Тот, кто живёт в одном и том же городе всю свою жизнь, знает, как любит судьба играть адресами. Не меньше, чем именами! Неожиданно человеку выпадают одни и те же районы, улицы, дома – как номера в лото. Будто бы тебя крепко держат те самые родовые корни, которые рисует ученик, если в школе задали составить генеалогическое древо. Древо как древо – в основе два имени, прапрапрадед и столько же раз бабушка, а выше торчат во все стороны ветви, на которых висят плоды: дети, внуки, правнуки, праправнуки. Они гладят камни, как знакомых собак – по макушке и холке, поразительно легко осваивают немецкий язык, понимают лес и расчерчивают каждый свой день на четыре части: дела рабочие, домашние, ответить на письма, пройти как минимум пять километров.
Настоящие корни, конечно же, не на бумаге – они, как полезные ископаемые, прячутся под землёй и управляют потомками, как фигурками из настольного магнитного хоккея.
В 1921 году профессор Уральского горного института Константин Константинович Матвеев затевает важнейшее дело – ему хочется открыть при институте Минералогический музей и лабораторию. Поборник уральского камня, он не только сам собирает экспонаты, но и приобретает коллекции для будущего музея – любимейшего из всех своих детей. К середине 1920-х музей открыт – в здании Уральского геологического треста на углу улиц Куйбышева и Хохрякова. Если сегодня пройти отсюда один квартал к Зелёной Роще (в не столь уж давние времена здесь было монастырское кладбище, на могилах росла земляника), справа появится красный кирпичный дом № 25 по улице Народной Воли (всё в те же не столь давние времена известной как улица Народной Вони – говорят, здесь проходил маршрут ассенизаторов). Адреса – вот корни уроженцев здешних мест. Семья профессора Матвеева в 1930-е годы жила по адресу: улица Народной
Воли, 26, кв. 3. Спустя многие годы его родная внучка переедет в кирпичный дом № 25 по той же улице в квартиру № 2. Плюс-минус одна цифра. Плюс-минус одно-два поколения. Горный институт – в соседнем квартале, в Зелёной Роще студенты бегают при хорошей погоде физкультурные кроссы…
В музее, известном теперь под именем «Уральский геологический», есть портреты многих современных исследователей, учёных, геологов и минералогов, но упоминаний о Константине Константиновиче Матвееве не в избытке. Ему подобное небрежение, конечно, не понравилось бы. Столько сил отдано музею, столько средств – многие экспонаты он приобретал на собственные деньги, при том что щедрым не был, да и не мог быть после усвоенной в детстве привычки к экономии, той патологической бережливости, которая позволила выжить. Именно музей стал главным делом, даже не кон-ин-кон, загадку которых Матвеев-старший изучал всю свою жизнь – в Свердловске и Петербурге, а до того – в Берлине, Лейпциге, Гейдельберге, Геттингене, Париже.
В 1929–1930 годах Константин Константинович отправился в десятимесячную европейскую командировку. Гейдельберг (тесть Александр Долматов сказал бы Хайдельберг), розовый замок среди зелёных деревьев, аккуратнейший мост через Неккар, измерение уродливых кристаллов пирита. Геттинген – «Что привезти вам из Германии, милочка?». Ответ: «Учёности плоды: вольнолюбивые мечты, дух пылкий и довольно странный, всегда восторженную речь и кудри чёрные до плеч». В Геттингене профессор Матвеев работает в геохимической лаборатории Гольдшмидта, изучает монациты Борщовочного кряжа, выполняет первую русскую работу по рентгеновскому спектральному анализу. А затем – Париж, начало 30-х. Хемингуэй уезжает в Америку, Пикассо переживает сюрреалистический период и пишет «Акробата», на экраны выходит первый звуковой фильм Рене Клера «Под крышами Парижа». Константин Константинович работает в минералогической лаборатории Национального музея естественной истории, на территории Ботанического сада: принадлежность здания легко определяется благодаря громадному кристаллу мориона у входа. Вот бы и в Свердловске так, мечтает Матвеев-старший: пусть музей начинается ещё на улице, прежде чем посетитель шагнёт через порог!
