Я помотал головой, отгоняя прочь мысли. Вопросов итак было слишком много. Сейчас нужно было делать, а не думать.
Я убрал медальон и записку к себе в карман и занялся перевязкой.
Когда я попробовал приподнять Яшму, чтобы обмотать лоскут вокруг туловища, она вдруг взвыла от боли, очнувшись.
Не соображая, что происходит, она попробовала оттолкнуть меня, но сил ей не хватало.
- Успокойся, это я, Дельфин! - крикнул я, удерживая ее руку в своей.
Яшма открыла глаза, я понадеялся, что она пришла в себя и сможет что-то сказать... но по ее мутному взгляду я понял, что она ничего не видит. Через секунду она снова закрыла глаза. Ее тело обмякло, но ее пальцы так крепко вцепились мне в руку, что я с трудом смог оторвать их от себя.
Тут я услышал шаги сверху: кто-то подходил к складу.
- Эй, тут кто есть? - вниз просунулась голова Бороды.
- Да, тут я и Яшма! - ответил я. - Спускайся, помоги мне вытащить ее отсюда!
Борода спустился и зачем-то закрыл за собой люк.
- Ты нашел ее! - воскликнул он, подходя ближе. - Бедная девочка...
- Она умрет, если не отнести ее в лазарет.
- Если отнести ее к оранжевым, она умрет быстрее, - заметил он. - Солнце рвет и мечет, он и остальные хотят мести. Ее обвиняют в смерти двух сотен человек, забыл?
- Но мы не можем оставить ее тут!
- Мы не должны отдавать ее оранжевым, это все равно, что убить ее сейчас самим, - возразил Борода. - Нужно спрятать ее, пока она не поправится и не сможет говорить.
Я снова взглянул на Яшму. Она дышала тяжело и редко, с опасным присвистом в груди. Ее разгорячившаяся кожа покрылась липким слоем пота, смешавшегося с кровью и грязью.
У меня было столько вопросов... Я не мог рисковать, она нужна была мне живой.
- Нужно отнести ее ко мне, - сказал я. - Я попрошу Погодника, он осмотрит ее раны и посоветует что-нибудь.
- Уверен, что готов пойти на это? - спросил Борода. В его голосе звучало сомнение, грозившее перейти и на меня. - Ты станешь для оранжевых человеком, укрывающего преступницу...
- Перед тем, как потерять сознание, она говорила что-то про яд. Похоже, они пытались добить ее, а не вылечить, - сказал я, вздыхая. Я едва ли осознавал, что делаю. - У меня дома ее искать не станут, а вот остров желтых обыщут до последнего камня.
- Я помогу тебе, пронесем ее по берегу, нас никто и не заметит.
Борода ушел и через какое-то время вернулся с носилками и двумя своими друзьями. Пока их не было, я окончательно дорвал свою рубашку и перевязал самые крупные раны Яшмы: на все мне просто не хватило бы ткани.
Осторожно погрузив ее на носилки, мы стали выбираться из склада. Это было нелегко, но и дальше легче не стало. Нам пришлось идти по самому берегу, по колено в воде, чтобы с острова нас не заметили.
К счастью, свой дом я решил построить на отвесном берегу, так что трудностей с незаметностью у нас не было. Мы быстро внесли носилки внутрь и оставили их на моей лежанке.
- Найдите Погодника, я останусь тут, - сказал я, сбрасывая доспех, казавшийся мне каменным.
Лашуня, почуяв знакомый запах, выползла из-под гамака. Принюхавшись, она узнала в полуживом окровавленном теле свою хозяйку и бросилась к ней.
- Фу! Лашуня, фу!
Я поспешил отодрать крысу от груди Яшмы, которая и так едва дышала.
- Сторожить, Лашуня! Живо! - я кивнул крысе на дверь. Та посмотрела на меня, как на изверга, но послушно пошла к выходу и улеглась у занавески, которая была мне вместо двери.
Сняв доспех, я налил в кувшин пресной воды, хранившейся у меня про запас, взял первый попавшийся кусок ткани и стал промывать раны.
Я не знал точно, что следует делать, но мне показалось, что будет лучше сделать хоть что-то, чем сидеть и прислушиваться, дышит она или уже нет.
Наконец, Лашуня пискнула, давая знать, что к нам пришли.
Я поспешно вышел наружу и увидел Нору.
- Слаба Богу, ты жив! - воскликнула она, кидаясь мне на шею и обнимая. - Почему ты не пришел ко мне!? Я так боялась!
