Лоботрясы оглянулись на шикарно прикинутого дядю. Развернулись, пряча ручонки за спиной.
- Ребята, папироску не одолжите? - сглотнув тугой, застрявший в горле комок, просипел Завьялов. Просительно. Как нищий.
Ребятки оглядели невразумительно мычавшего дедка в шикарном костюме и штиблетах. Подумали, что дед типичное чмо, обвязанное шейным платочком.
Тот, что был в малиновой куртке, нагло хмыкнул:
- Ты чо, дед? «Белочку» словил? Вали отсюда!!
Наглецов и малолетних хамов Завянь не переносил.
Вот вроде бы. Подошел приличный, трезвый гражданин. Весьма почтенного возраста, заметим. Попросил у молодежи папироску.
Так почему б не дать? А сразу в хамство.
Завьялов одернул обшлаг пиджака. Поглядел на молодежь сурово.
- Я вас по-хорошему попросил, ребята. Угостите папиросой.
- По пятницам не подаем! - заржал обсосок в желтой куртке.
- А зря, - сказал Борис.
Внутри Завьялова поднялась сокрушительная волна ярости - ярости голодного перед жующими скотами! - правая рука метнулась к кадыку паршивца в желтой куртке, ударила! Мысок левого ботинка врезался под коленную чашечку второго недоумка.
Недоумок крайне удобно шлепнулся перед Завьяловым, подставляя тому задницу с карманом. Из руки таки вывалился спичечный коробок.
Борис вытащил из чужого кармана папиросную пачку. Одним умелым движением сделал крохотный, на папиросочку, надрыв. Выбил беломорину...
- Поджига есть? - спросил.
Паренек в желтой куртке, кряхтя и охая, достал из кармана куртки зажигалку, не глядя протянул ее драчливому деду...
Завьялов затянулся сразу на полпапиросы. Беломорина трещала и искрилась в трясущихся пальцах с желтыми никотиновыми отметинами, по телу расползалось блаженная истома... Голова кружилась, как после целого стакана водки! Ощущение было как... Как добежать до унитаза после трех литров пива да еще успеть ширинку расстегнуть! Как почесаться!
Когда-то, лет десять назад, молодой и никому не известный мотогонщик Борис Завьялов выиграл заезд.
На трибуне сидела Леля. В раздевалке заштатного мототрека - одна полноценно функционирующая душевая кабинка. К кабинке очередь в пятнадцать человек.
- Поедем домой, - сказала Леля, - вымоешься там.
Борис послушался, поехал. Сидя на заднем сиденье такси рядом с Лелей - байк остался в ангаре техпомощи, колесо перед самым финишем пошло в разнос - едва умом не тронулся: вспотевшие чресла чесались до жути! А почесываться перед Лелей внук не решился.
Когда разделся дома в ванной комнате, минут пять остервенело драл ногтями кожу и не мог остановиться. Ощущение было таким балдежным, что аж челюсти сводило и голова звенела!
Ощущение от первой затяжки побило рекорд десятилетней давности. Завянь затянулся еще разок... Легкие заполнились блаженством... Пошли еще какие-то воспоминания. Вероятно, чужие, так как сам Борис Завьялов куревом не баловался. Не потому, что был идейным спортсменом с малолетства. А потому что повод был и случай.
Давным-давно высокорослый четырнадцатилетний подросток Завьялов заскочил на соседнюю дачу, где лихо праздновали день рождения. Юнца пригласили к «взрослому» столу, налили фужер шипучки.
Среди гостей соседа сидела прекрасная полногрудая тетенька. Густо подмалеванная брюнетка лет тридцати с шалыми глазами. Завьялов пил шипучку, ловил на себе заинтересованные взгляды тетеньки...
Четырнадцать лет. Каждый подросток мечтает о взаправдашнем сексе с умелой женщиной.
Когда тетя поволокла мальчонку в уголок, Завянь подумал: наконец СВЕРШИТСЯ!
Облом свершился. Тетка присосалась к подростку, как пиявка. Огромным, пахнущим сигаретами и водкой, ртом...
Подростка вырвало. Позорно, тут же! Едва успел через окошко свеситься.
Завьялова рвало - безудержно! Едва перед мысленным взором появлялись желтые, прокуренные зубы тетеньки, накатывал очередной позыв.
В тот день, под гнусным впечатлением, Борис Завьялов дал себе зарок: курить не будет.
