Сьюзен больше походила на тех, кого в народе называют хиппи, но во времена детства Саула вряд ли ее кто-то назвал бы коммунисткой или представительницей богемы. Волосы белокурые, носила она белую блузку с вышивкой в крестьянском стиле и коричневую твидовую юбку ниже колен, наряд довершали рыжевато-коричневые сапожки до середины икры. Лишь немногие подобные ей становились его прихожанами. Но порой все же забредали – потерянные, старающиеся жить собственным умом, ищущие какой-то новый импульс для дальнейшего существования. Если б не хрупкая фигурка, она бы походила на сестру-двойняшку Генри, не иначе.
Эти двое никогда не называли своих фамилий, хотя как-то один из них произнес нечто похожее на «Серумлист» – какое-то совершенно бессмысленное слово. Впрочем, Саул и не стремился узнать их поближе, и если уж быть честным до конца, за глаза называл их «Бригадой легковесов», как в боксе или спортивной борьбе.
Когда Саул наконец вышел, приветствовал их кивком и еле слышно выдавил «здорово», парочка повела себя как обычно, точно он был продавцом в деревенском продуктовом магазине, будто маяк – публичное заведение, двери которого открыты для всех желающих. Если бы у двойняшек не было разрешения от службы национальных парков, он бы захлопнул двери прямо у них перед носом.
– А ты, похоже, не в настроении, Саул, хотя день выдался просто чудесный, – заметил Генри.
– Да, Саул, день просто прекрасный, – поддакнула Сьюзен.
Он снова кивнул и выдавил кислую улыбку, и парочка так и покатилась со смеху. Саул решил не обращать внимания.
Он отпирал ворота, а они продолжали трещать как сороки. Эти двое вечно болтали, хотя Саул предпочел бы, чтоб они занялись своим делом. На сей раз разговор шел о чем-то, что они называли «некромантическим дублированием», и, насколько он понял, хотели построить комнату из зеркал, где царила бы темнота. Странный термин, и Саул старался не прислушиваться к их объяснениям, полагая, что это не имеет ни малейшего отношения к маяку и его жизни.
Здешние люди вовсе не являлись невеждами, но были суеверны, и с учетом того, что море часто забирало человеческие жизни, винить их в этом было сложно. Ну что плохого в том, что человек носит на шее амулет, оберегающий от несчастий, или прочтет короткую молитву, прося Господа сохранить жизни своих любимых? А эти приезжие, вмешивающиеся в чужие дела, пытались якобы постичь суть вещей, старались, по словам Сьюзен, «анализировать и исследовать», и вызывали неприязнь у местных своим равнодушным отношением к человеческим трагедиям, свершившимся и будущим. Но постепенно Саул как-то привык к «Бригаде легковесов», как к этим крысам неба, хищным и крикливым чайкам. Выдавались дни, когда он вдруг ловил себя на том, что почти научился переносить их компанию. «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?»
– Генри считает, что маяк самое подходящее место для такой комнаты, – произнесла Сьюзен с таким видом, словно сделала страшно важное открытие. Ее энтузиазм показался вполне серьезным и искренним и одновременно – слишком фривольным и до смешного непродуманным и любительским. Возможно, она верила в эту идею столь же пылко, как новообращенные верят в Христа, – ощущение новизны и особой близости обычно уничтожает все сомнения. Но возможно, эти двое все же больше походили не на новообращенных, а на странствующих проповедников, которые расставляют свои палатки на окраинах небольших городков, вооруженные пылом веры, и больше ничем. Может быть, это были просто шарлатаны. При первой встрече с этими людьми Саулу показалось, что, по словам Генри, они изучают преломление света в тюремных камерах.
– Знакомы с этими теориями? – спросила Сьюзен, когда они начали подниматься вверх по холму.
Шла она налегке, с камерой на ремне через плечо и чемоданчиком в руке. Генри старался не показывать, что запыхался, а потому молчал. Он нес тяжелое оборудование, часть которого разместилась в коробке: микрофоны, наушники, приборы для считывания ультрафиолетовых лучей, коробочки с 8-миллиметровой пленкой, какие-то машины с циферблатами и переключателями и прочие счетчики и приборы.