- Я слышал, вам принесли Яшму, меня отправили ее искать, - сказал я, морщась: Нора случайно задела свежую рану.
Девушка отдернула руку и внимательно осмотрела порез на моем плече.
- Почему ты не пришел лечиться!? А если туда что-то попадет?
- И что ты посоветуешь мне сделать?
- Я принесу тебе мазь, она поможет!
- Отлично.
- Я скоро приду!
- Буду ждать тебя здесь.
Она ушла, а я вернулся к себе. Лашуня снова бросилась к Яшме, пыталась вылизать ее руку. Я отогнал крысу: мало ли, что бывало в ее пасти?
Вскоре Нора вернулась, крыса снова запищала.
- Пойдем, я наложу ее на раны.
- Я сам! - я остановил девушку, собравшуюся зайти внутрь. Она недоуменно на меня посмотрела. - Я очень устал, - объяснил я, вздыхая. Меньше всего мне сейчас хотелось этих трудностей. - Давай я сам все сделаю, а к тебе приду, как только получится, хорошо?
- Как скажешь, - произнесла она растерянно. - Ты странно себя ведешь.
- Я убил много людей сегодня. Мне нужно побыть одному.
Больше вопросов не было, Нора ушла, а я смог вернуться внутрь.
Мази, которую принесла жрица, не хватило даже на самые крупные раны Яшмы: у бедняги ребра торчали из-под стесанной кожи, а руки были исполосованы, как точильная палка. Но даже эта помощь была лучше, чем ничего.
Когда вернулись трое желтых, солнце уже потихоньку белило небо. Вскоре мне нужно было идти на совет.
- Где Погодник? - спросил я, замечая, что с желтыми его нет.
- Он сейчас сам не лучше Яшмы, - объяснил Шляпа. - Фиолетовые говорят, это он вызвал шторм, и теперь валяется в горячке.
- Плохо дело, - вздохнул я. - Посидите с ней? Если кто-то придет, молчите: Лашуня не пустит никого внутрь.
Желтые переглянулись и согласились. Я велел крысе сторожить, а сам пошел на совет.
Там собрались все, кроме Погодника и Солнца.
- Я боялся, ты не пережил битвы, - сказал я Буревестнику. Он, перевязанный и облитый снадобьями оранжевых жриц, выглядел больным, но вполне живым.
- Я жив, - он кивнул. - Ты отлично сражался для новичка.
Я не стал отвечать: было бы, с кем сражаться. Почти все стражники, которые мне доставались, находились под действием яда. Самых сильных черных, которые были достаточно выносливы, чтобы терпеть яд, кидали в центр холмов, а я был с краю.
- Как Пог... Жемчуг? - я повернулся к Луне.
- Жрицы говорят, он должен отдыхать, но через несколько дней будет здоров, - ответил старик.
Когда пришел Солнце, совет начался.
Наши потери оказались не так велики, как мы думали: две седьмых от общего числа жителей, две пятых от воинов. Многие были в лазарете и пока не собирались расставаться с жизнью. Оружия у нас прибавилось, как и металла: то, что осталось на стражниках, отлично подходило для переплавки.
- У нас есть раненые черные, - сказал Солнце. - Нужно решать, что с ними делать.
- Отправлять их на Остов - нельзя, а убивать... - Буревестник замолчал. - Нужно дать им выбор. Пусть решают, чего хотят: умереть за своих или сражаться за нас. Люди нам нужны.
- Дать им шанс перерезать нам глотки, пока мы спим? - Солнце нахмурился. - Они убьют наших людей при первой возможности.
- Они не идиоты: их семнадцать, а нас несколько тысяч! - заметил Василий. - Среди стражников не больше благородных, чем среди нас. Никто не хочет умирать.
- Пусть гребут миналию: моей стае нужны люди, - вставил Карпуша.
- Идея с миналией хороша, - согласился Василий. - Пусть так и будет!
- Тогда и лечиться они будут в стае зеленых, - решил Солнце. - Жрицы не могут тратить лекарства на тех, кто скоро умрет.
- Многие оранжевые тоже скоро умрут: от ран. Однако на них лекарства тратятся, - заметил Буревестник. - Нам нужны люди. Любые здоровые люди. Если мы поможем пленникам выжить, они охотнее будут с нами работать.
- Хорошо, - вздохнул Солнце. - Мы дадим некоторые лекарства, но жить и лечиться они будут у зеленых. Ответственность за их поступки тоже будет на зеленых.
