Другой знакомый ей мужчина, хотя она его и не знала лично, был высокий бледный господин с чёрными усами и в очках. Она знала о нём, потому что встречала в обществе, и не знала сама, потому что не желала знать. Если бы он подошёл и заговорил с ней, а он, казалось, собирался сделать именно это, она бы холодно и односложно отвечала на его вопросы, и не стала бы спорить, если бы он нашёл её слишком сухой. Немного сухости не повредило бы ему самому. Что с ним не так? Ей казалось, она упомянула, что он был гипнологом, приверженцем чудесных исцелений. Она не верила в его систему или в его способности, что было одно и то же. Она только знала, что её несколько раз вызывали к дамам, с которыми он работал, и которых заставил потерять драгоценное время. Он много говорил о вещах, в которых не разбирался, и она заметила, что он довольно невежественен в вопросах физиологии. Она не была педантом, но ей казалось, что человек, занимающийся таким делом, должен что-то знать, прежде чем брать на себя ответственность. Она предположила, что Бэзил может счесть её слишком эмоциональной, но он задал ей вопрос, на который она не могла ответить иначе. Она бы не допустила, чтобы гипнолог возложил свои руки на кого-то из её близких. Всё что он делал, он делал руками или языком.
Бэзил почувствовал, что доктор очень раздражена, и что подобная откровенность ей непривычна, как члену общества, в котором любое резкое высказывание вызывало всеобщее молчание. Но он тут же разделил её раздражение. Желая продолжить разговор, он спросил, кто эта хорошенькая рыжеволосая девушка, которую он только что заметил. Это мисс Таррант, дочь целителя. Разве она не назвала его имени? Его зовут Селах Таррант – это, если Рэнсому захочется однажды послать за ним. Доктор Пренс не была с ней знакома, но слышала, что девушка обладает каким-то даром. Каким именно? Ну, как дочь столь талантливого человека, она просто обязана быть одарена. Может, талантом вести разговор? Или талантом воскрешения из мёртвых? Она могла бы продемонстрировать его, раз уж ничего не происходит. Да, она прехорошенькая, но у неё присутствуют определённые признаки малокровия, и доктор Пренс не удивилась бы, если бы узнала, что она ест много конфет. Бэзил нашел девушку красивой и отметил, что это первая красавица, встреченная им в Бостоне. Она разговаривала с несколькими женщинами на другом конце комнаты, постоянно обмахиваясь большим красным веером. Она казалась неспокойной, ёрзала на месте и имела вид человека, который, что бы он ни делал, всегда хотел заняться чем-то другим. Когда люди слишком долго её разглядывали, она смотрела на них в ответ, поэтому её очаровательные глаза несколько раз встретились с глазами Бэзила Рэнсома. Но они чаще смотрели в сторону миссис Фарриндер, и было заметно, что девушка восхищалась этой женщиной и почитала за честь находиться с ней рядом. Очевидно, она наслаждалась компанией, в которой оказалась после своего изгнания на Запад, и воспринимала этот вечер как возможность вернуться к интеллектуальной жизни. Бэзил втайне желал, чтобы его кузина, уж коли судьба наградила его подобным родством, была хоть немного похожа на рыжеволосую красавицу.
К этому времени в обществе наметилось определённое волнение, и некоторые дамы, обеспокоенные бесплодным ожиданием, покинули свои места, и подошли к миссис Фарриндер, окружённой поклонниками. Мисс Бёрдси очень тактично поторопила её, заметив некоторую враждебность публики. На самом же деле, враждебности вовсе не было, напротив, было слишком много симпатии.
– Мне не требуется сочувствие, – сказала миссис Фарриндер со спокойной улыбкой, обращаясь к Олив Ченселлор. – Я испытываю больше воодушевления, когда встречаюсь с предрассудками, фанатичным консерватизмом и другими несправедливостями. Они встают передо мной подобно армии. Тогда я ощущаю себя Бонапартом перед одним из своих великих сражений. Да, мне требуются враждебные силы, чтобы сразиться с ними.
Олив подумала о Бэзиле Рэнсоме. Смог бы он составить эту враждебную силу? Она упомянула о нём миссис Фарриндер, которая выразила искреннюю надежду, что, если ему не близки их общие принципы, то он мог бы взять слово и обозначить свои позиции.
