Эту книгу я посвящаю человеку, который спас мир.
Покойся с миром, капитан Уильям Бассетт.
Предисловие автора
Дорогие читатели!
Перед тем, как рассказать вымышленную историю о разрушенном, уничтоженном мире, я должен поведать вам действительную, о человеке, благодаря которому наш реальный мир таким не стал.
Начало Третьей мировой войны в разгар Карибского кризиса в 1962 году предотвратили личная храбрость и благоразумие капитана ВВС США, отказавшегося выполнять полученные инструкции.
Описываемые события произошли 28 октября 1962 года на четырех секретных ракетных базах США на японском острове Окинава. Из-за обострения отношений между СССР и США уровень боеготовности войск был поднят до красного (DEFCON 2 - "на грани ядерной войны").
Управляющий пуском капитан Уильям Бассетт получил приказ на запуск четырех крылатых ракет Mace B, оснащенных термоядерными бомбами Mark 28 (мощность взрыва 1,1 мегатонны в тротиловом эквиваленте) с дальностью полета, позволявшей ударить по Ханою, Пекину, Пхеньяну и Владивостоку.
Приказы прошли по радиосвязи, причем их шифр совпал с тем, что находился в секретном конверте с инструкциями. Проверка подтвердила истинность приказа. Аналогичные сообщения получили и другие управляющие пуском офицеры на Окинаве.
Однако, открыв список целей, Бассетт обнаружил, что три из четырех целей находились за пределами СССР - наиболее вероятного противника. В тот же момент ему по телефону позвонил другой офицер и рассказал, что в его списке также две несоветские цели.
Подозрения у Бассетта вызвало и то, что уровень боеготовности не был повышен до DEFCON 1 ("неизбежная ядерная война"). Капитан допустил, что Окинава могла стать первой целью атаки советских ракет, и в штабе на территории США послали максимально быстрый приказ, забыв поднять уровень боеготовности. Однако никаких взрывов на базе не происходило.
Тогда Бассетт решил остановить подготовку ракет к запуску, позвонил по телефону в центр управления и солгал, что не получил четкого приказа. Кроме того, капитан приказал двум вооруженным солдатам застрелить лейтенанта, державшего руку на кнопке, если тот попробует запустить ракеты без устного приказа старшего офицера или без официального повышения уровня боеготовности до DEFCON 1.
Данных о точном содержании разговора Бассетта с командным пунктом не осталось, однако все офицеры в итоге получили приказ не запускать ядерные ракеты. Капитан в ультимативной форме потребовал от подчиненных хранить молчание об инциденте.
Бассетт ушел на ту сторону в 2011 году, никому не рассказав об этом происшествии. Вся информация пока известна со слов его коллеги, пилота Джона Бордна, которому в нынешнем году ВВС США разрешили предать историю гласности. Сейчас журналисты и ученые требуют от властей страны рассекретить официальные документы, связанные с данным инцидентом.
А вы, дорогие читатели, любуясь ярким закатом, голубым небом или чистым снегом, вспоминайте иногда капитана Уильяма Бассетта, человека, благодаря которому наше небо осталось голубым, а снег - чистым.
***
Маленький человечек - это не тот эпитет, которым Кирилла когда-либо называли, но здесь, в Синдзюку, он чувствует себя совсем маленьким из-за колоссальных зданий. Одна только громадина Токийской Мэрии - двойная башня в двести сорок три метра да на тринадцать тысяч служащих - чего стоит, и это тут не единственный небоскреб. И что такое на фоне этих титанических строений один маленький хромой человечек? Просто букашка.
Кирилл не любит ходить через Синдзюку: он еще помнит его сверкающим и красочным, живым и многолюдным. А уж какой вид открывался вечером с обзорной площадки на сорок пятом этаже - словами не передать.
Весь размах района легко представить по простым цифрам: станция токийского метрополитена Синдзюку была в мире второй по размерам и входила в Книгу Рекордов Гиннеса как первая по пассажиропотоку: шутка ли, три миллиона шестьсот сорок тысяч человек в сутки.