- Пятнадцать человек должны справиться с семнадцатью? - уточнил Луна. - Что ж, раз так, мои ребята приютят десятерых. Пусть живут у голубых, а работают, где захотят.
- Решено, - кивнул Солнце, явно не желающий больше говорить о пленных. - Яшму так и не нашли?
Все покачали головами.
- Ты ничего не слышал о ней? - он повернулся ко мне.
- Я поискал у желтых и отправился к себе, - ответил я.
- Если мы не найдем ее, она умрет от ран. Жрица, лечившая ее, говорит, что и с мазями ее было не спасти.
- Можно подумать, найдись она, вы бы вылечили ее и дали бы спокойно жить, - хмыкнул Василий, недовольно смотря на Солнце. Старик уже знал, что Яшму пытались отравить.
- Вылечили бы, а потом судили, - сказал Солнце. - Она виновата в смерти моих людей, но никто не стал бы ее убивать: один Бог нам всем судья. Он бы и вынес ей приговор.
- Много я бы отдал, чтобы посмотреть, как обрушатся гром и молнии на того, на кого покажет твой палец, - съехидничал Буревестник. - Отправить, что ли, людей на поиски?
- Даст Бог, она сама придет к нам, - Солнце опустил глаза, чтобы скрыть свой гнев.
На этом совет закончился: все слишком устали, чтобы обсуждать менее важные вопросы. Предводители вернулись к стаям, а я отправился к себе в дом.
Борода спал в гамаке, Шляпа прикорнул на крысином месте, а Вадик сидел возле Яшмы.
Он снял с нее лоскуты, оставшиеся от черной формы, тело прикрывала только повязка на грудь и нижние штаны. Смачивая тряпку в жидкости, по цвету напоминавшую настойку, Вадик протирал ее тело от крови и грязи.
- Как она? - спросил я, садясь рядом.
- Пока непонятно, - он покачал головой. - Дышит тяжело, жар усиливается. Если доживет до вечера, может, и выкарабкается. Ногу я вправил, но, судя по всему, этого мало. Должно быть, сломано два или три ребра, и что-то с рукой.
- Ты умеешь вправлять ноги? - я удивился, насколько хватило сил.
- Я учился на лекаря, когда был на Остове, - кивнул Вадик.
- И за что же тебя сюда отправили?
- Лечил бунтарей, крал для них разные химикаты из лабораторий.
Я кивнул, туман застилал мне глаза.
- Ложись, я разбужу тебя, когда захочу спать, - сказал Вадик. - Тебе отдых нужнее.
- Я не хочу спать.
Я всмотрелся в лицо Яшмы. Теперь, когда с него смыли грязь, оно было почти прежним: две раны на скуле и подбородке выглядели, как новые полосы. Как ни странно, даже спустя столько времени я отлично помнил, сколько темных полос было у нее на лбу, сколько на щеках, сколько на носу и подбородке.
- Нужно накрыть ее чем-то, тут холодно, - сказал я, подходя к сундуку с вещами: там их было немного. Среди них я нашел свой водорослевый плащ. Сейчас это было единственное, что могло заменить одеяло.
Укрыв Яшму, я снова сел рядом.
Потянулись долгие часы ожидания.
5. Черная жрица
Когда Яшма очнулась, первым делом она попросила еды и воды. Ее взгляд плавал, вряд ли она понимала, где находится, но она не позволила себе потерять сознание, пока не съела все до крошки.
В следующий раз она проснулась утром. Тогда Борода и Шляпа уже ушли, силой оттащив от больной Вадика: их отсутствие в лагере желтых могло вызвать подозрения.
Увидев меня, Яшма долго смотрела мне в лицо, при этом ее собственно не выражало ровным счетом ничего.
- Ты на Огузке. Сильно ранена. Тебя ищут и хотят убить оранжевые, - коротко объяснил я. - Ты можешь говорить? Ты должна рассказать мне, что произошло!
Она закрыла глаза, отвернулась от меня и снова провалилась в сон.
Раздосадованный, я сам уснул: сил больше не было стеречь ее. Мне самому нужен был хороший отдых.
Когда я проснулся, Яшмы на месте не было.
Вскочив с кровати, я бросился было к выходу, но столкнулся с ней у лестницы. Яшма была вся мокрая, моя новая рубашка липла к ее телу. Видимо, она ходила мыться в море.
- Я хочу есть, - сказала она, проходя мимо меня и садясь за стол.
Опешив, я стал заниматься завтраком.
- Меня видели. Те, кто меня ищет, скоро найдут, - сказала она отрывисто.
- Зачем ты вышла, если слышала, что я сказал об оранжевых?
- Не могла больше лежать в этой грязи.
В дом вбежала мокрая Лашуня. В ее зубах было несколько свежих рыбин, она покорно отдала их мне, а затем улеглась у ног хозяйки.
- Спасибо, что сберег ее, - сказала Яшма.
Я молчал.
Сердце билось так сильно, дыхание сбивалось от напирающих вопросов, которые мучили меня многие месяцы... я уже давно не верил, что снова увижу ее, а вот теперь она сидит тут, как ни в чем не бывало. Как будто не убила двести двадцать человек: двести оранжевых и двадцать черных.
Что твориться у нее в голове?
Я метался, не в силах совладать со своими чувствами. Я не знал, что должен чувствовать к ней. Не знал, как выразить бурю, которая бушевала в моей голове.
- Почему ты здесь? - наконец, выдавил я, грохнув перед ней миску с водорослями и рыбой. - Почему ты здесь!?
Яшма подняла на меня глаза, и в них я прочел одно лишь стальное упрямство.
- Захотела умереть. - произнесла она холодно. - Не вышло.
Убедившись, что я больше ничего не спрошу, она взялась за еду.
Она запихивала водоросли в рот чуть ли не пальцами, видно было, что еда в нее не лезет. Но эта еда нужна была ее телу, чтобы залечить раны, и она ела через силу, едва не давясь.
Поев, она захотела уйти. Просто встала и пошла к выходу, стараясь, чтобы я не видел, как она хромает, как шатается и теряет равновесие из-за безжизненно повисшей руки.
- Я хочу к желтым, - сказала она, когда я окликнул ее.
- Ты не дойдешь до них, посмотри на себя!
Я вскочил из-за стола и преградил ей выход. Идиотка не понимала, как опасно ей было попадаться оранжевым!
- Дойду! - она сжала кулак здоровой руки, прищурила глаза.
Уж не драться ли она собралась?
- Оранжевые порвут тебя на части, и сейчас мой дом - единственное безопасное место! Пока ты со мной, тебе никто не причинит вреда.
- С каких это пор тебя тут слушаются!? Ты же просто... просто тупая почтовая чайка Солнца! - яростно выговорила она. - Хотят меня растерзать, так пускай попробуют! Ты их не остановишь!...
Я выдохнул. Незачем было злиться на нее. Ее чудовищное упрямство никуда не делось... любое ее смятение всегда находило выход в агрессии. В этом была вся она.
- Многое изменилось здесь. Я расскажу тебе, только...
Я подошел к ней вплотную и взял за плечи, чтобы подтолкнуть подальше от выхода, к кровати, но коснувшись ее, я сам замер.
Она действительно была тут. Живая, хотя и искалеченная. Ее кожа, волосы, лицо, - тот образ, который я гнал от себя вся эти месяцы, обратился в человека.
Та Яшма, которая грелась со мной на солнце в последний день нашей встречи, стояла передо мной снова. Тот раз все же не был последним.
Я как будто снова вернулся в тот день, мы будто снова оказались на том пляже, и она все так же злилась на меня... Я почувствовал, как сильно заболели глаза, как стало паршиво в желудке, совсем рядом с сердцем. Возникло и крепло чувство, что ничего не изменилось с тех.
Лицо Яшмы преобразилось, глаза широко распахнулись, раскрылись губы. Я понял, она испытывает то же. Она помнила не меньше, чем я. И скучала не меньше.
Я шагнул ближе, она бросилась мне грудь, и мы вцепились друг в друга, словно утопающие. Я жался к ее голове, зарываясь в волосы, а она обвила мою шею здоровой рукой.
Говорить что-либо стало бессмысленно. Мне уже было не важно, почем она пошла к страже. Мне было все равно, что было с ней эти месяцы. Я знал, что никому не дам ее в обиду, что она должна жить здесь, на Огузке, и я, как и всегда, должен сделать так, чтобы ничто больше ей не угрожало.
Вместе с тем, как во мне крепла уверенность, я чувствовал, будто жизнь снова вливается в мои жилы, а пелена спадает с глаз.
Эти полгода, которые я прожил после землетрясения, обратились в короткий сон, который, наконец, кончился.