Бонни поняла, о чем говорит Елена. Бонни поняла, что ее подруга, наконец, устроила свою личную жизнь. И Беннет поражало то, что ее подруга боится отдаться чувствам, ведь знает, что боль тонко гармонирует с удовольствием… И еще Елена понимала, что ее спокойствию пришел конец, несмотря на то, что Тайлер Локвуд вряд ли способен на жестокость и злость.
— А что делать потом? — спросила Елена, глядя на подругу. — Если вдруг ничего не получится?
— Жить дальше… Жить дальше, потому что жизнь напоминает компьютерную игру: чем выше уровень, тем сложнее задания. Ты не сможешь всю жизнь бегать от себя.
И Елена решила, что больше не будет прятаться от Тайлера, что позволит ему поцеловать себя, что разрешит себе впустить его в свою жизнь. Ведь пока не попробуешь, не узнаешь, не так ли? Начать что-то новое всегда страшно…
Но это страшно увлекательно. А Бонни решила, что ни за что не уйдет из состава «Новых детей свободы». Играла чудесная мелодия, и обеим девушкам казалось, что они обе где-то ее слышали…
А осень звонко смеялась, как будто она знала, кто проиграет, а кто выиграет по завершению всех серий их жалкой жизни.
4.
Да, все обязательно закончится хорошо. Елена смотрела на часы и ждала, когда закончится пара. Бонни вчера сказала, что придет со следующей недели. Может, это даже к лучшему. Елене нужно время. Гилберт решила, что она продолжит свое общение с Локвудом, несмотря на внутренние сомнения. Девушка была уверена, что у нее все получится.
До сегодняшнего дня.
Тайлер действительно встретил девушку возле колледжа, закричав на весь двор: «Моя Мальвина, пощадившая моих восьмерых детей, прекрасна!». Елене стало неловко, а потом девушка выше подняла подборок и, не удостаивая никого взглядом, подошла к Локвуду.
Тайлер воскликнул на всю округу не просто так. Девушка действительно выглядела потрясающе: светлые джинсы в обтяжку, лаковые сапожки на невысоком каблучке, красивая приталенная куртка, а волосы заплетены в косу. Сама Елена соответствовала образу Мальвины: мечтательная, наивная, грамотная, влюбленная и сомневающаяся. Девушка взяла парня за руку, и пара, улыбаясь, пошла подальше от здания колледжа. Елена чувствовала себя уверенно, и ей казалось, что так будет теперь всегда.
— Куда сегодня? — спросила она. Елена осмелилась взять его за руку, и теперь оба шли, перебарывая внутреннее стеснение и наслаждаясь таким приятным прикосновением.
— Слушай, надо забежать в одно место… Буквально на пару минут, просто у Добермана очередной зае… заскок. А потом пойдем грабить музей.
— Хорошо, — улыбнувшись, ответила девушка.
Сегодня стало еще холоднее. Листья больше не были яркими, желтыми и живописными. Теперь они образовывали серое месиво грязи и гнили, теперь и небо больше не было привлекательным, однако Елена все еще находила что-то приятное в окружающей обстановке.
— А куда мы пойдем?
— Боишься? Не волнуйся, тебя я не трону по одной простой причине: ты мне нравишься. Доберман, конечно, не внушает доверия, но он… К нему можно привыкнуть. Мы просто кое-что заберем у него возле кинотеатра «Октябрь» и пойдем грабить банк.
— Музей. Грабить музей ты хотел.
Ни один человек не задержится в нашей жизни надолго… Елена поймет это немного позже, когда надрывая голос, будет кричать: «Остановите это безумство» и крепко сжимать руку отца, последнего человека, который останется с ней после всех событий, которые произойдут с ней. Ни один человек не останется надолго, будь то муж, подруга, отец или мать… Как бы нам не хотелось крикнуть: «Остановись мгновение, ты прекрасно!»***, как бы сильно не хотелось удержать и оставить все, белая полоса не вечна. Мы сами ее пачкаем: слезами, эмоциями, красками, словами… Последним — особенно.