Музей, музей, музей – Урал богат недрами, у нас можно выставить такие образцы, что не снились и Европе, хотя здесь, в Париже, собрана единственная в мире коллекция гигантских кристаллов… Константин Константинович тоскует по родному музею, как по живому существу, а впрочем, то, что ты создаёшь, живое по определению: строители говорят с домами, конструкторы спорят с машинами… Командировка длительная – он успевает поработать в Спектрологической лаборатории оптического института, по возвращении в Свердловск открывает такую же при Горном институте.
Новой советской стране нужны новые открытия: координаты нефтяных месторождений и залежей драгоценных металлов. Матвеев изучает топазы в Санарке, платину в Исовском районе, ищет золото и радиоактивные руды, титан, алмазы и нефть. Он разрабатывает идею предприятия по обработке цветного камня – Уралкамнекомбината. Меньше чем за год до рождения младшего сына Александра Константин Константинович совершает важное открытие – обнаруживает Гумбейское месторождение вольфрама. Искать – и находить, терять – но не сдаваться.
Матвеевский склад характера не замыкал учёного в рамках собственного кабинета. Взять на себя ответственность за людей и общее дело – вот это по ним.
Весной 1919 года здание Горного института отдаётся для постоя колчаковцев, а в июле всё руководство института с делами, архивами и частью имущества эвакуируется вместе с отступающими белыми войсками: институт намечено перевести во Владивосток. Пятнадцатого июля 1919 года в Екатеринбург с боями входят части Красной армии. К.К. Матвеев, глава многодетной семьи, остаётся в Екатеринбурге. Чтобы сохранять имущество, прежде всего – минералогические коллекции. Не мог же он бросить на произвол судьбы свой будущий музей! Их, институтских преподавателей, осталось в городе всего около десятка, но они взяли в свои руки судьбу вуза. Семнадцатого июля 1919 года на заседании под председательством К.К. Матвеева постановили: «1… Уральский горный институт остаётся и действует в Екатеринбурге. 2… совещание находит необходимым открыть институт и всем приступить к исполнению своих обязанностей». После ухода белых с 20 июля по ноябрь 1919 года К.К. Матвеев работает в должности ректора Горного института. К началу учебного года занятия проводить негде. В городе эпидемия тифа, с фронта поступают раненые, помещения отданы под лазареты. Тем не менее приём объявлен, 1 ноября начинаются занятия. В штате УГИ числится 25 человек, из них 5 профессоров (вернее, исполняющих должность профессора). Потом был принят новый Устав Уральского горного, К.К. Матвеев сложил свои временные ректорские полномочия и был назначен деканом геологоразведочного факультета. Совет выразил ему признательность за то, что благодаря его деятельности институт не распался.
А.К. Матвеева жизнь в подобные обстоятельства не ставила. У него была своя борьба. Задуманное им научное дело в одиночку сделать невозможно, он понимал это с самого начала. И растил коллектив, сбивал и сплачивал студентов в научное сообщество, жаждущее путешествий (не только в буквальном смысле) и открытий (как в науке, так и в собственной судьбе). Он вырастил экспедицию, выпестовал её, руководил ею как учёный, как педагог и как хозяйственник тоже (закупка рюкзаков, спальных мешков и моторных лодок – это без него не делалось, и, разработав маршрут, поставив научную задачу, он никогда не забывал проверить, взят ли с собой бидончик топлёного масла и спички в непромокаемой упаковке). Когда экспедиция окрепла, он бился за открытие лаборатории – и добился. Всё это: лингвистическую экспедицию, лабораторию, журнал – утверждал простым и трудным способом: работой на общественных началах. И экспедиция, и лаборатория учреждались как подразделения университета, когда они уже существовали и успешно работали. Сейчас экспедиции уже больше полувека, и 77 личных матвеевских выездов «в поле» – уже не такая большая цифра на общем фоне.