Однако теперь правительственный район Синдзюку тих и безлюден. Под ногами хрустит битое стекло, которое прежде взирало на мир свысока, из окон небоскребов, а теперь медленно превращается обратно в песок. Прах к праху, так сказать.
Кирилл, ссутулившись и чуть прихрамывая, бредет мимо торгового центра, напоминающего пустой череп. Когда-то сотни тысяч посетителей ежедневно роились под его крышей, словно мысли в голове, а теперь он пуст. Все его обитатели - псы-переростки и прочие одичавшие и мутировавшие животные, людям там делать давно уже нечего: что не унесли в самом начале "судного дня" - то уже никому не нужно.
А вон там, на углу, когда-то стоял уличный торговец и продавал такояки, запеченные в тесте кусочки осьминога. Кирилл любил такояки и сейчас, пятнадцать лет спустя, все еще помнит их вкус. Одна беда: мясо осьминога достать можно, хоть и трудно, а вот муку на тесто - увы, нет.
- Внимание, говорит станция наблюдения! - затрещала сквозь помехи рация. - До подхода тайфуна остается меньше часа! Предположительный фон превышает предельно допустимую в двенадцать раз! Повторяю! До подхода тайфуна...
Кирилл выключил рацию и оглянулся. Вон стоят останки красной машины, вроде бы "Мицубиси", а где-то за ней валяются полусгнивший рюкзак и насквозь проржавевший автомат. Их тут оставил он сам почти двенадцать лет назад, или, правильнее сказать, бросил: тогда, как и теперь, подходил тайфун, несущий дикий радиационный фон, но в тот раз у Кирилла часа в запасе не было, только едва залеченная нога и пять минут. Оружие, патроны, еду - все пришлось бросить. В городе вообще довольно часто можно найти поржавевшее оружие, оставшееся с первых постапокалиптических лет: брошенное спасающимися людьми и накрытое радиоактивными осадками, оно стало непригодным на месяцы и годы, и время его доконало.
Мимо пронеслась стайка собак, не мутировавших - тем тайфун по барабану - а обычных. Несутся куда подальше, ищут подземные переходы или другие места, где можно переждать бедствие. Их гибель, на самом деле, Кириллу на руку, ведь одичавшие собаки - для мутировавших одновременно и основа рациона, и, нередко, дополнительное средство размножения. Однако он смотрит на вещи проще: выживает самый сильный и приспособленный. Пускай этим собакам повезет, раз людям не повезло.
Вот и спуск на станцию. У Синдзюку их было около двухсот, ныне действующих порядка двадцати, что во многом большое преимущество. Ирония или закономерность - но сейчас станция Синдзюку не только столица токийского метрополитена. Бывшая самая нагруженная в мире, теперь она записала на свой счет новый, последний рекорд: самое большое человеческое поселение в Японии и в мире...
При условии, что в мире вообще еще остались люди.
Кирилл подошел к крепкой стальной двери и постучал костяшками. Мигнула красным глазком видеокамера, показывая, что посетитель привлек внимание охранника.
- "Дайханма " Дремин, вернулся с Ниси-васеда, второе подразделение, - четко и раздельно назвался он, соблюдая чистейшую формальность.
В двери щелкнули соленоиды, разблокировав проход.
- Коничива, Рамэ-сама , - протрещал динамик.
Вот он и дома. Точнее, не совсем дома, здесь находится штаб-квартира службы безопасности, в которой он состоит на должности "ширэй-кана", то есть командира подразделения. Тут Кирилл живет в казарме, разделенной на очень маленькие ячейки, для приезжающих с других станций офицеров, и спальная ячейка, которую он занимает - полтора на полтора на два с половиной метра - по сути, и есть его дом. На других станциях, куда Кирилла периодически заносит, он живет в чуть худших условиях или чуть лучших, в зависимости от того, какие надежды возлагают на него местные, но рано или поздно все равно возвращается сюда, на Синдзюку.
