Никто толком не знал, что же передали по внутреннему радио. Одни утверждали: на сборы дан час, и, если за это время помещения не будут очищены, ослушавшихся ожидает интернирование. Технические работники не понимали, что это такое. «В милицию отвезут», – разъясняли сведущие.
В общем, паника разрасталась. Во двор прибывали люди из других зданий. Оказавшись среди потерявших самообладание сослуживцев, слушая панические слова и реплики, я тоже стал готовиться к самому худшему. Вернулся в кабинет и позвонил на всякий случай сыну: если что случится, береги мать и десятилетнюю сестренку.
Вырвавшись из окружения и приехав домой, я выпил сразу полбутылки водки, но опьянения не почувствовал. Сказалось сильнейшее нервное напряжение. Мы шли сквозь улюлюканье толпы, ежесекундно ожидая самого страшного. Напрасно народные депутаты через мегафоны призывали соблюдать законность и порядок. Озверевшая толпа наседала на дрожавших от испуга партаппаратчиков. Мы шли по живому коридору, и почти каждый считал своим долгом унизить, оскорбить нас.
Особенно усердствовали женщины. Из их уст сыпалась такая похабщина по адресу наших технических работниц, что впору затыкать уши. Озлобленные москвички, казалось, вот-вот вцепятся в их волосы. С особым наслаждением они копались в сумочках партаппаратчиц, показывая содержимое гогочущей толпе. Как только ни обзывали несчастных машинисток, секретарш, стенографисток. Некоторые выражения еще можно было терпеть. Но звучало кое-что и похлеще.
Иные от обиды плакали, другие, побойчее, пробовали усовестить кликуш. Запомнилась такая сцена. Впереди меня шла высокая, красивая, статная молодая женщина из международного отдела. Увидев ее, толпа буквально взорвалась ревом. К ней потянулись чьи-то жилистые руки, выхватили сумку, распотрошили в один миг. К ногам полетели какие-то свертки. Кто-то поддел их ногой, на асфальт высыпался мясной фарш. Брызнули соком свекольные котлетки.
– Они там объедаются, а мы не знаем, чем детей кормить! – визжала толстенная бабища в мелких кудряшках с маленькой головенкой без шеи. – Убить вас мало, вертихвостки поганые!
Секретарша из международного отдела без страха смотрела на исходящую ненавистью толпу. Потом тихо сказала:
– Ну, убейте, если вам от этого легче станет. Подумаешь, останутся без матери две девочки-близняшки! Убивайте, если руки поднимутся…
Гром-бабищу оттерли какие-то мужики. Подняли свертки, неумело затолкали в сумку.
– Проходите, женщина. Вы здесь ни при чем. К вам претензий нет. Счеты надо с другими сводить…
Ну, а аппаратчикам снисхождения, конечно, не было. Выбирали самых откормленных, холеных. Глумились как хотели. В некоторых плевали, забрасывали помидорами, яйцами. Иногда летело и кое-что поувесистее. В двадцатом подъезде, где размещался ЦК Компартии РСФСР, толпа разбила несколько оконных стекол, на здании МГК снесли вывеску.
Полную чашу всенародной любви к партии испил и я. Что кричали в мой адрес, когда я шествовал по живому коридору, не помню. Но что-то кричали – мерзкое, оскорбительное. Может, и хорошо, что не запомнил. Состояние было ужасное, все, что происходило, представлялось каким-то горячечным бредом, кошмарным сном.
Прорвавшись сквозь кольцо осадивших Старую площадь людей, прошел к станции метро «Площадь Ногина». Сейчас эта станция переименована в «Китай-город». Здесь отдышался. Из таксофона позвонил домой, успокоил семью – все в порядке, жив. У жены вырвался вздох облегчения. У них на работе поползли зловещие слухи о штурме зданий ЦК, о кровавых расправах.
В вестибюле метро начали появляться мои сослуживцы. Возбужденные, перенервничавшие. Всех без исключения обыскивали, перетряхивали содержимое «кейсов», сумок, папок, надеясь найти материалы, связанные с участием ЦК в путче.
Самое время рассказать сейчас о бутылке водки, половину которой я выпил в один присест. Стояла бутылка в холодильнике по случаю приближавшейся знаменательной даты в жизни ответственного работника ЦК. Дело в том, что именно 23 августа 1991 года исполнилось шесть лет с того знойного летнего дня, когда я, оставив чемодан в камере хранения на Белорусском вокзале, счастливый и переполненный чувством собственной значимости, свысока поглядывая на пешеходов, двинулся по улице Горького в сторону Старой площади.