Крепкая, как всем казалось, семья близка к распаду, дети взрослеют раньше срока… На Сашу жалуются в школе: он дерётся с мальчишками и прилежание проявляет разве что к истории с географией. Единокровная старшая сестра Вера уже под старость получила письмо из Свердловска – оказывается, тот несносный ребёнок стал профессором, членкором Академии наук. «Ни за что не поверю, – заявила Вера, – он был таким хулиганом!»
Перед самой войной Константин Константинович уходит из семьи – у него новая молодая жена и прежняя страсть к науке. Ксения Михайловна уезжает на Дальний Восток: лишь бы прочь, а куда – всё равно. Здесь и люди совсем другие, и природа ничем не напоминает уральскую. Хабаровск, мон Амур… У цветов иные имена, скалы – как причудливые храмы. Саша не сразу едет вслед за матерью и младшей сестрой – вначале остаётся в Свердловске, как будто бы под присмотром отца, но вскоре понимает, что не нужен Константину Константиновичу и даже не интересен ему. А тут и призыв в армию.
Беды, страдания, разочарования, обиды… Не только за себя самого. И сердце человека каменеет, как древнее дерево, которое не отличишь от скалы, не даёт сочувствовать, жалеть, любить, как раньше. Александр так и не сможет простить своего отца. За него это сделает сын Константин.
Константин Александрович Матвеев родился в 1969 году, когда деда-профессора не было на свете уже пятнадцать лет. Трудяга, коммерсант, фермер, в 90-е годы он поставил новый памятник на запущенной могиле деда – змеевик, бронзовые буквы, узнаваемый пристальный взгляд старика в форменном мундире. Справа от Всехсвятского храма на Михайловском кладбище стоит тот строгий чёрно-зелёный камень.
Константин – в этой семье несчастливое имя. Константин Александрович Матвеев не дожил и до сорока лет. Похоронен рядом со своим отцом Александром Константиновичем на Широкореченском кладбище. Розовый гранит у Кости, чёрный габбро – у Александра. Камни, камни, камни…
Время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий…
Древнее племя, нападавшее на соседей, убивало мужчин и забирало женщин, но главным считалось забросать камнями плодородные поля. Чтобы выжившие после боя не смогли распахать их: ведь тот, кто уцелел, обязательно соберёт эти камни, и жизнь возродится.
Молодой студент на берегу реки Чусовой застывает над каменной загадкой. Начинающий исследователь вслушивается в неизвестное слово – оно проложит дорогу к забытым народам. Только наука держит на плаву, только работа даёт волю к жизни… А ещё хорошо бы успеть воспитать сына, который сможет собирать камни и ставить памятники, бить рябчика влёт и не ждать благодарности за добрые дела.
В конце концов, от всех нас остаются одни лишь имена. Названия.
И разумеется, камни.
Партия в поддавки
1, 4 Георгий Жуков и Павел Бажов. Маршал победы в гостях у сказки.
2 Сергей Михалков и Павел Бажов
3 Павел Бажов – главный уральский сказочник
В дверь постучали, и Ральф залаял от всей своей собачьей души. Гость стоял на пороге, румяный то ли от мороза, то ли от смущения.
– А я тут ехал мимо, увидел свет в окнах…
– Вот и правильно, что зашли! У нас пельмени сегодня, так что это вы очень, очень хорошо придумали. Не забудьте ступеньку-то, осторожнее.
Порог в доме приподнят, чтобы тепло не утекало.
Когда люди знакомы не близко, первые минуты разговора тянутся медленно до мучительности. Слова кладутся на пробу, то там, то сям виснут паузы, будто у юного музыканта, не способного выложить из отдельных звуков цельную мелодию. Но в этом доме, где гость бывал доселе лишь однажды, говорить хотелось сразу, чуть ли не в прихожей, где вилял хвостом Ральф.
– Дом у вас замечательный, – искренне похвалил гость, проходя в столовую, где женщины возились с самоваром.
