Сопроводив Татищева на небольшую прогулку, а затем в ресторан, спустя пару часов мы вернулись обратно и сидели за столиком в кафе, витрина которого выходила на отель, где жил Татищев со своим секретарем, как вдруг раздался звон разбитого стекла. Выбежав на улицу, увидели разбитое окно в номере Фонарина. Что произошло?
Войдя следом за Пашутиным в отель, я быстро огляделся. В глаза сразу бросился мужчина, одетый в светлый чесучовый костюм и желтую щегольскую шляпу, разговаривавший с портье. За ними, в глубине зала сидело двое пожилых мужчин в мягких креслах, с явным удовольствием куривших сигары. Между ними стоял столик, на котором, кроме пепельницы, стояли две пузатые рюмки с коньяком. Судя по их слегка осоловевшим взглядам и повышенным тонам, эти рюмки были у них не первые. В следующее мгновение двери лифта начали раскрываться, заставив нас напрячься, но тревога оказалась ложной. Из лифта вышла супружеская пара с двумя детьми, и они неторопливо пошли к выходу.
Пашутин только зашагал к лифту, как вдруг неожиданно остановился. Проследив его взгляд, я сразу понял, кто вызвал особый интерес разведчика. Служащий отеля был явно чем-то встревожен и сейчас пытался скрыть свое состояние за искусственно натянутой улыбкой. Резким контрастом его поведению выглядело нарочито спокойное поведение мужчины в желтой шляпе. Обменявшись короткими взглядами, мы направились к стойке портье. Дальнейшие действия Пашутина меня несколько удивили, так как тот не приступил к допросу служащего, а вместо этого нанес весьма чувствительный удар по ребрам «желтой шляпы» стволом пистолета, заставивший его дернуться всем телом от неожиданной и резкой боли. Стоило ему развернуться к подполковнику и открыть рот, как получил новый удар, уже в солнечное сплетение, после чего согнулся, хватая ртом воздух. При виде этой картины портье, с мучнисто-белым лицом, замер, почти не дыша. Загородив Пашутина своей широкой спиной от любителей коньяка и сигар, я стал с интересом наблюдать, как тот культурно просит портье поделиться с ним информацией. Тот попытался изобразить непонимание, что от него хотят, что было видно и без знания английского языка, поэтому я решил взять процесс переговоров в свои руки. Сделал зверское выражение лица, после чего попросил разведчика:
– Скажи портье, что я ему прямо сейчас сломаю руку.
Не успел подполковник перевести ему мои слова, как портье отпрянул от стойки, словно собрался бежать, а затем, не сводя с меня испуганного взгляда, принялся говорить. Уже спустя минуту Пашутин удовлетворенно кивнул головой:
– Желтая шляпа, наш клиент.
– Спроси, где у них черный вход?
Пашутин не стал строить удивленные глаза, а быстро спросил у портье, после чего перевел его ответ мне:
– За лифтами. По коридору налево.
– Пошли.
В следующее мгновение «желтая шляпа» сделал попытку вырваться, но после легкой болевой терапии проявил готовность следовать за мной. Я уже заворачивал за угол, как из лифта вышли Татищев и Фонарин. Пашутин, остановившись, бросил:
– Иди. Я догоню.
Пройдя полутемный коридор, мы с англичанином вышли в небольшой дворик, позади отеля, заставленный по большей части мусорными баками. Подтащив его к стене, я спросил:
– По-русски понимаешь?
Тот сделал бессмысленное лицо.
– Тебе же хуже.
Мгновение, и лицо агента исказилось от жуткой боли, глаза полезли из орбит, затем пришла очередь тела. Скрученный судорогой, он упал на бок и стал биться о пол так, словно у него начался припадок эпилепсии. Когда спустя какое-то время хлопнула дверь черного хода, на пороге появился подполковник. Подойдя, он с минуту наблюдал, а потом спросил:
– Долго его так будет колотить?
– Еще пару минут.
– Они похитили копию договора.
– Ясно.
