Уф-ф-ф! На занятиях по Истории и Философии Морали мистер Дюбуа анализировал с нами текст присяги, фразу за фразой. Однако мы не представляли себе ее значимости, пока она не нависла над нами тяжело и неотвратимо, как колесница Джаггернаута.
И хотя присяга заставила меня понять, что я больше не штатский растрепа без забот в голове, в сознании моем ничего не изменилось. Я осознал, кем не являюсь теперь, но кем стал – еще не почувствовал.
– И да поможет мне бог! – закончили мы хором. При этом Карл перекрестился, и то же сделала секретарша – та, что посимпатичнее.
Потом мы, все пятеро, подписали еще кучу бумаг, со всех нас опять сняли отпечатки пальцев, сделали цветные фото с меня и Карла в профиль и анфас и вклеили их в документы. В конце концов сержант окинул нас взглядом:
– Ну вот, весь обеденный перерыв с вами провозился! Не мешало бы подзаправиться, а, парни?
Я с трудом проглотил комок в горле:
– Сержант…
– Чего еще? Выкладывай!
– А можно отсюда с родителями связаться? Сказать, что я… Рассказать, как все получилось?
– Да мы с тобой лучше сделаем!
– С… Сэр?
– Вам предоставляется увольнение на 48 часов.
Он холодно усмехнулся:
– И знаете, что вам будет, если не явитесь?
– А… трибунал?
– Да нет, ничего вам не будет. Разве что в бумагах сделают отметку: «Срок удовлетворительно не завершен», и вам уж никогда не видать другого шанса его выслужить. Это вам – вроде как дается время поостыть. Тут отсеиваются сосунки-переростки, которые еще не могут отвечать за то, что делают. А раз так, то и присяга будто бы не в счет. На этом и деньги государство сэкономит, да и детишкам с родителями никакого расстройства – даже соседи ни о чем не узнают. А можете и родителям не говорить…
Он отодвинул кресло от стола.
– Ладно, увидимся послезавтра. Если вообще увидимся; это уж сами думайте. Забирайте свое хозяйство.
Уход из дома был, можно сказать, тернист. Отец сперва разбушевался, а потом вовсе перестал со мной разговаривать; мама слегла… Короче, когда я – на час раньше, чем надо, – вышел из дому, никто меня не провожал, кроме утреннего повара да прислуги.
Я остановился у стола сержанта, подумал, что надо, наверное, отдать честь, но не знал как. Он взглянул на меня:
– А-а. Вот твои бумаги, бери и топай в комнату двести один, там тебя возьмут в оборот! Постучишься и войдешь.
Дня через два я уже знал, что пилота из меня не выйдет. Заключения комиссии были в основном такими: «Пространственное воображение – посредственное; способности к вычислениям – посредственные… математическая подготовка – слабая… реакция нормальная… зрение хорошее…» Последние два пункта меня порадовали, а то я уж начал думать, что, кроме как считать на пальцах, уже вообще ни на что не гожусь.
Офицер по кадрам дал мне форменный бланк для моих пожеланий по поводу рода войск, да еще дня четыре меня подвергали каким-то абсолютно немыслимым тестам, я о таких и не слыхал. И кто мог бы знать, что они хотели определить, скажем, когда стенографистка вдруг подскочила в кресле и заверещала: «Змея!!!»? Никаких змей там не было – просто кусок пластикового шланга!
Письменные и устные тесты были не менее дурацкими, но раз им надо – пусть балуются. Особое внимание я уделил списку пожеланий. Конечно, в первую голову я отметил все специальности Космофлота, кроме пилота, конечно, – я ведь хотел попутешествовать, а потому гораздо охотней пошел бы служить, скажем, коком или механиком по двигателям на флот, чем в армию.
Дальше я вписал разведку – в рассуждении, что шпионы тоже везде бывают, да и работа должна быть не скучной (ошибался, конечно, но это ничего). После этого следовал длинный перечень: военный психолог, военный биолог, военный химик, боевая экология (что это за зверь, я и представления не имел, однако звучало заманчиво), логистический корпус, то есть корпус тыла и снабжения (тут закралась ошибка, в нашей дискуссионной группе мы изучали логику, а слово «логистика» имеет два совершенно разных значения), затем еще дюжина наименований в том же роде. После некоторых раздумий я добавил в самом конце еще подразделение К-9 и пехоту.
