— Здорова, дружбан! — громко проговорил Тайлер, так громко, словно он не валился с ног от усталости. Бонни открыла глаза, чувствуя появившееся раздражение. Она посмотрела на часы. Всего лишь девять вечера. Темнеть начинает рано — осень вступает в свои права. — Да… Да, отлично. Слушай, помощь твоя нужна… Не, с этим я сам разобрался. Можешь Мальвину встретить возле… Да что ты орешь? Просто встреть ее, скажи, что мать увезла меня на консультацию с переводчиками, и отвези домой. Что? Да. Она не должна быть в курсе этого. Все, отлично. Только отвези домой и извинись. Ладно, хотя бы отвези.
Локвуд отклонил вызов, положил сотовый на панель управления и снова уставился на дорогу. Бонни усмехнулась.
— Мальвина? Девушка твоя?
— Да, — с улыбкой произнес Локвуд, начиная возвращаться в амплуа прежнего Тайлера Локвуда, для которого важен процесс, а не результат. — Она потрясающая просто. Хочешь, я вас познакомлю?
— Обойдусь как-нибудь, — спокойно ответила Беннет, снова закрывая глаза. — Ты только не вези меня в чертову больницу, ладно? И домой не надо. К Ребекке…
Тайлер еще раз взглянул на Бонни. Избитая, уставшая и одинокая, она уснула на сиденье автомобиля незнакомца, который во второй раз спас ее жизнь, совершенно позабыв о том, что надо назвать адрес ему. Было в этой мулатке что-то привлекательное и загадочное…
Но Елена была лучше. Нежная, чистая, романтичная, без всей этой рьяности и свирепости она была намного важнее какой-то феминистки, подверженной страстям. Да и к тому же, она единственная, кто относился нормально ко всем его выпадам.
Машина мчалась вперёд по улицам города. Бонни не снились сны. И образ умершего человека, его похорон, и голос в голове, и идеи женской эмансипации больше не мучили. По крайней мере, какое-то время.
4.
Елена стояла возле театра уже около пятнадцати минут, поглядывая на часы и чувствуя, что внутри закипает злость. Вчера она впервые поцеловалась с парнем, а сегодня впервые пришла на свидание и, как видимо, зря. Локвуд опаздывал минут на двадцать уже, хотя обычно был пунктуальным. Гилберт была бы рада даже эпатажному появлению Тайлера, но тот как сквозь землю провалился. Ни ответа ни привета. Девушка решила, что закатывать истерик не станет — в ее жизни это первое настоящее свидание и глупо им пренебрегать. Но все-таки такое опоздание немного раздражало.
Театр был расположен в центре города, и архитектурное детище действительно захватывало своей красотой. Выполненное в строгих канонах классицизма, оно поражало своей строгостью и сдержанностью. Театр располагался на срезе двух дорог, и если встать лицом к главному ходу, то справа дорога уводила на центральную площадь, а слева — в парк. Движение машин тут бешенное, а потому по бордюрам и вокруг театра стояли ограды. Две дороги соединялись в одну и уходили вдаль, по обеим сторонам ярко горели желтые маленькие луны — фонари. Елена развлекала себя тем, что разглядывала город, пока ждала появления Тайлера.
Елена почувствовала, что кто-то коснулся ее плеча.
— Ну, наконец-то! Я замерзла ужас…
Девушка не договорила, когда обернулась и увидела рядом с собой того, кого точно не ожидала увидеть. Доберман стоял напротив, сжимая в руке сотовый и свысока глядя на девушку. Елена прищурилась, — может, это игра воображения? Но Сальваторе был более чем реален. Во взгляде — те же надменность и самоуверенность, что и раньше. От мужчины веяло сочетанием ароматов сигарет и одеколона, которое могло заставить глаза прослезиться. И Елена почувствовала, что внутри нее, в самой душе, в самых темных уголках, какие-то мерзкие твари начинают подавать признаки жизни. Их было три. Отвращение, презрение и злоба. Гилберт не могла объяснить своих чувств к этому человеку… Вернее, она могла их объяснить, но не могла понять, что же их пробуждает. Снова желание бросить перчатку, снова желание насолить и толкнуть в лужу… Неконтролируемое желание.