Он ещё в тот, первый раз поймал себя на том, что захотел бы вернуться сюда, даже будь здесь другой хозяин. Легко тут было, и чувствовалось по всему, что дом этот – любимый, что заботятся о нём, как о человеке. Светлый, тёплый, на подоконниках цветы, повсюду книги. На стене висит гитара, как картина, – с прошлого раза гость помнил, что играет на гитаре хозяйка.
– А на пианино кто у вас? – спросил, покашливая. Красивый чёрный инструмент ленинградской фабрики «Красный Октябрь» стоял в столовой гордым кораблём.
– Внуку, Никитке, купили, – отозвалась хозяйка, справившись наконец с капризником-самоваром. – Но не желает играть, вот и стоит теперь как для мебели.
– Не слыхали, как в деревнях пианино ребятишкам покупали? – оживился хозяин, поглаживая бороду. Радость от припомненной истории зажгла в глазах живой огонёк. – «Комодом с зубами» называли!
Гость провёл рукой по клавишам – ровные, белые, они и вправду походили на зубы. А если уложить крышку неправильно, инструмент оскалится и станет похожим на зверя.
– У вас сегодня никого, – заметил гость, усаживаясь за стол. – А в тот-то раз как на гулянье собралось! Думал, и сегодня так будет.
– Мороз отпугнул, видать. – Хозяин, достал из буфета две рюмки. Графинчик с водкой уже был на столе, от блюда с пельменями шёл кверху ароматный вьющийся пар. – Я верно помню, что вы чистый напиток предпочитаете?
– Как и вы. Крашеный алкоголь не терплю.
Мужчины выпили по рюмке, с удовольствием принялись за пельмени. Хозяин шепнул жене:
– Валянушка, сметану позабыла.
Гость с наслаждением смотрел на то, как в этой чужой ему – но такой необъяснимо родной – семье угождают друг другу без лишних слов, а всей душой. Когда разлили чай и подвинули к нему поближе вазочку с вареньем из яблок, в соседней комнате хлопнуло окно.
– Вот и котейка явился, – сказал хозяин, и точно: в комнату решительно вбежал серый кот, хвост трубой, и замявкал, крутясь у стула Валентины. – Ему морозы не страшны, да он и вообще никого у нас не боится, верно, серенький?
За столом говорили не много, домашние слегка робели гостя – трудно забыть, кого они принимают в своём доме запросто, как если это самый обычный человек. Конечно, бывали у них разные известные люди – Евгений Пермяк, Агния Барто, вон на том сундучке спал как-то раз
поэт Алексей Сурков, но тут не просто известный человек, а целая легенда… Дом как будто бы меньше стал от его присутствия, хотя ростом гость не так и велик – могутный, но невысокий. Валентина и её сестра Наталья старались не разглядывать его пристально, но иногда терпежу не хватало: взгляды падали, как вилки из рук. Только Никитка, согласно возрасту, вёл себя естественно – и когда гостю достался счастливый пельмешек с начинкой из прогоревшего древесного уголька, захлопал в ладоши от радости (сам и вкладывал начинку в тесто).
Чай хозяин пил из стакана с латунным подстаканником, а ложку не вынимал – придерживал большим пальцем. Сахар в крупных кусках лежал рядом с щипцами для колки – колоть, сразу стало ясно, было заботой хозяина. Гость положил в свой стакан два кусочка сахару, и тут Никитка зевнул во весь рот – пора было укладывать мальца.
– Ещё минутку, дедушка, – просил мальчик, а глаза слипались, и голова клонилась набок. Кот, напившись молока, давно спал, свернувшись клубком близ печи, рядом похрапывал Ральф.
Гость никуда не торопился, да и хозяин не хотел его отпускать. Перешли в кабинет, где на рабочем столе, заваленном книгами, темнела пишмашинка.
– Скучаете по Москве? – спросил хозяин, раскуривая трубочку. И, не дожидаясь ответа, как бы испугавшись, что ранит этого большого, сильного человека за живое, заговорил поспешно: – Я-то, уж извините, Москвы не люблю – она милее всего, когда в окно на неё гляжу, из поезда. Когда еду домой, на Урал. А что родные ваши места, давно вы там бывали?