Включать в список подразделения нонкомбатантов не стал – если не в боевые части, то там уж плевать, используют тебя как подопытную скотину или пошлют чернорабочим на колонизацию Венеры. Все едино – орден «Почетного идиота».
Офицер по кадрам, мистер Вайсе, вызвал меня через неделю после принятия присяги. Он был военный психолог, майор в отставке, но носил исключительно гражданское, можете, мол, называть меня просто «мистер», успокойтесь, не напрягайтесь. Он просмотрел мой список предпочтений и результаты тестов, затем взял аттестат, и я обрадовался: с учебой у меня обстояло нормально – то есть как раз настолько, чтобы не выглядеть зубрилой. Я прилично прошел все курсы, разве что с одним у меня было похуже; да и во внеучебных делах был не из последних – сборная по плаванию, дискуссионная группа, команда по легкой атлетике, должность казначея класса, серебряная медаль за ежегодный литературный конкурс, председатель оргкомитета встречи выпускников и прочая ерунда в том же роде. В общем, куча всяких достижений – и все отмечены в аттестате.
Когда я вошел, мистер Вайсе поднял на меня глаза и сказал:
– А как у тебя с собаками?
– Э… Хорошо, сэр. Они мне нравятся.
– Они тебе ОЧЕНЬ нравятся? Твоя собака спит с тобой в кровати? И вообще, где сейчас твоя собака, что с ней?
– Н-нет, у меня сейчас нет собаки… Но когда была – нет, она не спала в моей кровати. Видите ли, мама против собак в доме.
– Но, может быть, ты украдкой проводил собаку в дом?
– Э-э… – Я хотел попытаться описать ему обычную мамину манеру – она не то что злится, но здорово обижается, если перечишь ей в том, что она решила для себя раз и навсегда. Но ответил я просто: – Нет, сэр.
– Хм-хм… А видел ли ты когда-нибудь неопса?
– Только однажды, сэр. Их показывали в театре Макартура два года назад. Но какое-то христианское общество скандал из-за них затеяло.
– Давай-ка я расскажу тебе, что такое подразделение К-9. Неопес – это не просто говорящая собака…
– А знаете, того нео, что был у Макартура, я плоховато понимал. Они на самом деле могут говорить?
– Могут. Только к выговору их нужно привыкнуть. Гортань у них не приспособлена для звуков «б», «м», «п» и «в», нужно привыкать к тем звукам, которыми неопсы их заменяют. Совсем как при расщепленном небе, только буквы другие. Неважно. Суть в том, что говорят они не хуже людей. Однако неопес – вовсе не говорящая собака, он вообще не собака, а мутант-симбиот, искусственно выведенный на основе собаки. Неопес, обученный Калибан, раз в шесть умнее простой собаки, то есть, скажем так, равен слабоумному человеку. И это сравнение – в пользу пса: ведь идиот среди людей дефективен, тогда как неопес – для своей среды гений.
Майор Вайсе нахмурился.
– Но это еще не все. Неопес способен жить только в симбиозе. Вот тут и начинаются главные трудности. М-мм… ты еще слишком молод, чтобы думать о женитьбе, но видел не раз семейные пары – твоих собственных родителей, в конце концов… Так вот, можешь ты себе представить, что женат на Калибане?
– Как?! Нет. Не могу.
– Эмоциональная связь «человек – собака» и «собака – человек» в команде К-9 гораздо тесней и намного важнее, чем эмоциональная связь семейной пары. Если погибнет человек, мы убиваем пса – тут же! Это все, чем мы можем помочь его горю! Быстро и безболезненно убить… Ну а если гибнет неопес… что ж, человека убить мы не можем, хотя это было бы наиболее естественным и безболезненным выходом. Вместо этого его изолируют в госпитале и потихоньку собирают в единое целое.
Взяв ручку, он что-то пометил для себя.
– Не думаю, что мы можем взять на себя такую ответственность и рекомендовать в К-9 парня, который не осмелится провести свою мать и не разрешит собаке спать в своей кровати. Так что – давай поищем что-нибудь другое.