Спустя какое-то время напряженное тело выгнулось в последний раз и, обмякнув, замерло, мелко дрожа. Вздернув агента за плечи, я посадил его спиной к стене, придерживая за руку ватное тело, так как оно постоянно норовило завалиться на бок. Пашутин присел на корточки рядом с ним, затем, взяв агента за подбородок, приподнял ему голову. У британца было совершенно белое, мучнистого цвета, мокрое от пота лицо. Глаза слепо смотрели в пустоту. Мозг и нервы, пораженные болевым шоком, еще только начали приходить в себя от боли. Наконец, зрачки дрогнули.
– Можешь беседовать.
– Что, мистер, теперь говорить будешь?
– Я… Нет. Не буду.
Услышав перевод Пашутина, я сказал:
– Если ему понравилось, могу повторить.
Услышав мои слова, британец бросил на меня затравленный взгляд, потом постарался вжаться в стену, а когда не получилось, заговорил. Быстро, торопливо, скороговоркой. Когда закончил, Пашутин поднялся, несколько секунд смотрел в мутные глаза агента, затем его рука змеей скользнула за борт пиджака, а уже в следующее мгновение ствол пистолета с силой уперся в переносицу англичанина. Подполковник что-то рявкнул на английском, явно желая получить подтверждение полученной информации. Агент, глядя выпученными от страха глазами, стал быстро, но при этом сбивчиво, от крайнего волнения, говорить. Замолчав, «желтая шляпа» обвел нас молящим взглядом, при этом стараясь не смотреть на ствол пистолета.
– Похоже, он рассказал все, что знал, – задумчиво сказал Пашутин, отводя ствол от лица британца. – Адрес есть.
– Тогда чего стоим?
Рукоять пистолета Пашутина взметнулась в воздух и тут же стремительно упала на голову англичанина.
– Ты прав, нам стоит поторопиться.
Уже по дороге я узнал, что, когда Татищев отсутствует, документы хранятся у Фонарина. Пока Татищева не было, в комнату Фонарина явилась симпатичная горничная. Она заламывала руки, изображая страдания на лице, и, в конце концов, сумела вытащить дипломата в коридор на какое-то время, а за время его отсутствия портфель с документами был похищен.
– Шляпу зачем оставили?
– Для выявления и по возможности отслеживания других русских агентов.
– Быстро ты его раскусил.
– Интуиция, Сергей. Было в нем что-то фальшивое… Ну не знаю, как объяснить.
– А портье?
– За две бумажки, десять фунтов каждая, его попросили ничего не видеть, не слышать и поддерживать разговор.
Указанный адрес мы нашли быстро. Ударом ноги я выбил дверь. Сидевший в коридоре охранник только и успел вскочить на ноги, после чего его затылок с глухим треском врезался в стену, а уже в следующее мгновение я ворвался в комнату, готовый ломать, крушить и стрелять. Мой план только-только вошел в основную фазу и допустить, чтобы он провалился из-за каких-то паршивых английских воришек, этого нельзя было допустить.
Видно, неожиданность и оружие в моей руке сыграли свою роль, заставив на какие-то мгновения замереть всех троих мужчин, находящихся в комнате. Если двое продолжали смотреть на меня с нарастающим удивлением и страхом, то третий – плотно сбитый мужчина с пышными усами – видно, решил проверить мою реакцию. Его рука мягко скользнула к карману брюк, но уже в следующее мгновение застыла на полпути, стоило ему увидеть направленный на него ствол пистолета. Быстро окинул взглядом двух других англичан. Сидевший в кресле толстяк, полный, с отвисшими щеками на мясистом лице, чем-то напоминал бульдога.
«Точно. Английский бульдог».
Рядом с ним стояла его полная противоположность – худой английский джентльмен, с длинными черными усами, переходящими в короткую аккуратную бородку. В руках он держал большую папку в сафьяновом переплете. До этой секунды мне не довелось видеть подготовительные документы, но догадаться, что это были украденные у нас бумаги, было несложно.
– Ты их совсем запугал, Сергей. Разве так можно? Господа англичане могут плохо о нас подумать, – сказал небрежным тоном появившийся на пороге комнаты Пашутин. В руке он держал пистолет. – Это никуда не годится. Положение нужно срочно исправлять, а иначе союзники перестанут нас любить.
С этими словами он сделал несколько шагов, затем неожиданно и резко ударил британца, держащего в руках тетрадь, рукоятью пистолета по голове. Тот коротко вскрикнул и мешком завалился на пол.