— Где Тайлер? — Елена даже удивилась, что ее голос прозвучал так спокойно и уверенно. Сальваторе что-то пробуждал в ней. Девушка не могла найти этому подходящее название или описать это состояние, но оно было. Такое сильное. Неистовое. Сумасшедшее.
Доберман выдержал паузу, а потом таким же ледяным и спокойным голосом ответил:
— Он уехал. Срочно вызвали на какую-то конференцию для практики переводчика. Меня просто попросили доставить тебя до дома, поэтому давай не будем зря тратить времени.
— Я с тобой никуда не поеду, — сказала Елена и скрестила руки на груди. Ее голос с уверенного снова стал тихим. Девушка чувствовала, что чем дольше она будет с этим человеком, тем сильнее эти твари будут рвать ее душу. И вместе со смелостью пробуждалась и слабость. Гилберт не могла выносить надменности взгляда голубых глаз, в отражении которых нельзя увидеть ничего, кроме высокомерия. Ее воротило от этого запаха сигарет, и мысль о том, чтобы сесть в одну машину с Доберманом, пугала. Девушка вспомнила, как Тайлер рассказывал о том, что этот тип вцепился кому-то в глотку.
А еще шрам на шее. Справа на шее шрам длиною от подбородка до ключицы. Такой уродливый и мерзкий шрам, порождающий омерзение и брезгливость.
Сальваторе знал, что сейчас его рассматривают под микроскопом. Знал, что сейчас он в роли какого-нибудь нового микроба в руках чокнутого ученого.
— Слушай, мне тоже не очень приятно твое общество, но чем скорее мы это сделаем — тем быстрее избавимся друг от друга. Тебе же домой через парк, вроде бы? Там сейчас не очень безопасно.
Сальваторе тоже многое что не нравилось в этой девушке. Во-первых, ее внешность. Слишком уж все идеально и безупречно — такого просто быть не может в природе. Алмазы нарочно оставляют с изъянами — так их отличают от подделки. А Елена была слишком уж… Словом, в сознании Сальваторе проплыло лишь одно слово: «Фальшивка». А во-вторых, правильность характера. И не курит, и не пьет, и по клубам не ходит, и не спит с кем попало, так еще и натуру Локвуда принимает — блевать хочется. Деймон любил Джоа, потому что та была настоящей сукой, но ее выходки, ее чрезмерная худоба, ее сложный характер — словом, все ее отвратительные стороны в сочетании с положительными сводили с ума. А тут? Пресность, однородность и ничего более.
— Почему я должна верить тебе?
— Потому что ты меня вообще не интересуешь ни в каком смысле. Уж поверь, если я и решу кого-то изнасиловать — то точно не тебя.
— Если у тебя хоть что-то получится, — буркнула под нос девушка. Она знала, что играет с огнем. Более того, она знала, что смысл ее последней реплики был услышан и понят. Но Сальваторе не доставил Елене удовольствия лицезреть его ярость. Он молча направился к автостоянке позади театра, а девушка покорно поплелась за мужчиной.
Елене пришлось сесть в черный форд Добермана, пришлось пристегнуться и прикинуться пай-девочкой, чтобы не навлекать неприятностей. Сальваторе включил магнитолу, и вот приятная, мелодичная музыка начинает растекаться по салону автомобиля, немного остужая разгоряченную атмосферу.
Елена ехала в машине, стараясь свою неконтролируемую злость направить на Тайлера. Найти ей хоть какое-то обоснование или… Применение. Но злости на Локвуда, как ни странно, не было. Девушка ощущала весь спектр чувств по отношению к Доберману…
Гилберт смело посмотрела на мужчину, который казался спокойным, вежливым и внимательным. Как же все-таки обманчива бывает внешность.
— Вы работаете вместе? — спросила Елена, не сводя пристального взгляда с Сальваторе. Деймон же продолжал находиться в амплуа «а-ля я сам мистер Невъебенность», что начало выводить Елену из себя пуще прежнего.
— Мы дружим. Достаточно долго.
Елена поняла намек, но продолжила гнуть свою линию. В конце концов, Сальваторе сам виноват — его присутствие способствует открытию всех этих скрытых граней. И если раньше Гилберт не могла смелости набраться, чтобы заговорить или познакомиться — то теперь эта смелость лилась через край.
— Значит, нам придется, так или иначе, контактировать…
Навигатор запищал о повороте направо. Сальваторе включил поворотник и, сбавив скорость, сменил передачу.