Только сейчас я понял, что оказался непригоден для всего, что поставил в своем списке выше К-9, – а теперь и сюда тоже не подхожу. Все это так ошеломило меня, что я с трудом понял следующую фразу. Майор Вайсе говорил спокойно, без всяких эмоций – словно о предмете, давно похороненном и забытом.
– Я сам был когда-то такой половинкой пары К-9. И когда мой Калибан погиб, меня шесть недель пичкали успокаивающим; а после реабилитации… перевели на другую работу. Ну ладно, Джонни, прошел ты все эти курсы. Но почему ты не занялся хоть чем-нибудь стоящим?
– С-сэр?
– Теперь все равно уже поздно. Забудем об этом. М-м-м… ты знаешь, твой преподаватель Истории и Философии Морали, кажется, хорошего о тебе мнения.
– Он?..
Это меня здорово удивило.
– А что он говорил?
Вайсе улыбнулся:
– Он сказал, что ты, в общем, не глуп – разве что невежествен, да еще окружение на тебя сильно повлияло… Насколько я его знаю, это – высокая похвала!
Мне это вовсе не казалось высокой похвалой! Этот старый, чванливый, высокомерный…
– В конце концов, – продолжал Вайсе, – парень, имеющий всего-то «С с минусом» по «Восприятию телепрограмм», не может быть так уж плох! Думаю, следует учесть рекомендацию мистера Дюбуа. Как тебе нравится пехота?
Из Федерал Билдинг я вышел в расстроенных чувствах, однако не таким уж несчастным. В конце концов, я теперь солдат, и бумаги соответствующие у меня в кармане! Все же не тормоз какой-нибудь, непригодный ни к чему, кроме «бери больше – кидай дальше»!
Рабочий день кончился несколько минут назад, и здание почти опустело – остались только ночные дежурные да несколько задержавшихся. Я увидел человека, сидевшего в ротонде. Он как раз собирался уходить. Лицо его показалось мне знакомым, хоть я никак не мог понять, где с ним встречался.
Но он уловил мой взгляд и узнал меня.
– А, вечер добрый! – прохрипел он. – Ты еще не смылся?
Теперь я узнал его – тот самый сержант космофлота, что приводил нас к присяге. Но теперь он был в штатском, стоял на двух ногах и размахивал двумя руками! Я кивнул и промямлил что-то вроде:
– Д-добрый вечер, сержант!
Он верно понял причину моего недоумения и, оглядев себя, слегка ухмыльнулся:
– Вольно, парень! Я думаю, на отдыхе незачем нагонять страх на людей; вот и не нагоняю. Тебя что, еще не распределили?
– Я только получил приказ.
– Ага, и куда?
– Мобильная Пехота.
Физиономия его расплылась в широчайшей улыбке. Он протянул мне руку:
– К нашим?! Давай лапу, сынок! Мы сделаем из тебя мужчину – или убьем! А может, и то и другое.
– Это, по-вашему, хороший выбор? – спросил я в сомнении.
– «Хороший выбор»?! Сынок, да это ж единственно верный выбор! Эмпэ – это и есть армия! Остальные все – только болваны для нажимания кнопок или уж такие высокоумные профессора, что куда там! На нас вся армия держится; они только инструмент подают.
Еще раз встряхнув мою руку, он добавил:
– Ты открыточку мне оттуда кинь – Федерал Билдинг, для сержанта Хоу, – дойдет! Счастливо, парень!
И он зашагал прочь – грудь колесом, взгляд орлиный, каблуки щелкают… Я тупо уставился на свою руку. Он пожал ее, но ведь правой руки у него не было! Однако – пожал взаправду. Я уже слыхал об этих силовых протезах – точь-в-точь настоящая плоть и кровь, да и пожатие было твердым… Слыхать-то слыхал, но держал в руках впервые.
Я пошел в отель, где временно разместили новобранцев, – у нас даже формы еще не было, днем мы надевали простые комбинезоны, а в остальное время носили свою одежду. Придя к себе, я начал паковаться, потому что отправлять меня должны были ранним утром, а упакованные вещи следовало послать домой. Вайсе предупреждал, что с собой лучше ничего не тащить – разве что семейное фото да музыкальный инструмент, если умеешь играть, однако я играть не умел. Карла уже отправили три дня назад с назначением в НИОК, как он хотел. Я радовался за него так же, как он сам, черт бы его побрал, «с пониманием» относился к моему назначению. Малышка Кармен тоже отбыла – в чине корабельного курсанта-стажера. Она собирается стать пилотом – дай бог, чтобы все у нее получилось… Да у нее обязательно получится!
