Передовые части егерей окопались на высоте Жеготова. От него до опушки леса простиралось километровое картофельное поле со скатом от неприятеля. Правее 1-го батальона окопался 2-й батальон. За его правым крылом раскинулся лес. За лесом вела бой Петровская бригада. Командир полка генерал Буковский опасался, что враг попытается скрытно, пользуясь лесным массивом, охватить правофланговые роты и распорядился поддерживать связь с семёновцами. 3-й и 4-й батальоны до поры оставались в полковом резерве. Артиллерия встала на позицию на правом берегу реки Гелчев к северу от деревни Воля Гадзеницкая и открыла прицельный огонь по наступающему неприятелю. Шрапнели рвались над самыми головами вражеских пехотинцев на высоте 4–6 метров от земли, буквально выкашивая их ряды. Понеся ощутимые потери, австрийские цепи залегли. При свете дня нам ровном поле они оказались как на ладони. Не давая врагу поднять голову, дружными очередями били гвардейские пулемётчики. Все дальнейшие попытки австрийцев продолжить атаку завершились неудачей. Любое движение неприятеля подавлялось шквалом огня. В итоге наступление австрийцев на свежие гвардейские части по ровному картофельному полю в ясный солнечный день быстро захлебнулось. Вражеская артиллерия пыталась поддержать свою пехоту, но её позиция находилась слишком далеко от линии боевого столкновения. Шрапнели рвались высоко над головами егерей, не принося им значительного урона.
К полудню окончательно потеряв связь с семёновцами, генерал Буковский решил усилить открывшийся правый фланг полка и развернул там 4-й батальон. Во время всего боя командир полка действовал на опережение, стремясь предотвратить любую возможную опасность. Умело используя артиллерию, он стремился победить малой кровью. Как только стало ясно, что австрийская пехота выдохлась, а остатки её цепей отошли к опушке леса, генерал Буковский начал подготовку решающей атаки. Вместе с полковым адъютантом штабс-капитаном Светозаровым{39} он отправился на позицию артиллерии. Посовещавшись, отдал приказ командиру 2-го артиллерийского дивизиона полковнику Папа-Фёдорову{40} начать артподготовку. Для стрельбы прямой наводкой один взвод 6-й батареи выдвинули непосредственно за позицию 2-го батальона.
5-я и 6-я батареи лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады с двух часов повели интенсивную артподготовку. Шестнадцать орудий засыпали гранатами и шрапнелью вражескую позицию, сфокусировав огонь на углу леса перед фронтом 1-го батальона. Туда намечался командиром полка вектор атаки. Опушка леса окуталась сплошной пеленой взрывов. Австрийцы не успели отрыть окопы, что позволило быстро подавить их огневые точки, перебив пулемётные расчёты.
Всех командиров батальонов предупредили о подготовке к решающему броску. К этому времени почти, не понеся потерь, егеря были полны решимости прорвать оборону обескровленного врага. Из дневника командира 5-й батареи полковника Альтфатера{41}: «Не жалея снарядов, я посылал поочереди гранаты и шрапнели по опушке леса. Австрийская артиллерия отвечала не метко. В начале 4-го часа дня подготовку можно было считать выполненной. Пехота собралась возобновить наступление, но почему то была задержка… Неопределенное положение тянулось до конца 5-го часа дня…» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 78).
Настал удобный момент для общего наступления. Однако то, в чём единодушно утвердились командиры гвардейских полков, вновь подверг сомнению генерал Мрозовский. Обладая достаточными сведениями о ходе сражения, он связался с генералом Олоховым и сообщил о своём решении отвести первую гвардейскую дивизию за реку Гелчев, чем вызвал протест комдива.