И девушек Завянь выбирал соответственных - некурящих, ч и с т е н ь к и х, с ухоженными шкурками.
Звероватая амазонка была лишь исключением, подтвердившим цепь закономерностей.
...Завьялов в три затяжки уничтожил папиросу. Крайне удивился: нос вонь ощущает, а тело радуется! Склонился над ушлепками, взялся прокуренными пальцами за сережку-колечко в ухе «желтого» недоумка и, немного оттянув мочку, сказал:
- У нас с вами разные «белочки», короеды. Ваша с сережками в ушах и Чупа-чупсом за щекой. Моя - в тельняшке.
Распрямился, погляделся в зеркало над умывальником. Напротив отразился довольный жизнью молодцеватый дед в костюме и рубашке от лондонского дома.
Исчезнувшая в кармане пачка приснопамятного «Беломора» с английским шиком сочеталась плохо. Но пусть кто только слово скажет!
Уходя от умывальников, Завянь подумал, что как-то странно он утырков уработал: использовал не типичные, но крайне действенные удары.
Причем... Если б это тело захотело уработать придурков наглухо, то уработало б без всякого сомнения. Кадык и гортань желтого оболтуса превратились бы в костяной винегрет. Мысок ботинка, ударь хоть чуть сильнее, выбил бы на хрен коленный сустав!
Но тело било с осознанием и адекватностью наказания. Не покалечило, слегка отшлепало.
Занятно. Дед служил в доисторическом десанте? Рефлексы тренированного тела возобладали над рассудком Бори?
Припомнив, как корежило тело в ванной, Завьялов мысленно его поблагодарил. Озверевшее от никотинового голода, оно вполне могло накостылять ребятишкам по самое небалуйся. По самую палату интенсивной терапии-реанимации.
- Борис Михайлович! - К Завянь сбегало по лестнице собственное встревоженное тело. - Куда вы запропастились?! На меня там куча народу навалилась, а вас - нет!
- Иннокентий, - строгим шепотом прервал стилиста Боря, - как меня зовут?
- Э-э-э, - опомнилось родное тело: - Дядя Миша. Михаил Борисович.
Ради упрощенного запоминания Завьялов переставил местами имя и отчество, всю дорогу внушал стилисту, как обращаться к «дяде». Когда услышал придыхание «Борис Михайлович», то рассвирепел бы обязательно, если б предварительно не почесался, то есть накурился.
- Запомни, Кеша, все наоборот. Теперь ты - Боря. Я - Борисыч. Понял?!
Бильярдная цокольная зона «Золотой Ладьи» делилась на три неравных отсека. В одном, огромном зале на два десятка столов, тусовались все кому не лень. Два меньших зала изначально и толково прозвали вип-ложами. Одна из лож была претенциозной, некурящей. Завьяловская банда заседала в салоне для курильщиков с собственным миниатюрным баром при четырех бильярдных столах.
Борис подтолкнул вперед тело с засевшей внутри курицей-стилистом. Тело шагнуло в зал, прокукарекало:
- Хай... парни.
«Ребята, черт тебя дери, ребята! - мысленно скрипнул зубами Завьялов. - Мы почти двадцать лет приветствуем друг друга: «Хай, ребята!»»
- Завя-а-ань!! - привставая над столом, уставленным «пивным набором», прорычал Косой. - Ты где ж залег, растуды-т тебя налево?!!
Кеша шагнул к Косолапову, как Аня Каренина навстречу паровозу. Обреченно, но стремительно. С осознанием важности действа.
Подмяло его тоже одинаково: Косолапов облапил тело, тело жалко пискнуло.
Друзья приветствовали Борю шумно, пищание расслышал только Коля, он и побеспокоился:
- Ты чо, Завянь, опять не привязанным ездил? - шепнул, намекая другу Боре на его фрондерское нежелание пользоваться в машине ремнями безопасности. - О руль саданулся, ребра отшиб?
Стилист проявил догадливость. Кивнул. И палец предъявил. Обмотанный изолентой мизинец.
- Сейчас залечим все простуды, - недоверчиво разглядывая «раненый» палец, пообещал Косой. - Ребята. Раздвиньтесь. Боря п р и б о л е л, пора принять профилактическую дозу.
Стилист, увлекаемый мощной байкерской фигурой Косолапова, поковылял к столу.
