– Почему бы вам не признаться, что вы ничуть не верите в наше дело?
– Нет, этого не будет, – продолжил он, смеясь, – Вы в целом находитесь на неверном пути. Можете ли вы поручиться, что ваш пол всё это время не имел влияния? Влияние! Да, это вы привели нас за нос туда, где мы все находимся. Где бы мы ни находились, это ваша заслуга. Это вы лежите в основе всего.
– Разумеется, но мы бы хотели быть на вершине, – сказала Верена.
– Ах, уверяю вас, быть в основе значительно лучше. Кроме того, вы бываете и на вершине, да, вы повсюду. Я придерживаюсь мнения одной исторической личности, кажется, это был какой-то король, о том, что за каждым свершением стоит женщина. Он утверждал, что женщина является универсальным объяснением всего. Если хорошенько поискать, за всякой войной можно найти женщину. Женщина имеет власть направлять мужчин, и разве это не истинная власть?
– Ну, я подобно мисс Фарриндер, предпочитаю оппозицию, – воскликнула Верена с улыбкой.
– Это только доказывает, что вам, несмотря на выражение ужаса на лице при упоминании войны, доставляет удовольствие участвовать в сражениях. В этом вы похожи на Елену Троянскую или императрицу Франции, которая послужила причиной последней войны в этой стране. Вчера кто-то упомянул Элизу П. Мосли, так разве не было среди аболиционистов огромного числа женщин? Вы не станете отрицать, что женщины являются могущественной движущей силой любого изменения. Я предчувствую, что сама Элиза ещё встанет у истоков величайшего сражения в нашей истории.
Бэзилу собственная речь показалась весьма остроумной, особенно после того, как он заметил на лице Верены одобрительную улыбку.
– Почему бы вам, сэр, не занять свою платформу в отношении нашего вопроса? Мы могли бы выступать вместе и скрестить наши шпаги в пылу спора.
Эти слова сильно воодушевили его и заставили думать, что ему в некотором роде удалось убедить её. Однако улыбка лишь на мгновенье озарила её лицо, и сразу же исчезла, стоило ей взглянуть на Олив Ченселлор, которая сидела, устремив глаза в землю. После этого по лицу Верены нельзя было уже ничего не разобрать. Девушка медленно поднялась, потому что почувствовала, что должна удалиться. Она догадывалась, что мисс Ченселлор не нравится этот обаятельный балагур (это был так явно, словно между ними только что произошла стычка), и ещё она заметила, что женский вопрос её новая подруга воспринимает куда серьёзней, чем она сама.
– Я бы страстно хотел снова иметь удовольствие видеть вас, – продолжал Рэнсом, – Я полагаю, что сумею донести до вас историю человечества в ином свете.
– В таком случае, я буду рада видеть вас у себя дома, – едва эти слова сорвались с губ Верены (мать учила её, что именно так следует отвечать, если кто-то высказывает подобное желание), как она почувствовала, что рука хозяйки легла на её руку, и мольба зажглась в глазах Олив.
– Вам всего лишь надо сесть в трамвай, который идёт от Чарльз-стрит, – прошептала девушка поникшим голосом.
Верена ничего не понимала, но почувствовала, что уже давно должна уйти, поэтому она быстро поцеловала подругу. Бэзил Рэнсом понимал ещё меньше, хотя и заметил с тоской, что эта встреча не закончилась бы так скоро, если бы не его вторжение. Он был приглашён маленькой пророчицей, и всё же, этому приглашению чего-то не хватало, а главное, он не мог им воспользоваться, потому что покидал Бостон на следующий день. Он протянул руку Верене и сказал:
– До свидания мисс Таррант! Услышим ли мы вас когда-нибудь в Нью-Йорке? Мы в этом отчаянно нуждаемся.
– Конечно, я бы хотела возвысить свой голос в этом самом большом из городов, – ответила девушка.
– Ну, попробуйте в таком случае, и я не стану вас опровергать. Этот мир был бы слишком предсказуем, если бы мы всегда знали, о чём собирается говорить женщина.
Верена чувствовала, что скоро должен подойти трамвай, и то, что мисс Ченселлор по каким-то причинам испытывает беспокойство, но её задержка позволила ей узнать, что Рэнсом видит в женщине лишь игрушку мужчины. И она сказала ему об этом.
– Нет, не игрушку, а радость, – воскликнул он. – Я позволю себе сказать, что отношусь к женщинам с той же любовью, с какой они относятся друг к другу.
– Много он знает об этом, – сказала Верена, обращаясь с улыбкой к Олив.