В "тамбуре" Кирилл прошел радиационный контроль, затем на контрольно-пропускном пункте сдал дробовик и патроны, после чего его пропустили вниз, на станцию.
- Как дела наверху, Рамэ-сама? - спросил знакомый боец. - Лодки в море скоро выйдут?
- Холодно. Собаки, - коротко ответил Кирилл и добавил: - а если тайфун принесет сильные осадки с фоном - к докам подойти будет нельзя некоторое время. Так что свежая рыба появится нескоро.
- Может, хоть акусицунэ передохли за зиму...
- Не надейся. Скорее уж мы перемрем, чем они.
- Вы пессимист, Рамэ-сама...
- Реалист.
"Акусицунэ", или злобные псы, как японцы окрестили собак-мутантов, и правда чрезвычайно живучие и выносливые твари. Когда уходит сменившая прохладное лето холодная ядерная осень, остается только догадываться, как животные умудряются пережить четыре-пять зимних месяцев. Сам Кирилл полагал, что дело в океане: птица ловит рыбу, проворные хищники ловят птицу, крупные хищники ловят хищников помельче. Однако крупные травоядные животные в северной части Японии вымерли еще в первую ядерную зиму. Впрочем, в юго-восточных областях "дракона" все обстояло не так плачевно: там субтропики сменились холодным умеренным климатом, потому многие виды сумели пережить и радиоактивное загрязнение, и похолодание, а некоторые одомашненные животные - также и вымирание своих хозяев-людей.
Внизу, на станции, царит полумрак. Точнее, для Кирилла это полумрак, потому что он часто бывает наверху. Около половины населения токийского метро либо после "судного дня" так больше никогда и не поднялись наверх, либо вообще родились под землей. Для людей, которые никогда не видели солнца, недостаточное освещение - норма, а нечастый солнечный день на поверхности, окажись они там - смертоносен.
Идущие навстречу вежливо здороваются с Кириллом, даже совершенно незнакомые люди: его знают все. Не в лицо - по габаритам. Здесь Кирилла называют "Рамэ Кьоджин" - "Хромой великан". Сам себя он великаном не считал никогда. Ростом природа не обидела, силой тоже, мышцу чутка накачал в молодости - но великан? Нет, просто высокий человек спортивного телосложения. Однако японцы в массе своей народ довольно субтильный, потому на их фоне Кирилл выделяется как ростом, так и грубой физической силой. Здоровяки среди японцев - явление нечастое, а судный день и последующие "смутные годы" пережили из них немногие. А "гайдзинов", как они называют иностранцев, в подземке изначально было мало, и из мужчин смутные годы не пережил почти никто. Так что если навстречу идет хромой широкоплечий не-японец большого роста - это Рамэ Кьоджин, и к гадалке не ходи.
Кирилл прошел в сектор, где квартировала служба безопасности западного метрополитена и располагались все сопутствующие склады и помещения. Когда-то это был целый универмаг Кейо, а всего на станции Синдзюку располагалось универмагов, торговых центров и супермаркетов аж целых девять, побольше, чем в родном городе Кирилла. Но это не так впечатляет, как осознание, что за день через нее проходило больше народу, чем все население Минска, а за три - больше, чем жило в Белоруссии до судного дня.
А теперь на станции Синдзюку проживает почти пятьдесят тысяч человек, да еще и производится продовольствие в количестве, достаточном для сбалансированного питания семидесяти пяти тысяч человек. Практически центр всей токийской подземки, да и мира тоже: ведь для обычного жителя метрополитен Токио - по сути и есть весь мир. За его пределами - разруха, опустошение и смерть.
В первые годы Токио еще поддерживал радиосвязь с остальным миром по ту сторону Японского моря, вести по цепочке доходили даже из Бразилии и Австралии. Но время шло, цепочки рвались, невидимые собеседники в Китае, Сингапуре, Сибири или просто сидящие на подлодках посреди океана умолкали, чтобы больше уже никогда не дать о себе знать. Есть ли жизнь за пределами Японии? Кирилл хотел надеяться, что Ансельмо из Бразилии жив и здоров, что Олаф из Норвегии замолчал потому, что прервалась связь со связующим звеном, российской подлодкой в Арктике, а не потому, что умер.