Завьялов, бедным конотопским родственником, застыл на пороге вип-ложи. Призывая мысленно на голову стилиста Капустина ушат помоев, гром небесный, хороший хук под челюсть.
- Ой, парни! - опомнился Иннокентий.
«Чтоб ты сдох! Чтоб тебя Жюли прибила! А я ей помогу и придержу!! Ребята же они, ребята!»
- Я же сегодня не один! Позвольте вам представить...
«Хорошо, что в «милостивые государи» на нервах не занесло...»
- Это мой хороший знакомый...
Капустин провякал сочиненную байку насчет болезни Лели и внезапного приезда друга ее нежной юности Михаила Борисовича из Конотопа.
Врать друзьям, отлично знакомым с каждым листочком скудного генеалогического древа Завьяловых, Борис не решился. Посоветовал парикмахеру напирать на прежние амуры бабушки. Мол, Леля приболела. А к ней свалился дружище Михаил. Леля, измерив температуру, попросила внука развеять дядю Мишу по столичным достопримечательностям.
Логически безупречно выстроенную легенду банда проглотила. Во врунах Завьялов никогда не числился. Конотопского дядю усадили за стол, пивка налили...
Болезненную любовную царапину Колян залечивал умело. Пластырем и антибиотиком служили две развеселые девушки Наташа и Светлана - брюнетка и рыженькая. Косолапов обнимал сразу двух девчушек и рычал тосты.
Тишайший интеллигент Максим Воробьев - благообразный, в меру бородатый юрист одного из крупных столичных банков, инфантильно глушил вискарь.
Концептуальный конформист, извечно безработный Вадик Козлов прожигал жизнь вместе с очередной феминой возраста последней свежести. (Родители Козловы - владельцы приличной зубоврачебной практики - устали пенять отпрыску на нежелание трудиться в любом качестве: хоть зубы драть, хоть веником махать.) Усевшийся рядом с идейным конформистом «конотопский родственник» услышал его негромкое мурчание: «Пускай ты выпита другим, но мне осталось, мне осталось... твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость...»
Давненько кем-то выпитая платиновая блондинка тихонько млела под Есенина. Осенние глаза, тем не менее, исподволь исследовали дяденьку в отличном, с иголочки костюме, поскольку дяденька, невзирая на прописку в Конотопе, был явно не из сирых. И возрастом он соответствовал ей гораздо больше шептуна-концептуалиста. (По малолеткам Вадик никогда не шастал, специализировался на женщинах достойных, с о д е р ж а т е л ь н ы х. Причем любил их не за последнее качество, а искренне, от всей души. За что был прозван бандой «археологом-любителем».) Платиновая Галочка о пристрастиях милейшего вертопраха Вадика, вероятно, догадывалась и комплименты принимала без малейшей подозрительности, но на дядюшку косилась все более и более призывно.
Завьялов немного отпил пивка, прислушался к ощущениям пожилого тела - вроде бы в хлам не развозит. Достал из кармана пачку «Беломора» и шлепнул ее на стол.
- Ого, Михал Борисыч, от нас - респект и уважуха! - зарычал Колян, увидев ветхозаветный «Беломор». - Не угостите? Давненько я не ощущал отечества...
Загасив в пепельнице окурок «Парламента», Косой заполучил в легкие «сладкий и приятный дым отечества», забалдел слегка... Дядюшке дал прикурить...
Гулянка шла по расписанию. К столику мушкетеров подошел один из посетителей вип-ложи, позвал тело-Кешу исполнить пару партий...
Стилист умело отбрехался, предъявив мизинец. Еще по дороге к «Ладье» временные союзники договорились, что к столам «Борис» не подойдет. Стилист, конечно, поупрямился: мол, ежели он доверится мышечной памяти отличного бильярдиста Завьялова, то вполне - прокатит. Но Завянь категорически настоял: «Позориться мы с вами, Иннокентий, не будем. Вы, Кеша, через тринадцать дней авось отчалите, а мне позор всю жизнь глотать».
Но наблюдая за тем, как жадно родимое тело глядит на зеленое сукно, Завьялов стал нешуточно переживать. Кешу то и дело теребили, звали. Куафер брехал все неуверенней... В его глазах горел огонь недополученного драйва, неутоленной страсти к впечатлениям.
Когда с колен Косолапова привстала Света...
- Завянь, ну ты чо?! Я тебе фору дам, противный!