Для Олив эти слова сделали Верену ещё красивее, чем прежде, и она обратилась к Рэнсому немного напыщенно, пытаясь при этом скрыть охвативший её восторг:
– Не столь важно, как женщины ведут себя или должны вести по отношению друг к другу. Важно только то, как человек ведёт себя по отношению к истине. И даже женщина догадывается о её сути.
– Вы это серьёзно, дорогая кузина? Но ваша истина – невероятно пустая вещь.
– Ох, разрешите мне уйти! – воскликнула Верена, и странная вибрация в её голосе заставила Рэнсома замолчать. Мисс Ченселлор подхватила её за руку и вывела из комнаты, оставив молодого человека в одиночестве иронизировать по поводу того, как Олив произнесла слова «даже женщина».
Следовало предполагать, что она ещё вернётся в комнату, хотя взгляд, которым она наградила его, прежде чем повернуться к нему спиной, говорил об обратном. Он стоял несколько секунд, заинтересованный, но затем его интерес быстро переключился на книгу, которую он тут же по своей привычке взял с полки, быстро углубившись в чтение. Он читал её несколько минут, стоя в неудобной позе и совсем забыв, что покинут хозяйкой. К действительности его вернула миссис Луна, одетая для прогулки и натягивающая на руки перчатки. Она хотела узнать, что он делает там один, и знает ли о его присутствии её сестра.
– Ах, да, она только что была здесь, но спустилась вниз, чтобы проводить мисс Таррант, – сказал Рэнсом.
– А кто такая мисс Таррант?
Рэнсом был удивлён тем, что миссис Луна ничего не знала о дружбе двух молодых дам, которая, несмотря на краткость их знакомства, была уже столь велика. Видимо, Олив ничего не сказала сестре.
– Она вдохновляющий оратор и самое прекрасное существо на свете!
Миссис Луна выдержала эффектную паузу, весело и удивлённо глядя на Рэнсома, и наполнила комнату своим звонким смехом.
– Не хотите же вы сказать, что они успели вас обратить?
– Обратить мой взгляд в сторону мисс Таррант. Безусловно.
– Нет, вы не можете принадлежать никакой мисс Таррант, вы должны принадлежать мне, – сказала миссис Луна, которая за прошедшие двадцать четыре часа достаточно думала о своём южном родственнике и пришла к выводу, что он был достойной кандидатурой в хорошие знакомые одинокой женщины. – Вы пришлю сюда, чтобы встретить свою ораторшу?
– Нет, я пришёл к вашей сестре, чтобы попрощаться.
– Вы на самом деле уезжаете? А я даже не взяла с вас никаких обещаний. Мы обязательно встретимся в Нью-Йорке. Как у вас всё прошло с Олив Ченселлор? Ну, разве она не напоминает вам старинную милую вещицу?
Миссис Луна всегда называла Олив полным именем так, что незнакомцу могло показаться, будто она говорит о старшей сестре, в то время как Аделина сама была старше Олив на целых десять лет. Она умела высказываться о людях в резкой, но необидной манере, хотя, в этот раз упоминание «вещицы» показалось Рэнсому неискренним и бессмысленным. Разве мисс Ченселлор была старой? Она была ещё очень молода. И, хотя, он видел, как Верена поцеловала её на прощание, ему было трудно представить, что для кого-то Олив может быть «милой». Но меньше всего она была «вещицей», наоборот, она была даже слишком человеком. Он немного поколебался и затем ответил:
– Она удивительная женщина.
– Неужели она так ужасна? – воскликнула миссис Луна.
– Я попрошу вас не говорить плохо о моей кузине, – ответил он в тот момент, когда мисс Ченселлор снова вошла в комнату.
Она пробормотала что-то, прося извинить своё отсутствие, но миссис Луна перебила её вопросом о мисс Таррант.
– Мистер Рэнсом находит её очаровательной. Почему же ты не показала её мне? Ты держишь её только для себя?
Олив задержала взгляд на миссис Луне, после чего сказала:
– Твоя вуаль лежит неровно.
– Ты хочешь сказать, что я выгляжу как монстр, – воскликнула Аделина, направляясь к зеркалу, чтобы поправить непослушную ткань.
Мисс Ченселлор так и не предложила Рэнсому присесть, и всё ожидала, что он скоро откланяется. Но вместо этого он вернулся к обсуждению Верены и спросил, не думает ли она, что если девушка выйдет на публику, то повторит судьбу миссис Фарриндер.
– Выйдет на публику? – повторила Олив. – Почему вы не допускаете мысли, что чистый голос должен звучать тихо?
– Тихо? Это было бы слишком несерьёзно, но не стоило бы и подниматься до крика. Не нужно надрывов, трагедий и лишних усилий! Она должна встать в стороне от других.
– В стороне ото всех? Пока мы будем беспокоиться, ждать её, молиться о ней? Если я желаю помочь ей, то это значит только, что в ней сосредоточена огромная сила добра.