Мог ли я тогда предположить, что пройдет шесть лет и точно в такой же день, 23 августа, да еще в пятницу, – еще одно совпадение, – мне предстоит позорный финал? Никогда прежде меня подобным образом не выпроваживали с работы. Попросту говоря – прогнали…
Мог ли я не покидать кабинет, здание ЦК? Мог. Кстати, после августовского кризиса, когда начался захват помещений, принадлежавших организациям, которые имели отношение к ЦК, работники многих из них сопротивлялись до последнего, отстаивая свои служебные площади. Некоторые победили: издательство ЦК КПСС «Панорама», Союз писателей РСФСР, ряд редакций газет и журналов. Оставались в своих кабинетах на ночь, выставляли охрану, баррикадировали входы.
Наверное, мог остаться на своем рабочем месте и я. Тем более что официального распоряжения с требованием покинуть здание я не слышал. Сработал инстинкт безоговорочного повиновения начальнику – партийная дисциплина в аппарате ЦК была покрепче военной.
О том, кто принял решение об изгнании работников ЦК из служебных помещений, стало известно значительно позже. Появилось немало любопытных подробностей того, как проводилась эта операция.
Слово Вадиму Андреевичу Медведеву – бывшему члену Политбюро ЦК КПСС, до лета 1990 года курировавшему идеологическую работу партии, а во время описываемых событий – советнику Президента СССР:
– В самом начале развития событий Ельцин предпринял ряд шагов, направленных на овладение союзными структурами посредством подчинения их российским. Во все союзные органы, в министерства и ведомства были направлены представители российского правительства с неограниченными функциями. Деятельность союзных органов оказалась практически парализованной. Для противодействия путчистам эти шаги были вынужденными и оправданными, но с поражением путча этот процесс не спешили приостанавливать. Маховик продолжал раскручиваться. Поражение путча начало перерастать в контрпереворот – полный переход власти в Союзе в руки российского руководства неконституционным путем.
Своими воспоминаниями о тех днях Медведев делился в 1994 году:
– Сгустилась обстановка вокруг здания ЦК КПСС. Собралась возбужденная, агрессивная толпа, возникла угроза стихийного захвата и разгрома зданий ЦК. Об этом мне сообщили Купцов (первый секретарь ЦК Компартии РСФСР. – Н.З.) и Дегтярев (заведующий идеологическим отделом ЦК КПСС. – Н.З.). Президент и – по его поручению – Примаков разговаривали по этому вопросу с Поповым. Бушующая толпа была отведена от здания ЦК, и эпицентр уличных событий переместился на Лубянку, где были предприняты попытки разрушить памятник Дзержинскому. Вмешался Станкевич, заявив, что памятник будет демонтирован с применением техники и правил безопасности. По наблюдениям и оценкам очевидцев, это были уже не те люди, которые смело и самоотверженно встали на защиту Белого дома. Там царили подтянутость и дисциплина, а тут – бушующая толпа хулиганов, в которой было немало пьяных. Конечно же, не обошлось без организаторов и подстрекателей…
Любопытные детали изгнания людей из служебных помещений на Старой площади приводит А.С. Черняев, тогдашний помощник Президента СССР, а затем сотрудник Горбачев-фонда.
По его словам, президент не предупредил своего помощника о том, что согласился на захват российскими и московскими властями здания Центрального Комитета. Однако те, кто захватывал здания ЦК, были предупреждены, как следует обращаться с цековскими работниками, а как – с сотрудниками аппарата президента.
– Мой кабинет, – рассказывает Черняев, – может, по злому умыслу Болдина, находился еще там, на Старой площади. Я сидел и работал. Вдруг заговорило выключенное обычно радио: диктор монотонно и угрожающе повторял, что дается один час для сбора личных вещей, после чего все оставшиеся в здании будут задержаны. Я с моей верной Тамарой и еще одним сотрудником из президентского протокола, зашедшим в это время ко мне, Владимиром Ивановичем Масаловым, оскорбленные, решили не подчиняться. Спустились к выходу часа через два. Нас остановили. Повели было через задний ход к Ипатьевскому переулку, но у ворот бушевали толпы. Знакомые милиционеры предложили вернуться в здание. Стоим, ждем. Кто-то, приставленный к нам, куда-то не раз бегал. Потом вывели нас вниз, в подвальные этажи. Там опять долго с кем-то созванивались. Наконец, повели дальше вниз, и мы оказались в слепяще освещенном «спецметро»…
Черняев замечает: он, проработавший столько лет в аппарате ЦК, помощник генсека и президента, впервые узнал таким вот образом о существовании этого «объекта». В вагончике его переправили в Кремль.
