротив посада, у которой стояли еще два больших коча и несколько дощаников.
Справа, как и предрекал Тихон, насколько хватало глаз, проплывали бесчисленные безмолвные болота, окруженные низкими кустами тальника. «Бесконечная тундра…» – отметил для себя Афанасий.
Пристань была заполнена сбежавшимся народом – приход сюда судна всегда был событием в этом Богом забытом городе.
– Откуда прибыли, мореходы? – раздавались голоса.
– Из Тобольска.
– А с чем пришли, люди добрые?
– Привезли муку и зерно, – отвечали с коча.
– Спасибочко! Это как раз то, что нам и надобно! Сахар и чай намедни привезли гости из города Архангельска, а вот с хлебом у нас завсегда было туговато…
Когда с коча спустили сходни, на него не спеша, с видимым чувством своей значимости, поднялся человек в бархатном кафтане.
– Дьяк съезжей избы Иван Бастрыкин, – с достоинством изрек он.
Афанасий сделал шаг вперед и представился:
– Десятник Афанасий Ляпунов. Мне надобно передать воеводе Мангазеи грамоту от тобольского воеводы князя Троекурова.
Дьяк уважительно, опытным взглядом человека, знающего, что к чему, глянул на свиток, который держал в руке Афанасий.
– Хорошо, я передам.
– Приказано лично.
Дьяк несколько разочарованно глянул на казака, сожалея, что сорвалась возможность лично угодить воеводе, так как, по его мнению, в грамоте тобольского воеводы содержались какие-то важные сведения. Тем не менее крикнул в сторону толпы на пристани:
– Макар, проводи десятника на воеводский двор, а то стрельцы у ворот проходной башни пока еще не знают его.
Афанасий повернулся в сторону кормчего:
– Прощай, Тихон!
– Мир тесен, Афанасий, и еще, чай, встретимся. И успехов тебе в твоих многотрудных начинаниях. Будь здоров!
И они крепко пожали друг другу руки.
Афанасий вслед за Макаром, который, как понял он, был одним из служителей съезжей избы, поднялся наверх по извилистой дороге, проложенной наискосок по крутому обрыву, и с интересом огляделся.
Прямо перед ним раскинулся посад.
– А домов-то в посаде, однако, много… – как бы про себя сказал Афанасий.
– А как же! – тут же услужливо откликнулся Макар, признавший в Афанасии важную особу. Ведь, рассудил он, абы кого к самому воеводе-то не допустят, да еще и со свитком, опечатанным печатью тобольского воеводы. – Людишки-то ведь из Архангельска-города, Холмогор и других мест по берегу Студеного моря все прибывают и прибывают с караванами купеческими. Потому как жизнь здесь все-таки посвободней, да и прибыльней будет, – пояснил он, – хоть и избы тут ставить не очень-то с руки.
– Это почему же?
– Мерзлота… – вздохнул Макар. – Копнешь землю чуток, а дальше не моги – тверда как камень, даже и посередь лета. Потому-то на мерзлоту эту надобно будет положить слой замороженной щепы, прикрытой сверху листами бересты, и уже на нее сруб ставить.
– Это еще зачем?
– А чтоб мерзлота под избой не отогревалась. Особливо зимой, когда печи топятся. Иначе домишко-то и перекосить может. – И лукаво добавил: – А кому, спрашивается, нужен дом с перекосом?
Афанасий понимающе кивнул головой.
– А посад-то делится на две части: торговую и ремесленную, и между постройками уже появились три неширокие улицы, мощенные сосновыми досками судовой обшивки, а также и переулки имеются.
– Откуда это же взялись эти доски, как ты сказал, «судовой обшивки»? – заинтересованно спросил Афанасий.
– Да с разбитых бурями кочей, а то и с плотбища, которое находится вон там, за пристанью, – показал тот рукой.
– И велико ли это самое плотбище?
– Да нет, не очень. И строят-то на нем не кочи, а лишь одни дощаники по разной надобности.
«Это очень даже кстати!» – обрадовался Афанасий, вспомнив разговор с Тихоном на коче.
А Макар тем временем продолжил:
– Главной частью, если так можно сказать, – он неуверенно глянул на десятника: «Понятно ли говорю?» – торговой половины посада является большой двухэтажный гостиный двор в виде буквы «Е» и государевы житницы, построенные еще при воеводе Федоре Юрьевиче Булгакове, которого с весны этого года сменил Давыд Васильевич Жеребцов. Ведь гостей, да, заметь, и не только наших, но и заморских, становится все больше и больше, особливо из Архангельска-города. Рядом же вокруг них теснятся многие купеческие дома.