Они подошли к кинотеатру «Октябрь», но Добермана, судя по всему, еще не было, поскольку Локвуд озирался по сторонам, стараясь не материться. Елене нравилось держать Тайлера за руку, ей нравилось гулять с ним, ей нравилось жить…
Ветер швырял гнилые листья, птицы так звонко больше не пели, а прохожие мчались вперед и вперед не замечая красоты в обыденном. Странно, что те самые роковые встречи происходят в такой вот непринужденной атмосфере, и мы не замечаем знаков вокруг: не замечаем пронизывающего холода, молчащих птиц и гнилых листьев. Это все словно стирается, теряя свою значимость.
— А что надо забрать? — спросила Елена, устремляя свой взор на Тайлера.
— Да флешку одну… Ему просто на месте не сидится… И где его черти носят? Или он снова с этой анорексичкой разбирается?
— С кем? — переспросила девушка, но Тайлер ее уже не слышал. Он глядел на приближающегося человека. Девушка проследила за его взглядом…
К тому времени она практически забыла про метро, про того незнакомца и те чувства, которые он вызвал. Она забыла про роман, который читала, забыла про то, что рекомендовала читать «Бриду», забыла про все…
Но миг, — и воспоминания того, теплого еще, дня мигом восстановились в памяти. Елена чувствовала, как ее сердцебиение увеличивается по мере приближения Добермана, который курил, волком глядя на всех прохожих. Елена неосознанно крепче сжала руку Локвуда, а в ее мыслях прорисовывались детали: уродливый шрам на шее, пристальный, пронзительный взгляд, едкий запах сигарет, звук голоса, холодность… Тогда девушка так сильно хотела познакомиться поближе, а теперь…
Теперь ей эта возможность представилась.
Доберман подошел к Тайлеру. Они обменялись рукопожатиями, а Елена все еще смотрела на незнакомца, поражаясь насколько мир тесен. Доберман же даже не взглянул на пассию своего друга.
— Тебя только за смертью посылать, — произнес Локвуд, чувствуя, что рука Елены сжимается сильнее и сильнее.
— Не стоит, она сама за мной по пятам ходит.
Елена усмехнулась, поражаясь этой напыщенности и этому пафосу. Девушка привлекла внимание. Доберман затянулся, прищурился, словно вспоминая, кто это, а потом, выпустив дым из легких, оскалился. Не улыбнулся, а именно оскалился. Елена всегда была робкой, но она чувствовала какую-то неисчерпаемую силу, которая заставляла смотреть Доберману в глаза. Это было непросто, но сдаваться Гилберт не собиралась, а мысленно вторила лишь одно: «Не узнавай, нет… Не узнавай меня. Даже если ты узнал, просто молчи. Молчи! Молчи!». Тайлер заметил напряжение, которое появилось между его другом и его подругой.
— Это Доберман, — Локвуд указал на Сальваторе, — а это прекрасная Мальвина.
Он узнал. Елена поняла, что он узнал ее, кроме того, она поняла, что он знает, о чем она думает. У Гилберт снова появилось ощущение, что кто-то копается в ее мыслях. Неприятное ощущение. В душе появилась тревога; сумасшедшая, безудержная тревога, она разрасталась и разрасталась.
— Какие у нас красивые имена, — проговорил Деймон, не сводя с девушки своего холодного и дьявольского взгляда. — Рад познакомиться, Мальвина, — он протянул руку.
Мы никогда не знаем, что кроет в себе наша сущность. В нас живут два человека, темный и светлый. Оба равносильны. Оба бессмертны. Но проявляются они в разной степени. Елена Гилберт, девятнадцатилетняя, юная и наивная, всегда верующая в светлое будущее и тоскующая по своему отцу, казалась доброй и нежной. Может быть, она бы такой и осталась…
Доберман пробудил иную сущность. Елена таращилась на парня, чувствуя омерзение и жуткую антипатию, она демонстративно засунула руку в карман, показывая, что не желает здороваться. Сальваторе это прочувствовал и, снова затянувшись, усмехнулся.
Елена ожидала какой-нибудь едкой фразы, но ее не последовало. Просто бывает такое ощущение, просто иногда в жизни так случается: человек, с которым ты толком и не знаком, вызывает отвращение.
Сальваторе протянул флешку Тайлеру, который все это время рассеяно наблюдал за ним и Еленой. Особенно — за Еленой. Локвуд спрятал флешку в карман, все еще не сводя взгляда с Гилберт, которая смотрела на мимо проносящиеся автомобили.
— Какие планы? — спросил Тайлер, переключая внимание на Сальваторе.