Хотел, но не мог. Когда природа лепила его характер - оптимизм зажала, отмерив двойную порцию реализма.
У входа кивком поздоровался с охранником в традиционном боевом облачении. Музейный экспонат эпохи Нобунага как напоминание жителям метро о древних культурных традициях, как средство поднять дух. На японцев действует, на Кирилла - нет. Он реалист.
В комнату дежурного офицера прошел, здороваясь со знакомыми, у двери вынул из-за пояса катану и вручил караульному, который положил оружие на специальную полку. Древняя самурайская традиция: входя в дом, отдавать меч слуге.
Капитан Онода оторвал взгляд от отчета.
- Коничива, Кувалда-сан. Как дела вокруг Ниси-васеда?
Кирилл машинально поклонился: самурайские привычки давно уже в подкорку въелись, он перенял у своих нынешних коллег все традиции и обычаи, кроме японского образа мышления.
- Лучше, чем были, Онода-сама.
- Так это правда был... крокодил?
- Кайман, - уточнил Кирилл.
- Уму непостижимо, как эта тварь умудрилась приспособиться и выжить в наших-то условиях...
Кирилл пожал плечами:
- Южноамериканский широкомордый кайман встречается почти до самого южного конца материка. То есть, в теории, он мог бы акклиматизироваться и к нашему климату. Плюс, широкомордые кайманы не возражают против солоноватой воды, а перепады температуры океанских вод слабее, чем климат на суше. Ну и наконец - это был мутант, потому как размеры - четыре метра с лишком, да и выглядел как-то не очень обычно. Они такими не вырастают. Меня в этой ситуации больше заботит вопрос, какого черта кайман забыл на Ниси-васеда. Там до ближайшей большой воды - многие километры наяривать. Либо искал малые водоемы и переползал из одного в другой, либо вообще... сухопутный мутант.
Капитан потер подбородок.
- И как вы его убили?
- Так застрелил же. Из ружья да в голову. Выследить было и то труднее.
- Хм. Выживший рабочий утверждал, что попал в чудовище несколько раз из карабина...
- На нем пулевых ран, кроме моей, не было. Либо рабочий на самом деле не попал, либо это был другой кайман. Сбежавшие из зоопарка, надо полагать, расплодились. В общем, когда профессор Итоми с ним закончит - будем точнее знать, с чем дело имеем. А пока... - Кирилл неопределенно пожал плечами.
- Понятно. Что с "отщепенцами"?
Этим словом - "юрагиримоно" - называли поголовно всех, отказавшихся принять "Закон восьми правил", или, точнее, четвертое правило, полностью запрещавшее использование огнестрельного оружия по человеческим целям. Однако часть обитателей подземки отказалась возвращаться к древним традициям: ствол в разборках круче меча. Потому на "собрании сегунов" в правило внесли поправку, разрешив стрелять в вооруженных стволами "отщепенцев", а легальным пользователям огнестрельного оружия было предписано носить специальную головную повязку - "качюша сохеки". Однако далеко не все "отщепенцы", по мнению Кирилла, заслуживали незамедлительного огня на поражение. К тому же, после "смутных лет", унесших две трети первоначального населения подземки, стрелять стало особо нечем, тем более что в Токио оружия у населения и так было мало из-за "драконовских" законодательных ограничений. Если даже позволить подержать свое охотничье ружье постороннему человеку - уже преступление, то что тут еще сказать?
Потому в токийском метро люди стреляли в людей весьма нечасто, со станциями "отщепенцев" давно налажено взаимодействие и торговля, но дурацкая поправка к неплохому, в общем-то, закону - осталась.
- Видел группу, - лаконично ответил Кирилл, - они избежали встречи, хотя их было больше.
- С Гококуджи, скорее всего.
- Я тоже так подумал. Пока я там за крокодилами охотился, происшествия были?