<p>
</p>
<p>
– Государь, батюшка! – боярин со скамьи вскакивает да шапку за пазуху прячет. – Денег надобно. Солдатушек кормить нечем.</p>
<p>
</p>
<p>
– Ты, Володимир, вот и вроде бы умный, – Царь супится, – а дурак-дураком! Расскажи-ка мне лучше, куды ты то золото дел, что я тебе на провизию давеча выделил? Донесли мне, что служивые мои с голоду пухнут.</p>
<p>
</p>
<p>
– Государь, дык я… Дык они… – закудахтал боярин как кура на насесте.</p>
<p>
</p>
<p>
– Ты?! Они?! Ах ты облуд*! Пентюх** ты, на чужих хлебах разожравшийся! Где обозы с репой? Где коровы? Зерно где? – Царь гремит на всю палату Грановитую. – Да как смеешь ты, опосля того, как солдат моих обобрал, стоять перед очами царскими?</p>
<p>
</p>
<p>
– Государь! Батюшка! – боярин на колени бухнулся. – Не гневайся! Все отдам! Как есть!</p>
<p>
</p>
<p>
– Ты бородой-то пол не мети! Ты лучше лоб свой об камень разбей, – Царь с трона коршуном взвивается и подле боярина останавливается. – Солдаты, живота своего не жалея, за Русь-матушку воюют, а ты, скареда***, золото казенное в свои закрома спрятал?</p>
<p>
</p>
<p>
И со словами этими Царь посохом замахивается да рукоятью золотой дурную боярскую голову припечатывает. Брызнула кровь алая. Окропила она сапоги царские смертною росой.</p>
<p>
</p>
<p>
– И так с каждым будет, кто на государево позарится! – Царь крикнул, кровавым посохом в воздухе потрясывая. – На войне наживаться? Служивых обворовывать? Никому не позволю!</p>
<p>
</p>
<p>
Развернулся Иван на каблуках кованных да стремглав из палаты выскочил, оставив на полу в луже крови мертвого боярина.</p>
<p>
</p>
<p>
«Воры… Воры кругом да изменники! Речи елейные в уши мне льют, а сами токмо и думают, как бы меня с трона сковырнуть или жизни лишить, чтоб руку свою грязную в казну царскую засунуть! – думает Царь, шагая коридорами темными. – Курбский… Андрейка… Другом назывался! Доверием моим пользовался, а сам ливонцам продался! Бояре казну обкрадывают, войною прикрываясь! Кругом мор да голод. Бусурманы набегами земли русские грабят. Бежать… Бежать надобно! Подале от ентого! Иначе бунт поднимется боярский, да на престол Старицкого Володьку посодят, а меня в монастыре запрут на веки вечные, сгноят заживо! Бежать… Бежать надобно!»</p>
<p>
</p>
<p>
Царь в хоромах своих закрылся. Скинул одежды богатые, в кафтан простой завернулся да на скамью у окна уселся.</p>
<p>
</p>
<p>
А за окном… Зима-красавица снегом пушистым землю укрывает. Морозом крепким за щеки прохожих треплет да с детьми забавляется. То снежками балует, то горкой ледяной. Только не видит всей этой красы Царь Иван Васильевич. Пред глазами его круги кровавые расплываются, а в головушке колокола набатом звучат, словно разбить ее хотят вдребезги, будто чарку глиняную.</p>
<p>
</p>
<p>
– Ты чего это не трапезничал, государь? – в хоромы царские шут входит. – Ох и вкусную да крепкую уху наварили! А ежели ее да под водочку, так можно с радости в гроб ложиться да помирать. Так как? Приказать стол для тебя накрыть?</p>
<p>
</p>
<p>
Ай да Васька! Вот черт плешивый! Все-то он про Царя знает, все-то ведает. Вот и отпустила Царя злоба красная. Легче стало душеньке измотанной, и колокола в головушке буйной приумолкли. Выпил Царь еще одну чарочку под уху горячую да приказал спальному до Царицы-матушки ступать да сказать ей, что супруг ее, Иван Васильевич, сбирается к ней наведаться да расспросить о здоровьице.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
В хоромах Царицы Марии Темрюковны жарко натоплено. Пахнет ладаном да благовониями. На лавках девки сидят, рукодельничают да песни поют. Сама Царица перед полотном сидит, бисером вышивает да мужа свого, Ивана Васильевича, поджидает.</p>
<p>
</p>
<p>
Царь в комнатку вошел да возле дверей неувиденный замер. Заслушался он песней девичьей, засмотрелся на красоту Марии Темрюковны. Никогда он не испытывал страсти огненной к этой бабоньке. Никогда сердце его от волнения не билось. Но красоте ее сложно противиться.</p>
<p>
</p>
<p>
– Ой… – Царица руки вскидывает да вышивку свою отбрасывает. – Государь наш! Иван Васильевич! Чего ж стоишь у двери, как гость непрошенный? Заждалася я тебя! Душенька моя истосковалася. А ты все не йдешь, да не йдешь к жене своей. Аль не люба я тебе стала?</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
– Здравствуй, матушка! – Иван с улыбкою ей отвечает. – Красота твоя с каждым днем все милее да краше. А не наведывался я к тебе, душа моя, ибо дела важные, государевы, меня донимали.</p>
<p>