Временный мой сосед вошел, когда я собирал вещи.
– Как, приказ уже получил?
– Ага.
– Куда?
– Мобильная Пехота.
– Пе-е-хота?! Эх ты, дурилка картонная! В таком разе мне тебя искренне жаль!
Я выпрямился и зло ответил:
– Заткнись! Мобильная Пехота – лучшие части в армии! Да она и есть – армия! Все вы будете пахать для нас, а уж мы займемся настоящим делом!
Он заржал:
– Ладно, ладно, поглядим!
– Ты что, в зубы захотел?!
Глава 3
И будет он править ими железной рукой.
Меня вместе с тысячей таких же «пациентов» забросили в лагерь Артура Кюри. Действительно – лагерь, единственным капитальным строением там был склад экипировки. Спали и ели мы в палатках; жили, так сказать, на открытом воздухе – если, конечно, можно назвать это жизнью; в то время я бы от этого воздержался. Для меня, привыкшего к теплому климату, там было все равно что в пяти милях от Северного полюса. Без сомнения, настал новый ледниковый период.
Однако на тренировках согревались поневоле, уж об этом командование позаботилось!
В первое утро нас подняли до рассвета. Вдобавок я еще не отошел после смены часовых поясов и, казалось, ни за что не смог бы проснуться. В самом деле – нельзя же всерьез представить, что нужно подыматься посреди ночи!
Однако имелось в виду именно это. Громкоговоритель врезал военный марш, который и мертвого поднял бы, а какой-то горлопан пробежал по проходу между коек с воплем:
– Все наружу! Под-нимайсь! Жи-ва!!! – и тут же вернулся, стоило мне натянуть одеяло на голову. Перевернув койку, он сбросил меня на ледяную землю.
Но лично против меня он, похоже, ничего не имел – тут же пошел будить других, даже не взглянув, как я там.
Через десять минут в штанах, майке и ботинках я вместе с остальными стоял в неровной шеренге – нам предстояла зарядка. Только теперь на востоке показалось солнце. Перед шеренгой стоял широкоплечий здоровяк мрачного вида. Одет он был так же, как и мы, но рядом с ним я выглядел бы плохо забальзамированным трупом. Щеки его и подбородок были до синевы выбриты, стрелки на брюках – порезаться можно, башмаки блестели, как зеркала, а манеры – полное состояние боевой готовности. Бодрый, раскованный, отдохнувший… Будто и вовсе в отдыхе не нуждается – только проверяй каждые 10 000 миль да пыль иногда стряхивай.
– Р-рота-а! – гаркнул он. – Смыррррна! Я кадровый сержант Зим, ваш непосредственный начальник и командир роты! Будете обращаться ко мне – должны говорить «сэр» и отдавать честь! То же самое – обращаясь ко всякому, кто носит инструкторскую трость.
Он носил при себе стек и сейчас сделал резкий поворот-мулине, демонстрируя, что имеется в виду под «инструкторской тростью». Прошлым вечером, когда нас только привезли, я уже видел людей со стеками и даже решил было купить себе такой – выглядели они потрясно! Теперь мое мнение на этот счет переменилось.
– …потому что на такую ораву практикантов офицеров тут маловато. Стало быть, практиковаться будете на нас. Кто чихнул?
Молчание.
– КТО ЧИХНУЛ?
– Я, – послышалось из строя.
– Что значит «я»?!
– Я чихнул.
– «СЭР»!
– Я чихнул, сэр. Я простужен, сэр!
– Ишь ты…
Зим остановился перед парнем, которого угораздило чихнуть, держа стек, как указку, в дюйме от его носа:
– Фамилия?
– Дженкинс… сэр.
– Дже-енкинс… – Зим повторил его фамилию с отвращением, будто что-то крайне неприличное. – Ты что ж это, Дженкинс, и на посту ночью собираешься чихать только потому, что нос у тебя рассопливился? А?!
– Н-надеюсь, что нет, сэр.
– Я тоже на это надеюсь… Однако ты же совсем замерз! Хм-м-м… Этого так оставлять нельзя…