Президентский помощник кокетливо заявляет: ему, мол, неведомо, почему их не бросили в толпу, как всех остальных, выходивших из ЦК в этот «назначенный» час.
– То ли потому, что я еще был «народный депутат» со значком, то ли потому, что я из президентской службы, даже помощник, а не из аппарата ЦК, то ли потому, что сам «жертва» путча… Не знаю, кто решал, как быть с нами.
Вот и верь после этого байкам о стихийности происходившего, о народном гневе. Оказывается, собравшиеся действовали по четкому плану, заранее зная, кого вывозить со Старой площади в Кремль в «спецметро», а кого, как изящно выразился переполненный демократическими ценностями Черняев, «бросать в толпу».
Вскоре стало известно имя того, кто по внутренней радиотрансляции потребовал от работников ЦК освободить служебные кабинеты. Это был Александр Ильич Музыкантский.
В отличие от своих коллег по демократической ориентации, Музыкантский не любил рассказывать о себе. Он крайне редко давал интервью. Это самая загадочная личность в московском правительстве. Он предпочитал держаться в тени и после победы Ельцина в его единоборстве с Горбачевым.
О личности Музыкантского было известно крайне мало. Даже в многочисленных биографических справочниках типа «Кто есть кто в России (Москве)», без устали издававшихся новой политической элитой, об Александре Ильиче приведены самые общие сведения.
Родился 4 февраля 1941 года в Москве. Окончил Московский институт инженеров железнодорожного транспорта и механико-математический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. Кандидат технических наук. С 1989 года – член Московской городской избирательной комиссии. Участвовал в создании Движения демократических реформ. Был заместителем премьера правительства Москвы, одновременно префектом Центрального административного округа. Женат, есть сын и дочь. Увлечение: благоустройство собственной квартиры.
Прочитанная в одном из биографических справочников, изданном в 1998 году, последняя фраза об увлечении заставила рассмеяться. Не в бровь, а в глаз! «Благоустройство собственной квартиры». Вот оно, самое главное отличие нынешнего поколения революционеров от тех, кто вступил на стезю переустройства мира в начале ХХ века.
Из других источников стало известно, что демократический «матрос Железняк» около двадцати лет проработал на различных должностях в Госстрое СССР. Там и сошелся с опальным Ельциным. На выборах 1990 года в Москве Музыкантский выступил представителем «ДемРоссии» в городской избирательной комиссии. Сам, однако, почему-то никуда не баллотировался. За продуктивную работу получил пост и. о. зампреда исполкома Моссовета.
В 1999 году мэр Москвы Лужков освободил его от должности префекта Центрального административного округа и переместил в кресло министра городского правительства, отвечающего за работу средств массовой информации. На этом посту Александр Ильич прославился тем, что, комментируя взрыв в переходе станции метро «Пушкинская» в августе 2000 года, заявил:
– Мы живем в столице воюющего государства.
То есть недвусмысленно указал, кто был исполнителем взрыва. Ясное дело, чеченцы. Но чеченская версия была объявлена следственной бригадой неперспективной уже через две недели после случившегося. Впоследствии выяснилось, что взрыв был организован одной из конкурирующих торговых мафий. Не поделили площадь. Ну, а рупор городского правительства пытался свалить на чеченских боевиков: надо же было каким-то образом переводить стрелки от муниципальных властей.
Уверен, пройдет время, появятся и другие детали.
…Выпитая водка не подействовала. Обида клокотала внутри, рвалась наружу. В чем моя вина? Что я не так делал? Мудро поступила жена – увезла на дачу. Тем более была пятница – конец рабочей недели. Машину вызывать еще можно было, и ее вскоре подали к дому.
Глава 2. Дачные переживания
Наша дача была в поселке «Успенское» – в том самом, где произошло знаменитое падение Ельцина с моста в реку. Темная история, не проясненная до сих пор.