</p>
<p>
Царица на девок взгляд строгий бросила, и те, словно птички испуганные, из хором выпорхнули. Подошла Царица к Ивану, тонкими рученьками шею его обвила да в губы крепко поцеловала. Царь сорвал с Царицы одежи парчовые, подхватил ее тело статное да в опочивальню понес.</p>
<p>
</p>
<p>
Царь телом нежным наслаждается, бедра широкие руками оглаживает, сосцы крепкие губами прикусывает да рычит от радости. Больно долго он себе в наслаждении плотском отказывал да про дела государственные токмо и думал. Вот потому и чудился ему все то время морок греховный. Стоило только ему глаза прикрыть, как тут же пляска жаркая ему виделась. Очи черные, огнем жгущие. Шея длинная лебединая. Стан тонкий, словно тростник, на ветру гнущийся. А как на лицо красавишны Царь глянет, так и ахает. То ж Федька Басманов в женском одеянии пред ним пляшет да улыбается ему сладко да зовуще.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
– Государь, не люба я тебе, – Царица на полатях слезы горькие глотает. – Даже слова ласкового не сказывал. Словно я не родная тебе.</p>
<p>
</p>
<p>
– Замолчи, Мария! – зло на Царицу Иван цыкает. – Дела государевы мне нынче важнее важного. Не могу я от дум ентих избавиться. Вот и слова все ласковые растерялися.</p>
<p>
</p>
<p>
«Далеко ей до Настасьи моей, – по пути в хоромы свои царь думу думает. – От нее любовью так и пыхало, словно теплом от печи окатывало. А глаза так горели при виде меня, будто она на ясно солнышко смотрела. Всю себя мне дарила. Только вот бросила одного-одинешеньку. Нет теперь у меня ни любви, ни опоры. Одни вороги вокруг. Словом перемолвиться не с кем. Душу излить некому».</p>
<p>
</p>
<p>
– Государь, – у двери в покои Царские Васька, шут гороховый, посиживает да яблочком наливным похрустывает. – Чегой-то смурной ты? Вроде в покои к Царице хаживал, а словно с похорон возвернулся.</p>
<p>
</p>
<p>
– Не греет меня ничего, Васька, – царь рукою машет. – Страшно и скучно. Словно и не живу вовсе.</p>
<p>
</p>
<p>
– А может, мы с тобою пир устроим да девок-певуний позовем? – Васька Царю подмигивает. – Будем с тобой медовуху пить да на красу девичью любоваться.</p>
<p>
</p>
<p>
– И то дело, – Царь с шутом соглашается. – Вот ты давай и займись ентим. А я покудова покемарю чуток.</p>
<p>
</p>
<p>
Улегся Царь на перины мягкие, прикрыл очи усталые, вытянулся телом сильным да дремать тихонько начал. Только сон десницы его накрыл мягкой варежкой, как явился перед ними образ сказочный. Девка красоты дивной, невиданной. Словно лебедь белая она в воздухе плавает, летником красочным руки Царской касаясь. Губы сочные улыбкою манят. Глаза страстью огненной, как пожар лесной, полыхают. Волосы черные по плечам белым разметаны, руки нежные вокруг шеи царской обвиваются…</p>
<p>
</p>
<p>
– Чур меня! Чур! – Царь с полатей вскакивает да у икон на колени бухается. – Господи! Спаси душу мою от греха! Отведи морок содомский! Дай мне спокойствия!</p>
<p>
</p>
<p>
========== Глава 4 ==========</p>
<p>
</p>
<p>
Нет, не радуют Царя пляски да песни девичьи. Мысли странные покоя не дают. Помнится ему танец другой. Горячий, как огонь печной. Глаза черные, коса смоляная, улыбка дивная, стан тонкий да ножки в сапожках сафьяновых как явь чудятся.</p>
<p>
</p>
<p>
Сидит он за столом трапезным, набычась, да перстом в чарке с вином бултыхает. Скосит взгляд на девиц-красавиц и снова в мысли темные опускается.</p>
<p>
</p>
<p>
– Ты чегой-то не пьешь, Иван свет Васильевич? – Васька к Царю на подлокотник тронный подсаживается. – Али вино не пьянит? Али девки глаз не радуют?</p>
<p>
</p>
<p>
– Об делах государственных думы мои, – Царь шута от себя отгоняет.</p>
<p>
</p>
<p>
– Ой ли? А пошто глаза блестят. Да щеки розовеют? – шут не унимается и снова подле Царя пристраивается. – Уж не влюбился ли ты, государь, часом? Так ты токмо прикажи, и девицу енту тотчас к тебе доставят.</p>
<p>
</p>
<p>
– Не видать мне той крали, о коей думаю. Ибо нет ее на свете белом, – Царь вздыхает и из чарки вино на пол плещет.</p>
<p>
</p>
<p>
– Погоди, государь, – шут хитро глаз щурит. – А не к Федьке ли Басманову ты присох? Все ведь сходится, сам погляди. Вспоминаешь ты об нем, на пляску девичью глядя. И не краля он вовсе, хоть и хороша с него молодуха вышла.</p>
<p>
</p>
<p>
– Ты думай, об чем говоришь, остолбень! – снова Васька-шут на пол падает, и вдогон ему чарка пустая летит. – Царя свого в содомии винить удумал? Да я тебя на костер! На дыбу! Водой голого оболью да на морозе к столбу привяжу!</p>