– Нет, – ответил Саул, скорее из чувства противоречия, поскольку Сьюзен зачастую обращалась с ним как с человеком бескультурным, ошибочно считая его грубоватые манеры признаком невежества, а рабочую одежду – нарядом простолюдина. Кроме того, чем меньше он будет говорить, тем раскованнее они будут себя чувствовать. То же самое, что говорить с потенциальными спонсорами в бытность священником. А на самом деле он просто не понимал, о чем это она толкует, как не понимал, что имеет в виду Генри, говоря, что они изучают какой-то не то «тейв», не то «террор» региона, даже несмотря на то что этот тип специально для него произнес это слово по буквам: «т-е-р-р-у-а-р».
– Молекулы пребиотиков, – почти весело удалось выдавить Генри. – Энергия духов.
И тут Сьюзен разразилась пространной лекцией о зеркалах и вещах, которые выглядывают из этих зеркал, о том, как ты можешь лишь искоса мельком взглянуть на какой-то предмет и узнать больше о его истинной природе, нежели при прямом и самом тщательном разглядывании. И Саул вдруг призадумался: уж не являются ли Сьюзен и Генри любовниками. Если так, то ее энтузиазм и стремление работать именно в этой бригаде имеют вполне прозаическое объяснение. Мало того, это объясняет взрывы их истерического смеха, доносящиеся снизу. Не слишком благородное предположение, но ему хотелось купаться в блаженных отсветах ночи, проведенной с Чарли, а не общаться с этими выскочками. Нет, с него хватит.
– Встретимся наверху, – бросил он и начал быстро подниматься по лестнице, прыгая сразу через две ступеньки.
Генри и Сьюзен пыхтели внизу, далеко позади, и вскоре исчезли из вида. Он хотел провести без них наверху как можно больше времени. В пятьдесят по закону он должен уволиться отсюда, выйти на пенсию. Но и тогда ему хотелось оставаться в хорошей форме. Несмотря на боль и ломоту в суставах.
И вот Саул взобрался на самый верх, даже не запыхавшись, и с удовлетворением отметил, что в фонарной комнате все в том же виде, как он и оставил, и линзы прожекторов прикрыты мешковиной, чтобы не поцарапались и не выгорали под лучами солнца. Ему всего-то и надо было, что снять эти покрывала и впустить свет. Его уступка Генри, пусть и на несколько часов в день.
С этой точки он однажды заметил, как под водой, за песчаными дюнами, мелькнуло нечто огромное, подобное тени, такой темно-серой и глубокой, что она резко и отчетливо выделялась на фоне голубого неба гладкой и плотной своей поверхностью. Даже в бинокль не получалось разглядеть, что это за создание или во что именно оно может превратиться, если наблюдать за ним достаточно долго. А возможно, это «нечто» рано или поздно распадется на тысячи отдельных фигур и окажется огромным косяком рыб или же просто игрой света в воде, цвет которой постоянно меняется, и это непонятное явление просто исчезнет, окажется иллюзией. За пять лет работы здесь он уже успел приспособиться и перестал испытывать состояние неловкости, разрываясь между тем, что знал и не знал об этом земном мире. И вовсе не стремился сейчас познать великие его тайны, не больше, чем в те моменты, когда во время церковных проповедей мир вдруг начинал казаться ему таким загадочным и прекрасным. Просто еще одна хорошая история, которую можно рассказать в деревенском баре, того рода история, которую ожидают от смотрителя маяка. Если эти люди вообще хоть что-то от него ожидают.
– Вот почему эти линзы здесь представляют для нас особый интерес: то, как они приводятся в действие, вращаются и как это соотносится с историей обоих маяков, – раздался у него за спиной голос Сьюзен. Очевидно, она вела разговор с Саулом в его отсутствие, даже не заметив, что он успел подняться, может, даже считала, что он ей отвечал. У нее за спиной маячил Генри – казалось, он вот-вот рухнет под тяжестью ноши, хотя мог бы давно привыкнуть к подъему по этой лестнице.