Существует несколько версий о том, как Ельцин оказался в воде. В конце июня 1997 года ко всему сказанному и написанному прибавилось еще одно свидетельство. Бывший начальник Службы безопасности российского президента генерал-лейтенант Коржаков, уволенный Ельциным со службы в 1996 году, в интервью английской газете «Гардиан» поведал, что Ельцин бросился с моста не в реку, как считалось прежде, а в пруд, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Так это или нет – трудно сказать, хотя, несомненно, недавний ельцинский телохранитель – один из немногих, кто был допущен к святая святых кремлевского двора.
Однако вернемся к 23 августа 1991 года.
Дачный поселок ЦК КПСС «Успенское» недалеко от Москвы, всего в тридцати километрах по Рублевскому шоссе. Сначала Барвиха, потом Усово, а там и «Успенка». Голубой деревянный домик нам выделили в апреле 1991 года по личному распоряжению тогдашнего управляющего делами ЦК Николая Ефимовича Кручины.
Поселок ухоженный, чистый, утопавший в зелени. Директор, знакомя меня с местом отдыха, перечислил именитых дачников. Секретари ЦК Фалин и Медведев, заведующие отделами Дегтярев, Скиба, Власов, советники, помощники и референты Президента СССР Пряхин, Гусенков, Остроумов. Знакомые имена!
В печати тогда появилось много публикаций о местах отдыха работников центрального партийного аппарата. Не знаю, как обстояли дела до 1985 года, но то, что мне довелось увидеть своими глазами, не соответствовало тем картинкам, которые рисовали перед читателями иные журналисты. Скажу прямо, хотя и рискую вызвать недоверие читателей: каких-либо излишеств я не увидел. Честное слово, некоторые зоны отдыха, принадлежавшие крупным промышленным предприятиям, ничуть не уступали цековским, а по некоторым параметрам даже превосходили их.
Конечно, цековские дачи были разные по комфорту. Инструкторы и заведующие секторами жили в Полянах, Кратове и Клязьме. Заместители заведующих и заведующие отделами – в Усово, Успенском. Естественно, класс обслуживания там был выше. Кстати, такая практика существует во всем мире – руководящие работники везде имеют четко разграниченную иерархию и соответствующие ей льготы и привилегии.
Через пруд, на другом берегу, был дачный поселок Совета Министров СССР. Он тоже назывался «Успенское». Там жили министры. Иногда можно было видеть прогуливавшегося Валентина Сергеевича Павлова – став председателем Кабинета министров, он по-прежнему оставался на даче, выделенной ему как министру финансов. Не знаю, почему он не перебрался на другую, более приличествующую ему в новом качестве. Но и в «Успенке» было не худо! Цековские дачи, за исключением трех-четырех, добротных, кирпичных, в два этажа, значительно уступали совминовским. Те были построены на совесть! С персональными гаражами, погребами, детскими городками возле каждого строения, индивидуальными песочницами и каруселями.
Я уже не говорю о магазине в совминовском поселке. Правда, мне не приходилось бывать в нем, но отзывы слышал. Там никогда не переводилось пиво! Когда-то было наоборот, цековская половина отличалась лучшим обеспечением. Но времена изменились, ЦК уступил власть, а власть – это, кстати, и пиво тоже. И помещения, и правительственная связь.
Короче, поздно вечером 23 августа мы приехали к себе на дачу. Водителя отпустили. Это был наш последний бесплатный проезд на служебной машине. Чего, естественно, мы тогда еще не знали.
Пользуясь случаем, расскажу о транспортном обслуживании работников ЦК.
К весне 1991 года персональные машины имели только заведующие отделами и секретари. Первые заместители и заместители обслуживались дежурными или, как их еще называли, разгонными автомобилями. Их можно было вызывать круглосуточно. Надо отдать должное, транспортная часть Управления делами работала четко, как хронометр. Стоило набрать номер, и предупредительный диспетчер тут же называл номер «Волги», которая немедленно выходила по указанному адресу. Это не значило, что не бывало сбоев. Иногда машину приходилось ожидать – правда, не дольше, чем полчаса. Сложности возникли, когда транспортная часть перешла на хозрасчет. «Своих» работников возить стало невыгодно. В первую очередь стремились побыстрее подавать машины тем, кто перечислял гаражу деньги. В числе обслуживаемых были аппарат президента, ЦК Компартии РСФСР, совместные и кооперативные предприятия.