– Вы тут что-то уронили, сэр! – с этими словами подполковник неторопливо наклонился и, подобрав тетрадь, быстро пролистал несколько страниц.
– Хм! Странно. Ни одного слова по-английски, только на русском и немецком языках, – задумчиво протянул он с недоуменным видом, но уже в следующую секунду резко повернулся к толстяку и зло рявкнул: – Говорить будешь, мистер?! Или тоже в лоб хочешь?!
Старший агент все еще никак не мог прийти в себя от неожиданного появления русских головорезов. Операция была хорошо спланирована и проведена на должном уровне. Ничто не предвещало провала, к тому же его люди заверили, что за ними не было слежки. Тогда, дьявол их раздери, что случилось?! Его судорожные попытки понять, что же все-таки произошло, были прерваны неожиданным вопросом на отличном английском языке. Надо было что-то срочно предпринимать, поэтому, изобразив гнев, он закричал:
– Это грубое насилие! Произвол! Это частная квартира! Я консультант английского посольства по продовольственным закупкам! Вы за это ответите! Я буду жаловаться!
Услышав эти вопли, Пашутин расплылся в улыбке, вот только радости в ней было столько, сколько в оскале хищного зверя.
– Почему-то я так и думал. Не может продовольственный агент интересоваться чужими секретами! Конечно, не может! Зачем ему это?! – в следующее мгновение улыбка исчезла, а дуло браунинга с силой уткнулось в лоб британцу. – Даю минуту. Расскажешь – будешь жить, не расскажешь… Короче, тебе выбирать.
Все было понятно и без перевода, стоило лишь посмотреть в полные злобы и страха глаза агента. Несколько секунд он молчал, потом что-то тихо сказал, напряженно-хриплым голосом.
– Говорит, стреляй, ничего не скажу. Хм! – перевел его ответ подполковник, после чего убрал пистолет. На лбу англичанина остался красный отпечаток дула, обрамленный капельками пота. Пашутин повернулся ко мне: – Может, ты попробуешь?
– Не выдержит. Умрет.
Подполковник перевел взгляд на второго англичанина. Какое-то время смотрел на него, затем что-то быстро спросил его по-английски. Получив ответ, разведчик с хитрецой посмотрел на меня и сказал:
– Говорит, что пришел к приятелю. Просто поговорить.
– Поговорить с ним?
– Чем черт не шутит. Давай.
Подойдя к пышноусому британцу, я обыскал его. Кроме маленького револьвера у него в карманах обнаружился кастет.
– Что, мистер, готов пострадать во имя Англии? – спросил я его, не рассчитывая на ответ.
Тот только начал что-то бормотать на английском, как в следующую секунду его тело свела судорога боли. Дыхание прервалось, глаза выпучились от непереносимой боли. Еще через несколько секунд агент скрутился на полу, хрипя от боли. Пашутин только хмыкнул при виде мучений британца, потом посмотрел на меня и сказал:
– Посмотри в спальне. Может, найдешь что-либо похожее на веревки, а я пока здесь пошарю.
Веревок не было, но их заменителем стали две простыни, которые я нарезал на длинные и широкие ленты и привязал ими «английского бульдога» к креслу. Пашутин тем временем занимался обыском в гостиной, вытаскивая ящики из шкафов и простукивая стенки. В стене за комодом ему удалось обнаружить секретную панель, из-за которой он извлек деньги, пару пистолетов и несколько блокнотов. Перелистав один из них, тихо присвистнул. Поймав мой взгляд, быстро сказал:
– Нам крупно повезло, – после чего взял портфель и сложил в него все найденные бумаги, документы и оружие, затем нагнулся над усатым агентом, уже пришедшим в себя, и спросил что-то по-английски.
Тот зло и хрипло ему ответил. Подполковник выпрямился и перевел мне его ответ:
– Говорит, что ничего не знает.
– И что дальше?
– Да черт с ними!
Потом разведчик отошел в сторону, какое-то время любовался багровым и мокрым от пота толстяком, привязанным к креслу, в окружении трех, лежащих на полу, связанных тел и вдруг неожиданно рассмеялся. Весело и заразительно. Я удивленно на него посмотрел:
– Чего тебя так разобрало?