– Или сила шарлатанства.
Эти слова вырвались у Бэзила Рэнсома, хотя он и дал себе обет не говорить ничего, что могло бы усугубить недовольство его кузины. Хотя он и понизил тон и скрасил острое слово дружеской улыбкой, она отпрянула от него, как если бы он толкнул её.
– Ну, вот теперь вы безрассудны, – заметила миссис Луна, поправляя свои ленты у зеркала.
– Вы бы не стали вмешиваться, если бы знали, как мало понимаете нас, – заявила мисс Ченселлор.
– Кого вы имеете в виду под этим «нас», мисс Олив? Весь ваш восхитительный пол?
– Пойдёмте со мной, и мы поговорим об этом по дороге, – сказала миссис Луна, закончив свой туалет.
Прощаясь, Рэнсом протянул хозяйке руку, но Олив не могла позволить ему дотронуться до себя и проигнорировала этот жест.
– Если вы хотите явить её народу, привозите её в Нью-Йорк, – сказал он, как можно дружелюбнее.
– В Нью-Йорке вы будете заняты только мной, и вам не понадобится никто другой. Я уже решила провести там зиму, – кокетливо заявила миссис Луна.
Олив Ченселлор смотрела на своих родственников, которые состояли с ней в разной степени родства, но были одинаково враждебны ей. И она решила, что для неё, возможно, будет лучше, если они будут вместе. В их дружеской связи она вдруг увидела для себя неясное спасение.
– Если бы я могла привезти её в Нью-Йорк, то не остановилась бы на этом, – сказала она, надеясь, что её слова прозвучали достаточно загадочно.
– Ты говоришь так, словно записалась в агенты. Ты собираешься заняться этим бизнесом? – спросила миссис Луна.
Рэнсом не мог не заметить, что мисс Ченселлор не пожала его протянутой руки, и он почувствовал себя уязвленным. Он остановился на мгновение, прежде чем покинуть комнату, положив руку на ручку двери.
– Скажите, мисс Олив, зачем вы написали мне и пригласили к себе?
Он задал этот вопрос с лицом, выражавшим веселье, но его глаза на мгновенье озарились жёлтым зловещим светом, который быстро погас, стоило ему замолчать. Миссис Луна спускалась вниз, оставив своих родственников наедине.
– Спросите у моей сестры. Думаю, что она скажет вам, – ответила Олив, отвернувшись от него и подойдя к окну.
Она продолжала стоять, когда услышала звук захлопнувшейся входной двери, и увидела две фигуры, вместе пересекающие улицу. Как только они скрылись из виду, её пальцы быстро задвигались, наигрывая мелодию по невидимым клавишам подоконника. Казалось, на неё вдруг нашло вдохновение.
Бэзил Рэнсом тем временем спросил миссис Луну:
– Если она не хотела, чтобы я ей понравился, зачем тогда она писала мне?
– Потому что ей хотелось, чтобы вы понравились мне.
Вероятно, Олив не ошиблась, потому что, когда они достигли Бикон-стрит, Рэнсом наотрез отказался оставить миссис Луну и не допускал даже мысли, что она продолжит свой путь в одиночестве. Ради этого он был готов пожертвовать даже тем незначительным отрезком времени, который остался ему в Бостоне для завершения дел. Она обратилась к его южной галантности и не прогадала: по крайней мере, на практике он признавал за женщинами кое-какие права.
Глава 13
Миссис Таррант была невообразимо довольна отчётом дочери о доме мисс Ченселлор и о том приёме, который ей там оказали. И Верена в следующие несколько месяцев часто заходила на Чарльз стрит.
– Будь с ней мила, насколько это возможно, – наставляла её миссис Таррант, думая при этом с оттенком самодовольства, что её дочь действительно знает, как вести себя в обществе. Верену никогда этому не учили: такая дисциплина как «манеры и поведение юных леди» отсутствовала в списке миссис Таррант. Конечно, ей говорили, что она не должна лгать или воровать, но о правилах поведения в обществе ей было известно очень мало. В этом смысле она могла руководствоваться лишь примером родителей. Но её мать считала, что она сообразительна и грациозна, и эти качества всегда будут при ней. В своих размышлениях о будущем дочери миссис Тарант никогда не думала о выгодном браке как о награде за все усилия. Она считала аморальным желание подыскать дочери богатого мужа. Кроме того, она не верила, что подходящие экземпляры существуют. Все богатые мужчины были уже женаты, а неженатые, как правило, слишком молоды, и отличались друг от друга не столько размерами доходов, сколько заинтересованностью в новых идеях. Она ожидала, что Верена выйдет когда-нибудь замуж, и она надеялась, что это будет публичный персонаж, что означало, что его имя будет на всех афишах, а сам он будет блистать на сцене. Впрочем, она не очень-то стремилась к воплощению своих матримониальных фантазий, поскольку жизнь замужней женщины, как правило, не слишком привлекательна, и она представляется в основном усталой, с ребенком на руках, склонившейся над конфоркой, от которой еле-еле веет теплом. Поэтому славная дружба с молодой женщиной, которая к тому же обладает, как говорила миссис Тарант, «средствами», делая ударение на предпоследний слог, вполне может занять собой тот промежуток времени, который потребуется Верене, чтобы найти свою судьбу. Для неё будет полезно иметь возможность сбежать куда-то, когда ей захочется сменить обстановку, хотя пока неизвестно, во что выльется её жизнь на два дома. К понятию дома миссис Таррант, как и большинство американок её склада, относилась с большим почтением. И если у Верены будет два места, которые она сможет назвать своим домом, это будет очень хорошо для неё.
Но всё это было ничем по сравнению с тем, что мисс Ченселлор, кажется, считала, что дар её молодой подруги послан ей свыше или, во всяком случае, как утверждал Селах, представляет собой очень редкое явление. Со слов Верены было не очень понятно, что думала на этот счёт мисс Ченселлор. Но если то, как она ухватилась за Верену, не означало, что мисс Ченселлор верит в её способность вести за собой людей, то миссис Тарант даже не представляла, что это могло вообще означать. Для неё было радостью узнать, что Верена приняла предложение о дружбе. В первый раз она поехала туда, потому что этого хотела её мать. Но сейчас было очевидно, что это доставляло ей удовольствие. Она беспрестанно восхищалась своей новой подругой. По её словам, она не сразу разглядела её истинную сущность, но сейчас поняла, насколько она потрясающая. Когда Верена хотела кем-то восхищаться, она превосходила в этом всех, и было приятно посмотреть, как окрылила её молодая леди с Чарльз стрит. Они считали друг друга настолько благородными, что миссис Таррант верила: эти двое смогут воодушевить людей. Верена нуждалась в ком-то, кто сможет позаботиться о ней, и, по всей видимости, мисс Ченселлор могла справиться с этой задачей лучше, чем кто-либо другой. Возможно, даже лучше, чем её отец, который не мог справиться ни с чем, кроме собственной целительской практики.
– Просто восхитительно, как она заставляет тебя разговориться, – рассказывала Верена матери. – Она настолько откровенна в своих вопросах, что в первый раз, когда я пришла к ней, мне показалось, что настало время Страшного суда. Но в то же время, она сама очень открытая, и это даже кажется милым. Она так благородна, что хочется быть не менее благородной, чем она. Её волнует только освобождение женщин, и она мечтает сделать что-нибудь для того, чтобы это стало возможным. Она вдохновляет меня, по-настоящему вдохновляет! Ей не важно, какую одежду носить – только бы у неё была уютная гостиная. И она у неё есть – это место для размышлений, о котором можно только мечтать. Она заказала дерево, его поставят в гостиной на следующей неделе. Она сказала, что хочет видеть меня сидящей под этим деревом. Мне кажется, это в восточном духе, недавно что-то такое было представлено в Париже. Хотя ей не нравятся французские идеи, но она говорит, что они более жизнеспособны и естественны, чем большинство других. Она полна собственных идей, и я готова сидеть хоть в лесу, лишь бы услышать, как она о них рассказывает. – Верена продолжила с присущей ей пикантностью. – Она вся дрожит, когда рассказывает, через что пришлось пройти нашему полу. А мне так интересно слушать о том, что я всегда только чувствовала. Если бы она не боялась публичных выступлений, то без труда превзошла бы меня. Но она не хочет говорить сама. Она хочет помочь мне делать это вместо неё. Мама, если она не сумеет привлечь ко мне внимание, то никто не сумеет. Она говорит, что у меня дар выразительности и неважно, откуда он взялся. Она говорит, что это прекрасная возможность для меня стать символом нашего движения, молодым и ярким. Она говорит, что моя способность сохранять спокойствие под взглядом сотен людей – результат моего опыта. Но мне кажется, она думает, что это божий дар. Ей самой этого не хватает. Она самая эмоциональная женщина, которую я когда-либо встречала. Она хочет знать, откуда во мне такое красноречие, и что я чувствую при этом. И конечно я убеждаю её, что выражаю свои чувства таким образом. Я никогда не видела никого настолько деятельного. Она говорит, что я должна совершить нечто великое, и она заставляет меня чувствовать, что это действительно так. Она говорит, что я стану очень влиятельной, если сумею привлечь к себе внимание публики. Я сказала, что если так и получится, то только благодаря ей.