— Ты же знаешь, что творится по вечерам в катакомбах, — пожал плечами Деймон. Елену начал раздражать этот сигаретный запах. — Приходите. Повеселимся.
Так Дьявол зазывает в свою девятиэтажку. Елена не прятала взгляд. Она просто не скрывала своего презрения.
У Локвуда не осталось сомнений, как проведет свое время сегодня Доберман. В катакомбах часто проводились вечеринки, там была законной торговля наркотиками. Там проводились бои.
— Мне пора, — произнес Сальваторе и, сделав затяжку, бросил сигарету на асфальт, а затем наступил ногой, привлекая внимание Мальвины. Гилберт поняла, что ей только что кинули перчатку. Она поняла, что совершила ошибку. Огромную ошибку, но не тогда, когда села в метро.
Зря она не пожала ему руку.
Гилберт взглянула на Добермана, выше подняла подбородок.
— До встречи, — бросил Сальваторе и пошел прочь.
Он исчез, Елена почувствовала, что внутри души, внутри сознания что-то переменилось. Прежняя напыщенность исчезла. Презрение исчезло, необъяснимая злость испарилась. Все равно что зайти в помещение с кондиционером в знойный день. Девушка выдохнула. Что-то, что овладело ею — исчезло. Елена рассеяно посмотрела на Тайлера, а в мыслях был образ совершенно другого человека. Стало страшно…
«Ты только что купила себе билет в один конец, дорогуша», — зашипел внутренний голос как озлобленная кошка, готовая наброситься на обидчика.
— Ты в порядке? — просил он. — Просто мне показалось…
— Мне тоже, — перебила она. — Мне тоже.
Она неуверенно глянула в сторону, куда направился Доберман, но того уже и след простыл, а потом девушка посмотрела на Тайлера. Этот парень вселял в душу гармонию и успокоение. А Доберман пробудил что-то страшное, чужое и…
— Поцелуй меня, — сказала она, понимая, что если не попросит его об этом сейчас, то уже никогда не осмелится. Иная сущность ухватила скипетр правления. Теперь нежность наполняла душу опьяняющим вином. — Научи…
Она застенчиво опустила взгляд. Уж лучше пускай стеснение сожмет сердце, чем то непонятное и тревожное. Он поцеловал. И Елена вновь забыла о Добермане на какие-то секунды, забыла о том странном чувстве, которое проявилось особенно сильно в этот раз. Не было ни насмешки, ни подколов — ничего, кроме нежности… Исчезла Бонни, исчезли устроенные ею акции, исчез Доберман. Остался только Тайлер, и когда девушка решилась обнять парня, то почувствовала, что вряд ли сможет еще кому-нибудь так довериться…
Мальвина тоже выбрала свой путь. И она тоже была уверена в том, что он единственно правильный.
Комментарий к Глава 6. Желтая кирпичная дорога * отсылка к роману «Мастер и Маргарита»
отсылка к работе «Последний танец Пеннивазйа»
фраза из произведения «Фауст» Гёте
====== Глава 7. Давай выключим свет ======
1.
Бонни сделала затяжку, пропуская дым в свои легкие, отравляя их ядом и чувствуя, как приятные ощущения растекаются по телу волнами. Девушка закрыла глаза, выпустила дым и медленно оперлась о спинку дивана. На губах появилась дурацкая улыбка, блаженная, можно сказать. Малышка Беннет сидела в гостях у предводительницы нового феминистского движения, Ребекки Майклсон, курила сигареты, пила таблетки от головы и была уверена в том, что борьба за права женщин есть смысл жизни…
Сейчас мыслей не было. Легкое головокружение. Изображение размывается. На кончиках пальцев ощущаются легкие покалывания тока, все тело налито приятное истомой, как медом. Ноги ватные, и стоять на них практически невозможно — ты просто не чувствуешь точки опоры, каждый шаг сопровождается острым спектром ощущений в мышцах. Но самое классное было не это.