Можно себе представить удивление начальников передовых частей, узнавших о распоряжении отступать, когда по всем правилам военного дела требовалось наступление. Об этом эпизоде вспоминает командир 1-го батальона лейб-гвардии Егерского полка полковник Бурман{42}: «В конце 2-го часа дня батареи открыли меткий беглый огонь по расположению противника. Влитые в цепи пулеметы и ружейный обстрел заглушили австрийцев. Их огонь сильно ослаб. Ротные командиры доносили, что они находят, что подошло время перейти в атаку. Я был согласен, но разрешения свыше не получил… Австрийцы почти перестали стрелять. Наша артиллерия также перешла на редкий огонь. На нашем участке воцарилось нудное спокойствие; люди разморились под горячим солнцем, которое заметно стало сзади нас уже клониться к горизонту. Ротные командиры беспокоились, что придется зря вести тяжелый ночной бой… При моих переговорах со штабом полка, я узнал, что задержка происходила из-за переговоров ген. Мрозовского с ген. Олоховым. Первый распорядился почему-то снова оттянуть нашу дивизию за линию р. Гельчев. Второй – настоятельно просил это распоряжение отставить, чтобы не начинать войны деморализующим впечатлением отхода. Против 1-й бригады встречное наступление противника также остановлено и она также ждет приказания об атаке…» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 79–83).
Распоряжение из штаба Гренадерского корпуса вызвало крайнее недоумение и у командира лейб-гвардии Егерского полка генерала Буковского. Весь день его полк успешно наступал, образовав головной уступ линии расположения 1-й гвардейской дивизии. С одиннадцати часов он неоднократно докладывал командиру Гренадерского корпуса о позиции артиллерии, о ситуации на флангах и сведениях о соседях, присылал кроки расположения своих и неприятельских частей на передовой. Благодаря умелой организации боя командиром полка, слаженным действиям пехоты и артиллерии, распорядительности офицеров и высокой профессиональной подготовке всего личного состава успех достигался малой кровью – к концу боевого дня потери лейб-гвардии Егерского полка составили: ранен поручик Мунтянов{43}; из нижних чинов: трое убито, сорок восемь – ранено. Кроме того, после часа дня генерал Мрозовский высказал согласие на продолжение наступления егерей, при условии их совместной атаки с левофланговым соседом – 7-м гренадерским Самогитским полком.
Таким образом, за время сражения командир Гренадерского корпуса дважды отдавал приказ об отводе 1-й гвардейской дивизии в исходное положение за реку Гелчев. Первый раз – в полдень, в момент наивысшего накала борьбы на фронте Петровской бригады, и второй раз – в четвёртом часу дня, когда враг явно выдохся и настал момент для общего наступления. Момент этот не был упущен лишь благодаря единодушному мнению комдива и командиров гвардейских полков – наступать, что заставило генерала Мрозовского отменить свой приказ, обрекавший весь отряд на изнурительный ночной бой. Так в чём же причина его суетливости, стоившей Старой гвардии огромных потерь и едва не перечеркнувшей все её усилия на передовой?
Вспомним, что накануне боя он устроил разнос полковнику Герцыгу, доведя его до самоубийства – «печальное последствие обычной резкости ген. Мрозовского», как свидетельствует С.В. Малецкий, указывая на неуравновешенный характер комкора. Самообладание и выдержка сопутствуют полководческому таланту, а истерия и суетливость – признак неуверенности в себе, мешают трезво оценить обстановку. Настроение же чинов штаба комдива Олохова после общения с генералом Мрозовским описал Н.И. Скорино: «…их угнетало беспокойство за грядущий день и неуверенность в успешности выполнения поставленной командующим армией задачи».
Для тревожного состояния существовали и объективные причины. В те дни в штабах всех уровней царила нервная атмосфера. Ставка находилась под впечатлением от разгрома армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии и принуждала штаб Юго-Западного фронта ускорить завершение Люблинского сражения. Получив соответствующие указания, в свою очередь штаб 4-й армии торопился ликвидировать последствия наступления австрийцев у станции Травники. Вот мнение на этот счёт авторитетного генштабиста генерала Головина: «К утру 20 августа (2 сентября) в штарме 4 могло наступить некоторое успокоение: пресловутый “Травниковский прорыв” мог обрисоваться уже не в таком мрачном свете, как накануне. Может быть, там начали уяснять себе также и то, что сам Х А.-В. корпус попадал в стратегический мешок, вследствие чего незачем было стараться бить его встречным ударом в лоб. Стратегически, гораздо разумнее была оборона отряда ген. Мрозовского за речкой Гелчев, впредь до сбора гвардейского и III кавказского корпусов за правым его флангом и выхода 5-й армии в тыл Х А.-В. корпуса. Это изменение в точке зрения штарма 4 и могло отразиться в штабе ген. Мрозовского в решении прекратить начавшееся уже утром 20 августа (2 сентября) наступление частей его “отряда”. Психологически вполне понятно, что при такой перемене взгляда донесение о больших потерях в гвардии и у гренадер могло вызвать отказ от продолжения задуманного удара» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 84).