Завьялов понял, что они попались. Подвыпившую рыженькую Свету Борис-Завянь должен был обыграть с полностью загипсованной правой рукой! Ослепший на оба глаза, наощупь, обломком кия.
Колян еще подначивал:
- Завянь... не узнаю. Давай-ка отдирай задницу от стула, иди и проучи зазнайку!
7 отрывок
Значительно отклячив отодранную от дивана задницу, тело, управляемое курицей, расположилось над столом. Прищурилось, типа примерилось...
Кошмар. Увидев, как разлегся Кеша, «конотопский дядюшка» даже зажмурился.
Начал считать до тысячи.
Пирамиду разбивала Светка. Причем так неловко, что настоящий Завьялов сделал бы партию с одного кия - четыре шара сразу в лузы шли.
Кошмарное, зажмуренное ожидание длилось не долго. Звук, раздавшийся в вип-ложе, показал, что кий чуть не продрал сукно. Но врезался-таки в шар.
Через мгновение, в полной тишине, раздался шлепок костяного шара о паркет.
«Залягу в анабиоз, доживу до нужного времени, разыщу придурка Кешу и удавлю!!»
- Н-да, Завянь, - глубокомысленно пробормотал Коляна. - Сегодня ты и впрямь не в форме.
«Конотопский дядя Миша» открыл глаза. Дебилоид, каким-то чудом умудрившийся развиться до стилиста, догадливо тискал ладонью покалеченную болванкой клешню и морщился вполне трагически.
Банда тоже морщилась, но уже сочувственно.
План по охмурению Зойки Карповой пролетал фанерой над Первопрестольной.
Если придерживаться канвы формат-кино (письменными источниками Кеша не увлекался), то в полночь должно произойти примерно так.
Четыре дивные красотки войдут в вип-ложу.
Борис Завьялов в это время должен громить Косого на бильярде. Вокруг них должны толпиться зрители.
Зоя заинтересованно подойдет к столу... Осерчавший от проигрыша Коля затеет перепалку с прибывшим пафосом... Карпова ответит за себя и за эскорт. Боря вступится. Не за Косого, разумеется, за девушек.
Завянь предложит Зое примирительную партию. Пошло-поехало.
Пока - свернуло. Затеять партию с добряком Косолаповым и думать нечего. Коля никогда не встанет к столу с покалеченным соперником.
Прежде Завьялов надеялся выставить Кешу к бильярду ровно в полночь. Тот немного пофилонит, побродит вокруг стола и начнет знакомиться с Карповой, рассчитывая исключительно на засевшую в ее мозгах Жюли. Еще в дороге до «Ладьи» нечаянные соучастники договорились: едва Зоя и компания войдут в зал, стилист поскачет к бару и громко закажет коктейль с невероятным названием «Атас, Жюли, у нас циклоп».
- Жена у меня догадливая, - хвастался Капустин, - мигом все почует и исподволь поможет завязать роман. Нам, главное, нужный стол у входа в зал застолбить и на глаза попасться.
Но после позорного фиаско нужный стол сразу заняла шумная компания кавказцев. Их удалить оттуда можно только мордобоем.
А в ложу, где сцепились две грозные бригады, пафосные девы не войдут. Наверняка, возьмут курс на сонно тихий зал для некурящих.
Завьялов злобно глядел на «приболевшего» стилиста. Отвлеченный к тому же предмету Вадик беспечно оставил платиновую фемину без пригляда, и фемина погребла до «дядюшки».
Присела рядышком, затеяла светскую беседу о ценах на меха в Конотопе...
Был бы Боря в своем теле, давно бы попросил «археолога» приглядывать за раритетом, а так: сидел, расстроенно и густо дымил беломориной, надеялся, что отпугнет ее, как комара.
Фемина оказалась беспримерно стойкой к дыму.
- Михаил Борисович, не желаете ли посмотреть ночную столицу?.. Я за рулем.
- Конечно! Но только завтра, когда прибудут внуки и жена. Внуков у меня аж целых трое, все мечтают...
Интерес в глазах у Галочки увял. Часы над баром показали полночь.
Тело-Кеша нервно ерзало по диванчику-подкове, его разом утешали Наташа и Светлана. Целовали в ушки, в носик, забинтованный техническим пластырем мизинчик бережно поглаживали. Косой подбадривал его басистым рыком, Макс вискаря подливал.