Он мельком взглянул на Елену. Девушка была обута в сапожки на невысоком каблучке, но которые так отлично подчеркивали стройность ее ног. А еще — короткая юбка. Короткая юбка и приталенная коричневая куртка. Волосы распущены и завиты, локонами ниспадают на плечи… Сальваторе усмехнулся, ловя себя на том, что засмотрелся на ножки этой чертовой Мальвины. Да, может, ее внешность и притягательна.
Но Джоа была шикарней. Она была неимоверной и изящной.
Однако ноги ее были слишком худыми…
Деймон развернул автомобиль, и машина выехала на дорогу, по обеим сторонам которой стояли маленькие домики. Такие маленькие, что больше напоминали землянки и погреба, чем реальные жилища. Сальваторе прищурился, глядя то вправо, то влево.
— Я живу не здесь. Дальше по улице. До поворота. Потом еще минут десять езды, а затем маленькая улочка, и на ней третий дом от края.
Деймон вновь сменил передачу. Он прибавил скорости. Елена вновь уставилась на Деймона.
— Может, ты назовешь свое имя? Мы, вроде как, в одной лодке…
— Я не думаю, что это надолго.
Волна негодования, смущения и злости накрыла как цунами. Елена помнила только одно от того вечера: руки стали холодными как мрамор. А еще девушка была уверена в том, что этот чертов ублюдок наслаждается тем, что смог заткнуть за пояс какую-то шмокодявку.
Гилберт же решила скрыть своей эмоции и остаться под оболочкой непроницаемости и решимости.
— Откуда тебе знать? Что, если…
— Ты лишь очередная маленькая сучка с пустыми амбициями, — перебил Сальваторе. Тон его голоса был спокойным. Деймон был увлечен дорогой. Фонарей здесь не было. И просмотреть поворот можно было с легкостью.
— То, что ты унижаешь и оскорбляешь — не делает тебя мужчиной.
Сальваторе повернул и прибавил скорости. Теперь надо было перетерпеть еще десять минут. Машина мчалась по дороге с домами элитного класса. Подстриженные газоны, убранные улочки, яркие клумбы — Добермана воротило от этого вида.
— Твоя правильность тоже тебя женщиной не делает.
Елена чувствовала, что звери в ее душе выбрались наружу. Они стали кричать, демонстрируя взору свою красивую внешность: острые, гнилые, желтые зубы в несколько рядов, кожу, покрытую слизью и волдырями, вытекшие глаза и пустые глазницы. Но хуже всего был их запах — сочетание сигарет и одеколона.
Елена решила смолчать. Пусть он думает, что выиграл эту битву, пусть будет уверенным в том, что он — все за всех решил, что он сумел заткнуть за пояс какую-то девятнадцатилетнюю маленькую сучку.
Гилберт устремила взгляд в окно. Ей надо было просто выждать оставшееся время, выждать, а потом прийти домой и забыть об этом Добермане к чертям собачьим. И лучше — навсегда.
Время шло медленно, но вскоре оно закончилось. Деймон заглушил мотор. Девушка незамедлительно отстегнула ремень, открыла дверь автомобиля. Ей просто надо было съебаться отсюда, вот и все.
— Не стоит меня презирать или ненавидеть, — спокойно произнес Деймон, когда девушка поставил на асфальт одну ногу. Гилберт замерла. Сальваторе продолжил: — Я лишь отношусь к тебе так, как ты отнеслась ко мне. Немного неприятно, да?
Елена не смотрела на Добермана. Она замерла, словно кто-то ее заморозил. Еще тогда Гилберт поняла, что бросила вызов самому страшному существу. Что этот вызов будет дорого ей стоить потом.
Но сейчас было поздно уже сожалеть.
— То есть ты меня поливаешь презрением лишь потому, что я не пожала тебе руку?
Сальваторе смотрел на девушку. Она — в окно. Она прятала взгляд. Деймону это нравилось. Он молчал, не собираясь отвечать на вопрос. Вопрос не нуждался в ответе.
И Елена почувствовала, в этот самый миг, что наружу в ее душе вылезла еще одна сущность. Она была не такой ужасной и страшной, как предыдущие. Она не клацала зубами и в лицо своей мордой не тыкалась, но от ее присутствия бросало в холодный пот. И сущность эта шептала… Шептала сказать всю правду. Правду о том, что Елена хотела познакомиться с Доберманом. Что из-за его холодности и его презрения она потом неделю ходила в жутком подавленном состоянии. Правду о том, что он был ее возможностью для реализации собственных мечтаний и стремлений. Правду о том, что несмотря на уродство шрама, девушка увлеклась этим типом.