Накануне боя генерал Мрозовский находился под впечатлением от тяжёлых потерь Гренадерского корпуса, и категорический приказ из штаба 4-й армии разбить наступающие части австрийцев не добавил ему оптимизма. Из приведённых выше цитат видно, что и его штаб сомневался в успешном решении поставленной генералом Эвертом задачи. В сложившейся оперативной обстановке генерал Мрозовский мог встретить неприятеля на занимаемом рубеже. Находясь в обороне, дождаться прибытия к исходу 20 августа (2 сентября) лейб-гвардии Измайловского полка и всей гвардейской артиллерии, а затем перейти к активным действиям. Однако он предпочёл бросить прибывшие в его распоряжение три полка 1-й гвардейской дивизии в лобовую атаку, почти без артиллерии и почти без поддержки частей фронта, обрекая их тем самым на неоправданные потери.
Не сумев правильно оценить оперативную обстановку, генерал Мрозовский, кроме того, что отправил лейб-гвардейцев на убой, весь день сражения колебался в принятии решений. Он неоднократно отдавал приказы, отменяющие недавние свои распоряжения, внося сумбур в управление боем. Можно ещё понять его решение отвести Петровскую бригаду за реку Гелчев в полдень, когда он получил донесение о её огромных потерях, а противник активно наседал, угрожая Старой гвардии полным истреблением. Но чем можно оправдать приказ к отступлению в четвёртом часу дня, когда австрийцы выдохлись на всём фронте? Их многочисленные попытки перехватить инициативу потерпели неудачу, а егеря, почти не имевшие потерь, успешно провели артподготовку и с нетерпением ожидали приказа атаковать неприятеля? Оперативную близорукость генерала Мрозовского можно объяснить только отсутствием у него полководческого дарования.
В начале четвёртого часа на участке лейб-гвардии Егерского полка артподготовка завершилась, затем полтора часа длилось томительное ожидание разрешения продолжить наступление. Лишь в половине пятого генерал Буковский смог отдать приказ об атаке. Ровно в пять часов поднялся 1-й батальон. Чуть задержалось наступление соседних 2-го и 4-го батальонов, но вскоре и они пошли в атаку. Воодушевляя егерей, в цепях второго батальона шёл сам генерал Буковский. Три тысячи человек одновременно ринулись на врага. Впереди цепей с блестевшими в лучах закатного солнца клинками шашек шли офицеры. Низко над головами егерей летели снаряды гвардейских батарей, продолжавших обстрел вражеских позиций. По мере продвижения цепей артиллеристы перенесли огонь в глубь леса. Батальоны ускорили шаг, затем с криками «ура» перешли на бег.
Поле боя хорошо просматривалось с холма близ деревни Майдан Полицкий, где располагался штаб 1-й гвардейской дивизии. Приведём впечатление одного из штабных офицеров: «… привлекшая к себе наше внимание своей ярко-зеленой окраской поляна на наших глазах стала покрываться длинными, густыми цепями. Цепи быстро продвигались по поляне к занятому противником лесу. За первыми появлялись все новые и новые цепи, под лучами солнца резко выделявшиеся на яркой зелени поляны. Двигаясь перекатами, они как морские волны, все ближе и ближе подкатывались к неприятельскому лесу. Эта картина была так красива и нас так захватила, что мы буквально забыли о всем остальном и, не отрываясь от биноклей, следили за цепями, вскоре покрывшими всю поляну. Я был преисполнен невероятным чувством гордости и счастья, когда полковник Рыльский веселым, громким голосом доложил ген. Безобразову и стоявшему около него нач-ку дивизии: “это Егеря…”» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 68).
Австрийская артиллерия сначала стреляла интенсивно. Фейерверки её шрапнелей рвались густо, но слишком высоко, не причиняя вреда цепям наступающих егерей. В половине шестого вражеские батареи прекратили огонь и стали менять позицию. Тем временем егеря добрались до опушки леса. По всей линии фронта замелькали флажки национальных цветов – сигнал артиллеристам для переноса огня дальше, вдогонку отступающему врагу. Этот приём для захвата пункта атаки егеря отработали на учениях во время стоянок под Варшавой в городах Блон и Ловив и теперь успешно применили его в бою.
Резервные роты подошли к первому батальону и тоже бросились на отступающего врага. Большие потери от артподготовки и атака егерей окончательно подорвали боевой дух австрийцев. Сопротивления они не оказали. Одни сдавались в плен, другие бросались в лес, а некоторые в панике забирались на деревья. Их отступление быстро превратилось в беспорядочное бегство. Не переставая, бухали орудия гвардейских батарей, перенося огонь всё дальше и дальше вперёд.
Преследуя неприятеля, головной 1-й батальон полковника Бурмана углубился в Выгнановицкий лес. Слева раздавался грохот боя 2-й гренадерской дивизии с частями 24-й австро-венгерской пехотной дивизии. В это время командир батальона егерей получил от левофлангового соседа 7-го гренадерского Самогитского полка просьбу о поддержке, поскольку от деревни Суходолы их атаковал свежий противник при активной поддержке пулемётов и артиллерии. Большие потери от жестокого артиллерийского огня понесли не только передовые части гренадер, но и резервы, расположенные в лесном массиве. С пулевым ранением в числе многих офицеров выбыл из строя командир самогитцев полковник фон Зигель{44}.
До наступления темноты оставались считаные часы, и, чтобы не втянуться в изнурительный ночной бой, действовать следовало быстро и решительно. Отправив донесение командиру полка, полковник Бурман дал направление движения на северо-восток. Вскоре его батальон вышел на опушку Выгнановицкого леса южнее села Козновец, где и развернулся для атаки. Здесь полосу лесов прерывало поле шириной около километра. Манёвр создавал угрозу левому флангу главных сил 24-й австро-венгерской дивизии, наседавших на 7-й гренадерский Самогитский полк. При этом опасно открывался правый фланг батальона. Для его усиления генерал Буковский выдвинул из полкового резерва 10-ю роту. Командир роты капитан Кукель{45} проявил инициативу. Быстрым шагом он вывел своих егерей из восточного выступа леса и, заходя правым крылом, ударил во фланг наступавшим австрийским цепям. Манёвр этот застал врага врасплох. Не давая австрийцам опомниться, 10-я рота погнала их вдоль лесной опушки на цепи 1-го батальона и самогитцев, которые тоже перешли в наступление. Угодив в приготовленный для них мешок полуокружения, вражеские роты стали метаться, стремясь вырваться из ловушки. Уйти удалось далеко не всем. Несколько сотен австрийцев, их командир полка и знамя достались самогитцам. Командир их ближайшей роты восторженно благодарил за поддержку и обнимал капитана князя Кугушева{46}, командира 4-й левофланговой роты егерей.
В то же время остальные три батальона егерей миновали Выгнановицкий лес. Выйдя к восточной его опушке, они развернулись и открыли огонь по противнику, отступавшему к деревням Суходолы и Седлиска Вельке. Подожжённая австрийцами, полыхала южная часть деревни Суходолы. Село это простиралось на три километра с северо-востока на юго-запад. К тому времени северо-восточной и средней её частью успели овладеть части 81-го Апшеронского пехотного полка, подошедшего днём раньше от станции Минковице и вступившего в бой в составе колонны генерала Волошинова. Смеркалось. Стремительно приближалась по-осеннему тёмная ночь, но бой всё ещё не затихал. Одна батарея 7-го Самогитского полка выдвинулась вперёд и обстреливала все видимые селения и складки местности, где могли укрыться спешно отступающие австрийцы.
К исходу дня части 2-й гренадерской дивизии генерала Ставровича{47} сковали боем в Гадзеницком лесу главные силы 24-й австро-венгерской пехотной дивизии. В то же время с юга за её левый фланг зашли части лейб-гвардии Егерского полка, а с севера и востока брали в кольцо батальоны 81-го Апшеронского полка. В итоге боя в плен сдалось около пяти тысяч австрийцев. Из них егеря пленили одного офицера и 128 солдат.