Поставив коробку на пол и немного отдышавшись, Генри заметил:
– Отсюда у вас открывается просто потрясающий вид. – Он говорил это каждый раз, так что Саул перестал обращать внимание и отвечать, даже из вежливости.
– А вы на этот раз надолго? – спросил Саул. Обычно эти двое приезжали на две недели, и он давно перестал спрашивать, опасаясь ответа.
Глаза Генри, обведенные тенями, сузились.
– На сей раз у нас имеется разрешение до конца года.
Голова у него всегда была склонена вправо – то ли результат несчастного случая, то ли родовая травма, – и особенно заметно это было, когда он говорил: правое ухо почти касалось слегка вздернутого плеча. Саулу казалось, что он походит на заводную куклу.
– Просто напоминаю. Прикасаться к прожекторам можно, но вмешиваться в их функции нельзя ни в коем случае. – Он повторял и будет повторять это предупреждение каждый день. Потому как в прошлом у них появлялись весьма странные идеи на тему того, что можно, а что нельзя.
– Расслабься, Саул, – сказала Сьюзен, и он заскрежетал зубами. Ему не понравилось, что она назвала его по имени. А ведь поначалу они называли его мистер Эванс – это ему нравилось куда больше.
Он всегда испытывал почти детский восторг, указывая им отойти и встать на коврик, под которым находился люк, ведущий в помещение для наблюдения. Некогда, до автоматизации, там хранились все средства и устройства для поддержания света. Контрабандисты использовали его по тайному соглашению с одним из бесчестных его предшественников. Парочка не подозревала о наличии этой комнаты, и он радовался, словно ему удалось уберечь хотя бы один отдел своего мозга от их экспериментов. Кроме того, если эти двое так наблюдательны, как думают, они бы уже давно догадались, для чего предназначена небольшая скоба у верхней ступеньки.
И вот, довольный тем, что они разместили свое оборудование и вроде бы не собираются ничего нарушать и трогать, Саул кивнул и ушел. Он спускался по лестнице и где-то на полпути вдруг услышал наверху звук – словно что-то сломалось или разбилось. Звук не повторился. Саул поколебался, затем пожатием плеч отмел подозрения и продолжил спускаться по винтовой лестнице.
Оказавшись внизу, он занялся уборкой двора и наведением порядка в сарайчике для инструментов, где царил сущий бардак. Не один из досужих наблюдателей удивился бы, увидев, как смотритель маяка обходит свои владения вокруг башен, перебирается с места на место, точно краб-отшельник без раковины. Но на самом деле работы тут было невпроворот, и каждый день приходилось что-то чинить и подправлять, поскольку место открытое, а штормы и соленый воздух делают свое черное дело, грозя разрушить и уничтожить все. Особенно тяжко приходилось летом, на жаре, когда налетали и больно жалили мухи.
Он работал на заднем дворе и осматривал лодку, которую держал под навесом, как вдруг появилась Глория. Навес упирался в гряду из песка и ракушечника, что проходила параллельно пляжу, дальше цепочкой тянулись скалы, уходили в море. Во время приливов волны оставляли на берегу заводи, полные морских анемонов, голубых крабов, морских звезд, улиток и морских огурцов.
Глория была высокой и крупной для своих девяти лет – «Девять с половиной!» – девочкой, и, хотя бродила по этим скалам, иногда шатаясь из стороны в сторону, внутренних шатаний в ее юной головке Саул не наблюдал, и это ему нравилось. Колесики и винтики в его собственной, уже далеко не молодой голове не всегда работали гладко.
И вот она снова здесь, стоит, покачиваясь, на камнях в зимней одежде – джинсы, куртка с капюшоном, под ней свитер, теплые сапоги на широко расставленных толстых ногах. А он уже закончил осматривать лодку и теперь собирал компост и укладывал его в тачку. Она говорила с ним. Она всегда говорила с ним, с тех самых пор, как впервые начала приходить сюда год тому назад.
– Знаешь, а мои предки жили здесь, – сказала она. – И мама говорит, что жили они на том самом месте, где теперь маяк. – Голос у нее был слишком низкий для девочки, порой он даже вздрагивал, заслышав его.
– И мои тоже, дитя, – сказал ей Саул. Толкнул тачку и начал переворачивать ее над компостной кучей. Хотя на самом деле одна ветвь его семьи являла собой странную комбинацию из бутлегеров и религиозных фанатиков, о чем он тоже любил рассказывать в местном баре. – Пришли на эту землю в поисках свободы вероисповедания.
Глория призадумалась над этим высказыванием Саула, а потом выпалила:
– Уж не раньше моих.
– Разве это так важно? – только тут он заметил, что забыл проконопатить небольшую трещинку в лодке.
Девочка нахмурилась. Он почувствовал спиной, настолько сильным было ее недовольство.
– Ну, не знаю. – Он обернулся, увидел, что она перестала прыгать по камням, видно, решила, что эта скачка принимает слишком опасный оборот. У него прямо сердце замирало при виде этих ее упражнений, но он знал, что она ни разу не поскользнулась, не упала, хотя часто была близка к тому, и всякий раз, когда он пытался предупредить ее об опасности, не обращала на его слова ни малейшего внимания.
– Думаю, да, – сказала она после паузы. – Думаю, это имеет очень даже большое значение.
– Я на одну восьмую индеец, – сказал он. – Так что я тоже тут давно. По крайней мере, часть меня.
Впрочем, дело не в этом. Какой-то дальний родственник рассказал ему о работе смотрителя маяка, но взяли его не из-за индейской крови. Просто больше никто не хотел сюда идти.
– И что с того? – сказала она. И перепрыгнула на скалу с острыми отвесными краями, размахивая руками, балансировала на ней секунду-другую, и Саул, затаив от страха дыхание, подошел поближе.
По большей части она раздражала его, просто пока что духу не хватало прогнать эту девчонку. Отец ее жил где-то в континентальной части страны, мать горбатилась на двух работах, ездила в поселок из бунгало на берегу. Хотя бы раз в неделю ей приходилось ездить в отдаленную часть Бликерсвилля – возможно, она решила, что ребенка вполне можно время от времени оставлять одного. Особенно с учетом того, что Саул за ней присматривает, на то он и смотритель маяка. А Глорию как завороженную так и тянуло к маяку, и этому притяжению не могли помешать ни его скучные работы по наведению порядка в сарае, ни сваливание компоста из тачки в кучу.
И зимой тоже она часто оставалась одна – разгуливала по грязному берегу к западу от маяка, тыкала в норки крабов палкой, или гонялась за наполовину одомашненным оленем, или же высматривала койота, или разглядывала медвежий помет с таким видом, точно в нем крылась какая-то тайна. Да мало ли что еще можно отыскать на берегу.
– А кто такие эти странные люди, которые сюда приехали? – спросила она.
Он с трудом удержался от смеха. Да на этом забытом богом берегу полным-полно странных личностей, в том числе и он сам. Одни скрывались от властей, другие прятались от кредиторов, третьи – от самих себя. А некоторые верили, что создают здесь собственное суверенное государство. И уж наверняка хотя бы двое находились в стране нелегально. Люди часто задают здесь подобные вопросы, но честного ответа не ожидают. Удовлетворяются какой-нибудь выдумкой.
– Это ты о ком?
– Ну, о тех, с трубками.
Саул замолк на секунду, представил, как Генри и Сьюзен разгуливают по берегу с трубками в зубах, курят, дымят нещадно.
– Трубки. О, это не трубки. Это совсем другое. – Скорее, они походили на огромные свернутые кольцами москитные сетки. Несколько месяцев назад, еще летом, он позволил членам «Бригады легковесов» оставить их в задней комнате на первом этаже. Как это она их разглядела?
– Но кто они такие? – не унималась Глория. Теперь она балансировала на двух камнях, и Саул с облегчением выдохнул.
– Они с острова, что к северу от побережья. – Что было чистой правдой, их база все еще располагалась на острове Невезения, ставшем настоящим заповедником для десятков таких типов. – Ставят всякие опыты.