Сущность шептала, и сопротивляться ей становилось все сложнее. Елена посмотрела на Деймона. Ее взгляд был проникновенным, глубоким и… завлекающим. Что-то подобное есть во взгляде русалок, как описывалось в книгах: ты смотришь и верно идешь ко дну, даже не думая сопротивляться…
Но Сальваторе в омуте не тонул. Он бесился еще больше от того, что скрыто в этой девочке нечто нехорошее, нечто… чужеродное, внеземное и отвратительное.
— Я проявила неуважение к тебе, — произнесла Елена, сдаваясь в плен последней вылезшей твари. — Но и ты вел себя слишком бестактно, чтобы заслужить то самое уважение, отсутствие которого так сильно тебя взбесило. Именно поэтому я не стану извиняться перед тобой. Спасибо, что подвез.
Гилберт вышла из машины и быстро направилась к дому. Она шла домой, а холодный ветер обдувал, уничтожая четырех тварей и превращая их в ничто. В пепел, в прах, в тоску. Елена закрыла дверь и прижалась к ней спиной, переводя дыхание.
«Это была не я. Это была не я».
— Елена, ты вернулась? — вошла Дженна, держа в руке трубку домашнего телефона. Рассеянный вид немного насторожил тетю. Елена глупо улыбнулась, быстро сняла сапоги и принялась снимать куртку.
— Да, все в порядке, — ответила она.
— Тут тебя к телефону.
Гилберт схватила сотовый и быстро направилась к лестнице. Когда девушка поднялась на второй этаж и закрыла дверь, она поднесла трубку к уху.
— Да?
— Привет, — сказал знакомый голос. Последние остатки чьего-то присутствия исчезли. От тварей и следа не осталось. Девушка выдохнула и села на кровать. — Прости, что так вышло, — продолжил Тайлер. — Я сожалею.
— Я тоже.
Девушка легла на спину, обращая взгляд на потолок. Она чувствовала нежность. Всеобъемлющую и такую ласковую нежность, которая появлялась в глубине грудной клетки, пробиралась к сердцу и потом вином наполняла весь организм. Такая упоительная, такая опьяняющая нежность. Истома… И это было приятней того, что испытывала Елена, находясь рядом с Сальваторе.
— Доберман довез тебя?
— Да. Да, довез до самого дома.
Тайлер устало вздохнул. Спокойный тембр голоса, усталость, уравновешенность — это совсем не соответствует образу буйного Локвуда.
— Он нормально вел себя? Он странный, но…
— Он мне не нравится, Тай, — перебила девушка. — Он вел себя прилично, но что-то в нем отпугивает. Что-то есть в нем, и это «что-то» порождает во мне странные чувства.
— Понимаю. Со мной так же бывает…
— Когда ты приедешь? — спросила девушка, закрывая глаза и наслаждаясь нежностью, навевающую дремоту и приятную слабость в теле.
— У нас будет первое свидание. Настоящее, — заверил Локвуд. — Я вернусь послезавтра, скорее всего.
— Хорошо, — улыбнулась девушка. — Мне надо идти к матери. Спокойной ночи.
— До встречи, Елена.
====== Глава 8. Генералы бессмысленных войн ======
1.
Боль по всему телу сковывала движения. Когда тебя сильно избили — ты пожинаешь весь спектр ярких и незабываемых последствий: боль, тошнота, головокружение и дикое-дикое разочарование. В чем именно — трудно определить, но все чего тебе хочется сейчас — просто исчезнуть из этого мира и появится в какой-то тихой обители, где нет места для плохих воспоминаний, бессмысленных идей и никому ненужных аксиом. Сейчас Бонни, проснувшись и ощутив боль, не сожалела о случившемся… Но ей так сильно хотелось избавиться от голоса в своей голове.
«Вот ты и свершила то, чего так сильно хотела, — шипел он, стараясь не засмеяться то ли из вежливости, то ли по каким-то другим причинам… — Так, где долгожданное освобождение, моя милая Бонни? Почему пустота не развеялась?».