– Я была бы счастлива ответить ему, – сказала миссис Фарриндер с необыкновенной мягкостью. – В любом случае, я была бы рада обменяться с ним мнениями.
Олив почувствовала глубокую тревогу при мысли о публичном споре этих двух энергичных людей (у неё сложилось впечатление, что Бэзил был именно таким) и не потому, что она сомневалась в счастливом исходе диспута. Олив казалось, что в этом случае она бы оказалась в двусмысленном положении человека, впустившего агрессора, а она испытывала ужас перед всякой двусмысленностью.
Мисс Бёрдси не стала обижаться, пусть она и пригласила сорок человек для того, чтобы услышать миссис Фарриндер, которая не желала выступать. Но у неё была такая благородная причина! Было что-то героическое и демократичное в её предлоге, поэтому мисс Бёрдси не могла сердиться и ушла, чтобы вынужденно огорчить своих гостей, надеясь, что и они сочтут причину достойной.
– Но мы могли бы немного притвориться врагами, чтобы расшевелить её, разве нет? – спросила она господина Тарранта, который сидел со своей супругой в добровольном, но не в высокомерном отдалении от остальной компании.
– Ну, не знаю, мне казалось, мы здесь все солидарны, – ответил он, оглядывая комнату с широкой улыбкой, которая образовала вокруг его большого рта две глубоких морщины, похожие на крылья летучей мыши, и обнажила ряд крупных, даже хищных зубов.
– Селах, – сказала его жена, кладя руку на рукав его плаща, – может быть, мисс Бёрдси было бы интересно послушать Верену?
– Если вы хотите сказать, что она поёт, то мне очень жаль, но у меня нет пианино, – поспешила ответить мисс Бёрдси, которая вспомнила про обязательный талант Верены.
– Ей не потребуется пианино или что-либо ещё, – ответил Селах, не обращая внимания на супругу. Нежелание быть в долгу составляло его характерную черту и объяснялось боязнью оказаться неподготовленным или захваченным врасплох.
– Я и не думала, что интерес к пению столь распространён, – сказала мисс Бёрдси несколько вяло, обдумывая предстоящую замену неудавшемуся мероприятию.
– Вы увидите, что это не пение, – заявила миссис Таррант.
– Что же это тогда?
– О, это нечто очень вдохновляющее! – сказал мистер Таррант, разгладив морщины на лице.
– Ну, если вы можете это гарантировать… – ответила Мисс Бёрдси с рассеянным, но не скептическим смехом.
– Я думаю, вам понравится, – сказала миссис Таррант, поднимая свою руку в короткой перчатке и усаживая рядом с собой мисс Бёрдси, после чего пара наперебой начала объяснять ей характер таланта дочери.
В это самое время Бэзил Рэнсом признался доктору Пренс, что испытал разочарование. Он ожидал большего и хотел услышать новые истины. Миссис Фарриндер так и не покинула своего укрытия, как он выразился; ему же хотелось не только посмотреть на этих уважаемых людей, но и послушать их.
– Ну, я не разочарована, – сказала маленькая докторша, – если бы здесь были подняты какие-то важные вопросы, мне пришлось бы остаться.
– Надеюсь, вы не собираетесь уходить.
– Мне необходимо продолжить исследование. Я не хочу, чтобы мужчины-медики меня опередили.
– Ах, никто и никогда вас не опередит, я в этом уверен. К тому же, красивая молодая леди собирается говорить с миссис Фарриндер. Видимо, она будет упрашивать её начать речь. Миссис Фарриндер не сможет перед этим устоять.
– В таком случае, я ускользну до того, как она это сделает. Спокойной ночи, сэр! – сказала доктор Пренс.
К этому моменту Рэнсому уже казалось, что он смог её приручить, как если бы она была диким зверьком: пугливой ланью или рысью, которая научилась стоять смирно, пока вы её гладите, или даже подавать лапу. Она служила здравоохранению и сама была здорова, и, если бы его кузина принадлежала к её типу, Бэзил бы чувствовал себя куда счастливей.
– Спокойной ночи, доктор! – ответил он. – Но, в конце концов, вы так и не сказали мне, что думаете о женском предназначении.
– О каком именно предназначении? Их предназначение – заставлять людей терять время. Я же не хочу, чтобы кто-то говорил мне, чем мне стоит заняться.
И она тихо отошла от него, как если бы покинула его палату при больничном обходе. Он увидел, как она подошла к двери, все ещё открытой после прихода припозднившихся гостей, задержалась на мгновенье, окинув взглядом собрание, и скрылась из виду. Рэнсом мог видеть, что её раздражало и тяготило напоминание о том, что она бесправная женщина. Более того, она имела привычку об этом забывать, поскольку пользовалась всеми правами, на которые ей хватало времени. Он был уверен, что какие бы масштабные революции ни затевались движением, её личная революция заключалась в её собственном успехе.
Глава 7
Не успела доктор уйти, как к Бэзилу подошла мисс Ченселлор. Её глаза как бы говорили: «Мне всё равно, здесь вы или нет – я чувствую себя прекрасно!». Однако сказала она нечто гораздо более любезное. Она спросила, не доставит ли он ей удовольствие представить его миссис Фарриндер. Рэнсом с присущей ему южной галантностью согласился, и его собеседница тут же встала, чтобы ввести его в кружок, образовавшийся вокруг миссис Фарриндер. Это было элегантной возможностью для неё оправдать свою репутацию, а также поразить Рэнсома достоинством и благородством в общении, недостижимом для даже самых лучших и многообещающих дочерей его южной родины. Это выглядело так, будто она знала, что он не готов к тем переменам, за которые она ратует, и желала показать ему, что даже к отсталому южанину представительницы её пола могут быть великодушны. Это знание о его тайном недоверии виделось ему в лицах окружающих дам, чьи внимательные взгляды, впрочем, выражали жалость, а не презрение. Он чувствовал на себе взгляды этих зрелых женских глаз, видел непослушные пряди, выбивающиеся из-под темных шляпок, склонившиеся вперёд головы, как будто поджидающие, подслушивающие. И не было среди них ни одного светлого или радостного лица, за исключением той девушки с красивыми волосами, которую он заметил ранее, и которая теперь жалась где-то с краю от собрания. Он вновь встретился с ней глазами – она тоже наблюдала за ним. Видимо потому, – решил он, – что миссис Фарриндер, которой его кузина, должно быть, уже выдала нелестную рекомендацию о нём, захочет поспорить с ним, и ей любопытно, сумеет ли он собраться и с честью выйти из этого положения. Если она поднимет тему сухого закона, он будет вынужден принять вызов, так как мысль о вмешательстве законодательства в этот вопрос наполняла его яростью. Ему нравилось иногда выпить, и по его глубокому убеждению, цивилизация будет в опасности, если поддастся стаду вопящих женщин, – я всего лишь передаю его формулировку, – желающих запретить джентльмену пропустить стаканчик. Миссис Фарриндер доказала ему, что он не вызывает у неё опасений. Она спросила, не даст ли он собравшимся краткую характеристику социальной и политической обстановки на Юге. Он попросил извинить его, одновременно выражая глубокую благодарность за оказанное доверие и посмеиваясь в душе над идеей сымпровизировать подобную лекцию. Он посмеивался и когда поймал на себе взгляд мисс Ченселлор, говоривший: «Что ж, я и так была о вас невысокого мнения!». Говорить с этими людьми о Юге – если бы они только знали, насколько глупой казалась ему эта мысль! Он нежно любил свою родину, и чувство глубокой привязанности к ней делало подобное выступление перед толпой фанатиков с Севера для него настолько же невозможным, как, например чтение им вслух писем его матери или любовницы. Молчать о Юге, не трогать его грязными руками, оставить его наедине с его ранами и воспоминаниями, не выставлять на всеобщее обозрение ни его невзгоды, ни его надежды, но ждать, как подобает ждать мужчине, медленного разумного излечения временем – вот чего в душе хотел Рэнсом, и, по его мнению, меньше всего он мог помочь этому развлекая гостей мисс Бёрдси.
– Мы очень мало знаем о женщинах Юга. У них совсем нет права голоса, – заметила миссис Фарриндер. – Насколько мы можем на них рассчитывать? В каком количестве вольются они в наши ряды? Мне советовали не выступать с лекциями на Юге.
– Ах, мадам, это было очень жестоко по отношению к нам! – галантно воскликнул Бэзил Рэнсом.
– Мне оказали великолепный приём прошлой весной в Сент-Луисе, – раздался над головами собравшихся прекрасный молодой голос, который, как выяснил Бэзил, когда вслед за всеми обернулся на его звук, принадлежал хорошенькой рыжеволосой девушке. Она слегка покраснела, увидев, какой эффект произвело её высказывание, и стояла, улыбаясь собравшимся.
Миссис Фарриндер благосклонно подняла брови, хотя даже существование девушки было для неё неожиданностью.
– В самом деле… И какова же была тема выступления?
– История, современное состояние и перспективы нашего пола.
– Что ж, Сент-Луис едва ли можно отнести к Югу, – заметила одна из женщин.
– Уверен, юная леди имела бы не меньший успех в Чарльстоне или Новом Орлеане, – возразил Бэзил Рэнсом.
– О, я хотела бы поехать дальше на Юг, – продолжила девушка, – но там у меня нет друзей. У меня друзья в Сент-Луисе.
– Вам не следовало бы нуждаться в друзьях где бы то ни было, – сказала миссис Фарриндер тоном, который вполне объяснял её репутацию. – Мне хорошо известно о лояльности Сент-Луиса.
– Что ж, теперь вы должны позволить мне представить вам мисс Таррант. Она просто умирает от желания познакомиться с вами, миссис Фарриндер, – произнес один из джентльменов, молодой человек с седыми волосами, которого доктор Пренс упомянула Рэнсому как известного журналиста. До этого момента он тоже слонялся где-то на задворках собрания, но сейчас осторожно пробирался к ним, ведя за собой дочь гипнотизёра.
Она смеялась и продолжала краснеть, отчего её лицо приобрело нежнейший розоватый оттенок. Она выглядела очень молодой, худенькой и открытой, и миссис Фарриндер провела её к софе, которую только что покинула Олив Ченселлор.
– Я очень хотела познакомиться с вами. Я вами так восхищаюсь. Я надеялась, что вы расскажете что-нибудь сегодня. Такое счастье, видеть вас, миссис Фарриндер, – так она говорила, пока собравшиеся смотрели на них с большим интересом.
– Вы не знаете, кто я. Я просто девушка, которая хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сделали для нас. За то, что вы говорили для нас, молодых девушек, столько же, сколько и – сколько и… – она замешкалась, огляделась вокруг с горящими глазами и снова встретилась взглядом с Бэзилом Рэнсомом.
– Столько же, сколько и для пожилых леди, – добродушно закончила миссис Фарриндер. – Похоже, вы довольно красноречивы.
– Она так красиво говорит – если бы ей только дали слово, – заметил молодой человек, представивший её, – у неё новый стиль, довольно оригинальный.
Он стоял со скрещенными руками, наблюдая результат своих стараний – встречу двух женщин, с улыбкой. И Бэзил Рэнсом, вспомнив слова мисс Пренс и то, что он сам слышал о хваткости Нью-Йоркских газет, сразу понял, что тот видит здесь достойную тему для статьи.
– Моё дорогое дитя, если вы хотите выступить, я призову всех к порядку, и вас выслушают, – сказала миссис Фарриндер.
Девушка посмотрела на неё с безграничным доверием.
– Если бы я могла сначала услышать вас – просто для создания подходящей атмосферы…
– Нет у меня никакой атмосферы! Я имею дело только с фактами, суровыми фактами, – ответила миссис Фарриндер. – Вы когда-нибудь слышали меня? Если да, то вы знаете, насколько я жёсткая.
– Слышала ли я вас? Да я жила вами! Ваши выступления для меня так много значат. Спросите мою мать, если не верите! – она говорила откровенно от первого слова до последнего, и так открыто и уверенно, что создавалось впечатление заранее подготовленного текста. И, в то же время, в её манере речи была странная спонтанность, непритворный энтузиазм и невинность. Если она и была театральна, это была врождённая театральность. Она смотрела на миссис Фарриндер, и все её чувства отражались в её улыбающихся глазах. Эта дама давно была объектом поклонения, ей было привычно, что коллективное сердце представительниц её пола принадлежит ей. Но сейчас она явно была озадачена такой неожиданной формулировкой благодарности; и её глаза изучали девушку с известной осторожностью, пока она в глубине своей выдающейся личности спрашивала себя, является ли мисс Таррант многообещающей молодой женщиной или просто молодой выскочкой. Вывод, к которому она пришла, однако, не отвечал на этот вопрос. Она сказала: