Как же ехать в обитель без подарка? Братья пошли на рынок – выбрать, что привезти в дар обители и блаженной. Известно было, что блаженная все раздавала приходящим к ней людям.
Кое-что, о чем получала указание от Господа, передавала обители. На рынке было изобилие разных даров земли. Семинаристу подумалось, что хорошо бы купить арбуз. Но арбуза не было. Купили много яблок.
– Хороша она и без арбуза, – сказал семинарист.
Приехали в обитель. Брат-священник сразу же направился в небольшой домик – всего одна комната. Когда вошли, семинарист ощутил ужасный запах. Внутри комнаты устроена была небольшая каморка, где блаженная жила. Людей она принимала во внешней комнате. Помещение оставляло ощущение какой-то неземной грязи. Как там находилась блаженная – непонятно. Да это же ад! Примерно так иногда и выглядит человек изнутри: сомнения, желания, обиды.
Елизавета Ивановна вышла встречать гостей – в холщовой рубахе, босая. Посмотрела на гостей и начала вслух молиться Царице Небесной. Брат-священник тоже стал молиться. А семинарист подумал:
«Что же она вслух молится? Разве ж это молитва – напоказ?»
Блаженная молилась долго, так что семинарист устал. А блаженная закончила молитву, обернулась и почти весело сказала:
– А как же еще нужно молиться?
Потом отец Дорофей, уже став монахом, вспомнил, что так блаженная изобразила его будущее служение. Когда молитва была окончена, блаженная подошла к гостям и похристосовалась с братом-священником. Семинарист тоже приготовился обнять и поцеловать блаженную, но она отстранила его, сказав:
– Он ангел. С ним нельзя.
– Что вы, Елизавета Ивановна, – смутился будущий отец Дорофей, – я в монахи и не собираюсь.
Однако блаженная строго на него посмотрела и сказала:
– Нет, ты пойдешь в монахи. Нельзя мне с тобой христосоваться.
Семинарист запомнил этот случай и часто вспоминал о нем потом.
Братья передали свои подарки блаженной. Она приняла яблоки и с улыбкой сказала семинаристу:
– А что, хороша и без арбуза?
Серафимо-Дивеевский монастырь. Автор снимка VasilchenkoAA.
За Дуней уже некоторое время было замечено одно свойство: все ее слова сбываются. А теперь этот дар проявил себя еще сильнее. Если Дуня предупреждает, то опасность несомненно будет. Если велит делать так, а не иначе, значит, на то есть свои причины, и нарушить ее слово – значит нарушить Божью волю.
Сердце крестьянское тянется к блаженным, потому что это такие же простые люди, они живут в том же селе. Они вызывают доверие. Дуню стали почитать как блаженную. Пока было здоровье, Дуня выполняла обычные работы по дому. И уже тогда начала принимать людей. Дядя специально устроил в доме нечто вроде приемной светлицы, чтобы Дуня могла беседовать с приходящими.
Дуню часто просили молиться: о благополучном исходе дела, о возвращении здоровья, об упокоении. Она молилась, никого не забывая. Бог открывал ей сокровенные тайники душ человеческих и судьбы. Однако вдруг пришла страшная болезнь: парализовало ноги. Но Господь послал своей избраннице и утешение. Вокруг Дуни собрались верующие девушки. Они стали ее верными помощницами и хожалками. Они принимали посетителей, провожали их к Дуне и следили за порядком в доме. Собралось нечто вроде общины.
В избе Дуни проводились своего рода богослужения. В восемь вечера девушки собирались для пения акафиста и других песнопений. Пение продолжалось до полуночи. Затем Дуня отдыхала. Спала она, как все блаженные, мало. В пять утра начинался новый день и новое богослужение. Молились до полудня. Во время молитвы было минут по двадцать отдыха. Если в эти минуты случался посетитель, у которого были сильные скорби, Дуня принимала его.
У Дуни была келейница Полина, со слов которой и записан распорядок дня блаженной и даже ее стол.
– Положат ей просфору, разрезав пополам. Одну половину опять в чулан унесут, а половину еще разрежут пополам, и половину от половины она дает той, которая ей служила. Давали ей три просфоры: из Сарова, Понетаевки, Дивеева, так что у нее получалось три части. Затем поднимут самовар на стол, ладану в трубу положат, чайник заправят чаем и ставят на ладан. В это время ей нарезают хлеб. Каждый кусок она оградит знамением креста и все эти куски сложит в платок, положит на постель. Себе оставит один кусок ржаного хлеба и от него съест малую часть. Кушала она мало. Перед самым чаем разрезала огурец и съедала кружочка два, или гриб соленый съедала, или пирог раз откусывала, когда Бог посылал. Мяса она от юности не ела. Яйца тоже почти не ела: всего два яйца в год. Хлеб она потребляла от одних людей, так как знала: женщина пекла этот хлеб с молитвой. Дуня говорила, кто ест мягкий хлеб, тот не постник, но если постишься да дорвешься до мягкого хлеба, то это плохо. Всякий кусок Дуня крестила и говорила: «Христос Воскресе!»
Те куски, которые Дуня завязывала в платок и клала на постель, после шести недель прятала себе за спину. Спала на сухарях – вместо матраса. Дуня никогда не мыла тело. Она позволяла келейницам омывать себе руки по локоть и ноги до колена, с молитвой. И во время омовения сама молилась и держала зажженную свечу. Одевалась Дуня в шерстяное платье, зимой и летом носила тулуп, голова была укутана шерстяной шалью.
Своих келейниц она держала, что называется, в черном теле. Порой не давала ни есть, ни мыться. Особенное внимание уделяла времени богослужения и панихиде.
– Это глас Господень, чтобы молились за рабов Божиих, – говорила Дуня при звуке колокола к панихиде. Она оставляла трапезу, если слышала этот колокол, и все другие занятия тоже оставляла. Начинала молиться и всем, кто был у нее, тоже предлагала молиться. Подвиги блаженная скрывала под видом уныния, говоря: «Ныне нет отрадного дня». Эти слова оказались почти пророческими, когда начались гонения на Церковь.
Однажды к блаженной приехал молодой человек, который очень хотел стать священником. Его мать была женщиной благочестивой и состоятельной, да и сам он производил приятное впечатление. Кажется, какие могли быть сомнения, что это будет хороший священник? Однако блаженная его даже в келью не пустила. Келейнице, ждущей ответа, сказала:
– Пусть не просится в монастырь, он там все равно жить не будет.
Так и случилось через некоторое время.
Молодой человек, вопреки словам блаженной, стал монахом. Года три он прожил в одной обители, а потом ушел оттуда. Время как раз было кровавое, гражданская война. Бывший монах стал коммунистом.
Летом 1919 года в дом Дуни вломились красноармейцы. Он пришли по доносу, что у Дуни скрывается дезертир. На самом деле это был призывник, который опоздал из увольнительного отпуска. Однако предлог был найден, и красноармейцы начали бесчинствовать. Избили хожалок, начали обыскивать дом. Нашли свечи, святую воду и просфоры. Видимо, надеялись найти деньги. Но денег не нашли. Тогда Дуню стащили за волосы с кровати и стали избивать. Келейниц, избив, больше не трогали. Когда красноармейцы ушли, девушки решили спрятать Дуню. Тихонько вынесли из дому. Едва перенесли блаженную на крыльцо – прямо на них вышел другой отряд красноармейцев. Дуню арестовали и снова стали избивать, требуя открыть место, где спрятаны деньги. Истязание продолжалось несколько часов. Блаженная, говоря: «Ныне нет отрадного дня», – возможно, уже знала о таком нападении.
Односельчане пытались вызволить Дуню, собрались на сход. Но власти Дуню сельчанам не отдали. Дом, где жила блаженная, был разорен, из него выбросили вещи. Когда же выносили особенно почитаемую Дуней икону Пресвятой Богородицы «Иверская», сельчане видели исходящее от образа сияние.
Как стало известно, готовился суд над Дуней. Блаженную нашли виновной в сокрытии народных ценностей и в антисоветской деятельности. До суда она содержалась в городской тюрьме. Дуне удалось однажды утром передать просьбу – позвать священника, чтобы ее причастить. Стало ясно, что блаженная готовится принять мученическую кончину. Отец Василий Радугин с трудом выпросил пропуск в тюрьму. Ему пришлось ехать в город, к начальникам местных властей. Однако Дуню удалось причастить. Вместе с Дуней по делу проходили три девушки, ее келейницы: Тимолина Дарья, Сиушинская Дарья и Мария Неизвестная, которая так и не назвала своей фамилии. Накануне праздника Преображения Господня все три были расстреляны.
Когда будущих мучениц везли в телеге на казнь, многие видели, как преобразились их лица. То были небесные уже создания, невыразимо светлые и красивые. Не было видно ни следов побоев, ни следов утомления. Крестьянин Иван Анисимов, неверующий, видел на плечах девушек белых голубей.