– Да я уже давно мечтал дать хорошего пинка под зад заносчивым бритам!
Чарльз Локкерти, уже три десятка лет служивший тайным целям Англии, не помнил подобного провала, а уж тем более не мог подумать, что подобное случится с ним самим. Он уже понял, что провалить их явку мог только агент Джон Богард, оставшийся в отеле. Только как они смогли выйти на опытного и не раз проверенного в деле разведчика? Что они с ним сделали, чтобы он заговорил? Или обошлись так жестоко, как сейчас с Эдвардом Райли?
«Скорее всего, так оно и было. Но что мне теперь сказать в Лондоне? Эти головорезы нашли мои записи. Список информаторов, денежную книгу, по которой им платились деньги, инструкции… Это не просто провал! Это настоящий разгром, после которого остается только один способ стереть позор – застрелиться!»
Кровь ударила британцу в голову. Виски заломило, перед глазами поплыли цветные пятна, а в ушах зашумело, но неожиданно раздавшийся смех привел его в чувство.
Наглый русский бандит смеялся, потом он похлопал по портфелю с бумагами и спросил на чистом английском языке:
– Как вам такое понравится, мистер?! Это будет очень большой дипломатический скандал! Не скоро вы, островитяне, отмоетесь от этой грязи! Ох, нескоро!
– Вы дикари. Тупые, грязные дикари, – старший агент даже не сказал, а устало процедил сквозь зубы эти ругательства. У него просто не было сил на проявление каких-либо эмоций, и поэтому, чтобы подчеркнуть свое исключительное презрение к этим бандитам, он произнес эти слова по-русски.
– Вот как ты заговорил, брит! Интересно! Тогда кто вы в таком случае? Впрочем, можешь не отвечать, мне и так все понятно! Вы, просто наглые воры! Или ты так не считаешь, мистер?
Отрицать очевидное не было смысла, поэтому Локкерти только и оставалось, что изобразить всем своим видом презрение и надменность по отношению к наглым русским бандитам, хотя на душе у него бушевал самый настоящий шторм.
Выйдя из конспиративной квартиры английской разведки, мы шли, пока не увидели извозчика. Не успел кучер остановить лошадей у гостиницы, как из дверей с вещами вышли Татищев и Фонарин, после чего мы, со всеми мерами предосторожности, переехали в новый отель, расположенный в противоположной части города. За неделю, пока шли предварительные переговоры, мы меняли место жительства еще дважды.
Когда наш поезд отходил от станции, мне в глаза бросились остроконечные шпили с крестами какой-то церкви, и я вдруг подумал, что, пробыв почти две недели в столице другого государства, толком так ничего и не видел. Здесь, в Стокгольме, мне, наверно, много раз пришлось проходить мимо исторических мест и старинных соборов, имевших многовековую историю, но у меня на это просто не было времени, хотя бы потому, что его не было даже на нормальный, полноценный сон. Я был занят только тем, что следил, охранял, прятался.
Вместе с другими встречающими лицами на вокзале нас неожиданно встретил Мартынов, причем уже в звании генерал-майора.
– Господа, у меня для вас хорошие новости.
– Пока я вижу, что хорошие новости коснулись только самого господина Мартынова, – пробурчал несколько уязвленный неожиданным повышением своего приятеля Пашутин.
– Миша, я тебя не узнаю! Ты завидуешь?! – хитро улыбаясь, спросил его Мартынов.
– А ты как думал! Мне тоже хочется ничего не делать, сидя в генеральском кабинете и поплевывая в потолок!
– Думаю, господа, что всем нам теперь не скоро выпадет такое время! – посерьезнел лицом Мартынов. Увидев наши вопросительные взгляды, вдруг неожиданно предложил: – Знаете что, едемте прямо сейчас к Сергею Александровичу. Там я вам все расскажу.
– Ко мне? – несколько удивился я подобному предложению.
– К вам, так как у вас нам будет удобнее всего. И не волнуйтесь насчет продуктов, все, что надо, у меня здесь, в машине.
Мы переглянулись с Пашутиным. Что тут еще скажешь?
– Поехали!