Бонни Беннет посмотрела на Ребекку, вальяжно расположившуюся на диване. Между пальцами блондинки были зажата сигарета. Ребекка в окружении сигаретного дыма и таинственности казалась какой-то богиней, спустившейся на грешную земли ради того, чтобы защитить женщин от насилия и унижения. Майклсон никогда не пользовалась косметикой — это было принципиально важно, потому что мужчины, по ее словам, должны любить, — если они способны любить, — девушек такими, какие они есть, без косметики, ботекса и стройной фигуры… Однако Ребекка Майклсон, волевая, сильная и храбрая, оставалась такой же прекрасной, как если бы она прибегла к косметике. Бонни улыбнулась, хотела сказать что-то и забыла…
Вот что было самым классное — вышибало память. Ты просто не мог вспомнить, что хотел сказать секунду назад, и как бы тщательно не старался вспомнить — просто не мог. У наркотиков разные последствия, но приход от этой таблетки был совершенно другим. Всего лишь одна таблетка, всего лишь одна маленькая белая таблетка, которая, попадая в твой организм, вышибает любые мысли, заглушает голоса в голове и порождает анемию в ногах. Шикарно… Нет ничего шикарнее простой таблетки, трехчасовых танцев и лживых подруг. Отличные средства, чтобы развлечься, забыться и стать мнимо свободной…
Бонни закрыла глаза, а перед ее мысленным взором появился снова образ умершего человека. Сейчас его в гробу несли на кладбище. У всех провожающих этого человека в последний путь были каменные, бледные лица, словно они себя заживо хоронить собирались. Бонни не могла найти себя в этой толпе. Она единственная из всей многочисленности незнакомых людей была одета в яркое красное платье, единственная не плакала, сжимая в руках сигареты. Девушка остановилась, замерла. Специально, чтобы понаблюдать.
Люди проплывали мимо как призраки. Во взгляде не было глубины. Бонни смотрела вдаль, видя, как вся толпа уже прошла мимо кладбища. Как зомби, руководствуясь каким-то массовым сознанием — все мчались вперед, проплывая, левитируя и не видя ничего.
Бонни расхохоталась, пребывая в трансе. Расхохоталась, глядя на глупых рыб, не видящих перед собой ничего и никого. Она смеялась над этой массой, не взирающих на веселящуюся девушку, чей смех разрезал тишину острыми стрелами. Она смеялась над людьми, идущими без цели и смысла, живущими какой-то глупой иллюзией.
И Беннет с восторженным криком помчалась вперед, обгоняя глупых, сбивая их, как кегли в боулинге. Те падали, поднимались и снова шли вперед, не предаваясь никаким эмоциям.
Бонни открыла глаза, — и изображение развеялось. По комнате разносилась какая-то музыка, и кажется, это было жалкое подобие рока. Мулатка поднялась, но встать не решилась. Она оглядывала обстановку: разбросанные вещи, награбленные деньги и фотографии тех, кто выступал против проведения абортов. Беннет развернулась и вновь посмотрела на Ребекку.
Взгляд девушки был стеклянным, словно неживым. Лучи уходящего солнца проникали через плотно задвинутые шторы, стараясь согреть своим теплом чьи-то остывшие души. И Бонни знала, что это произойдёт, потому что души — как пустыни. Они остывают ночью, лишаясь живности и становясь ледяными как поверхность Плутона. А днем — когда человек бодрствует и подвергается страстям — души вновь становятся раскаленными и огненными, как пески в пустыне.
Беннет точно была уверена, что и она и Ребекка относятся именно к этой категории. И Ребекка, такая рьяная и уверенная, сейчас была спокойной, тихой и кроткой. Что-то грызло ее изнутри подобно вирусу, что-то стремительно лишало ее жизни. И пошла она в феминистки не из-за пафоса молодости и желания что-то кому-то доказать… Нет. Причина крылась в другом, но пока Бонни не могла узнать тайну. Пока что было слишком рано для откровенных разговоров.
Мулатка села поближе к своему эталону. Мутные глаза девушки изучали непроницаемый панцирь предводительницы. Мутный взгляд Ребекка заметила сразу. Она усмехнулась. Во взгляде блондинки что-то нехорошее появилось… Что-то, от чего следовало бы бежать, чего следовало бы остерегаться…
Бонни проигнорировала образ человека, блеск во взгляде и свое внутреннее чувство. Ребекка приблизилась к лицу Беннет и, сделав затяжку, выпустила дым в лицо своей верной сподвижницы. Бонни закашлялась, но не рассердилась. Блондинка усмехнулась и, склонившись над левым плечом Беннет, прошептала: