— Ты слышишь меня вообще? — спросил он. Елена неуверенно взглянула на мужчину и, собрав все силы в кулак, только отрицательно покачала головой, потом кивнула и, запутавшись в своих действиях, все же ответила:
— Нет, они не успели.
— Ладно, хрен с ними — потом разберусь.
«Потом разберусь»? Что это значит? Он еще планирует их избить? Им и так влетело достаточно. Елена решила уверить Сальваторе, что не стоит усугублять, что надо уйти отсюда поскорее и забыть про эту неприятность, но Деймон даже опомниться не дал. Он вручил девушке куртку и отвернулся, то ли давая Елене привести себя в порядок, то ли смотря, чтобы не нашлось лишних наблюдателей. Может, и то, и другое.
Елена надела куртку и быстро застегнула ее, с трудом расправляя складки порезанной кофты. И как ей дома это объяснить? Или лучше вообще ничего не рассказывать?
— Локвуд опять по клубам шляется, значит.
Гилберт даже не поняла, вопрос это был или констатация факта. Она обвязала шарф вокруг шеи, расправила волосы и вытерла слезы. Сейчас она чувствовала стыд. Стыд за свое глупое поведение, за свои никому не нужные выпады и перемены настроения. Но она была не властна над своими эмоциями! Если бы и Деймон себя как придурок в метро не повел, возможно, все было бы вообще по-другому.
Сальваторе все также стоял спиной, всматриваясь в пустоту. Елена стояла за его спиной и не знала, что сейчас ей сказать. Она вспомнила, как он властно приказал ей: «Иди сюда», как схватил за запястье и отвел за свою спину, готовясь принять удар на себя в случае неожиданной атаки. Она вспомнила, как он выбивал этих ублюдков, словно кегли в боулинге и не могла сопоставить образ этого благородного парня с тем, что угрожал ей за несколько дней до этого.
— Надо поймать такси и отвезти тебя домой, чтобы ты опять не нарвалась на какое-то дерьмо.
Он пошел к дороге. Девушка встрепенулась и, нагнав парня, коснулась его руки. Сальваторе обернулся, недоуменно уставившись на девушку, мол, с чего бы она к нему прикоснулась? Осознав, что ее прикосновения ему не нравятся, Елена убрала руки. Глаза девушки все еще были красными и мокрыми из-за слез, но теперь вместо дикого страха во взгляде можно было увидеть благодарность.
— Спасибо, — произнесла она уверенно и твердо, словно между ними и не было никакого напряжения. — Спасибо большое, я очень испугалась. До дома я дойду сама.
Она аккуратно извлекла сумку из его рук и, натянув какую-то глупую улыбку, пошла вдоль дороги к переходке.
Чувства Сальваторе к Елене не изменились. Злоба немного приутихла, но не искоренилась совсем. Ну, попала эта девчонка в плохую переделку — ну, с кем не бывает. Кроме того, эта фантастическая четверка, и правда, могла что-то сделать с ней. Он пошел помогать ей следуя какой-то рефлексии, чисто по инерции, а не потому, что пытался изменить свое отношение, и так далее… К тому же, Локвуд просил приглядывать за ней. Закатив глаза, Сальваторе двинулся за девушкой.
Когда он нагнал ее, то ему показалось, что Елена даже выдохнула с облегчением. Она скрестила руки на груди — она замерзла. Отлично просто. Свою куртку Сальваторе ей не собирался отдавать — больно много чести будет.
— Ты же вроде бы недалеко живешь, да?
Елена кивнула, хоть Деймон на нее даже не смотрел. Они перешли дорогу и пошли по направлению к дому Елены.
Идти по улицам, освещаемым светом уличных фонарей и неоновых вывесок, с девушкой лучшего друга, которая раздражает своей правильностью — просто верх идиотизма. Лучше бы Деймон продолжал свои разборки с Джоанной, но стоило же ему снова нарваться на эту девчонку!
Он украдкой взглянул на Гилберт. Елена, скрестив руки на груди от холода, смотрела себе под ноги, чувствуя дикий дискомфорт и не зная, куда себя деть. Неужели ее совесть пробуждается после многовековой спячки? И это молчание невыносимо…
— Не думай, что после этого мы с тобой подружимся, — произнес Деймон, снова устремляя взор вперед. Он знал, что теперь Елена будет его разглядывать, а потому поспешил избежать зрительного контакта. Елена молчала некоторое время, потом задала самый каверзный и ненужный сейчас вопрос:
— Почему ты меня презираешь? — она одуревала от своей смелости. После произошедшего идти домой с объектом своих странных эмоций, так еще и подбивать этот самый объект на откровение — дебилизм. Или Доберман, и правда, имеет какое-то воздействие на людей, пробуждая скрытые стороны их характеров?
Сальваторе усмехнулся. Он достал пачку сигарет и, с сожалением обнаружив, что она пуста, бросил мусор на дорогу.
— Ты же меня терпеть не можешь с первой встречи, — продолжила Елена, удивляясь самой себе. Неужели это все происходит с ней сейчас?
— Я думал, это у нас взаимно, — пожимая плечами, ответил Деймон, чувствуя, как его настроение начинает ухудшаться.
— Да, но… Ведь причина должна быть. У всего ведь должна быть причина…
Сальваторе остановился, засунув руки в карманы. Девушка сделала тоже несколько шагов, а потом остановилась и, обернувшись, уставилась на Сальваторе. Отлично, значит, перемирие длилось не долго.
— А если я скажу, что бесишь ты меня просто так. Просто ты мне не нравишься: мне не нравится твоя правильность, не нравится, что ты вешаешься на моего друга, не нравится твоя внешность. Что, если нет никакой причины?
Елена ощутила, как страх и скованность отступают. Она опустила руки, расправила плечи, в недоумении все еще таращась на Деймона, пытаясь понять, провоцирует он ее на очередную перепалку или сказал сейчас правду. Сальваторе подошел к девушке вплотную и, глядя на нее сверху вниз, стал выплевывать каждое слово:
— Но а если ты, и правда, хочешь знать причину, то слушай. Я презираю тебя потому, что ты считаешь себя очередной уездной принцессой, созданной для большой любви. Ты с пренебрежением смотришь на людей моего класса, относишься к нам как к мусору: боишься попачкать свои жалкие ручонки, поэтому даже не поздороваешься…
— А, так все дело в том рукопожатии, да? — смело произнесла Гилберт, подняв выше подбородок. В этой зрительной войне «Кто кого?» не будет ни победителя, ни проигравшего. В их глазах было столько злобы, презрения и ярости, что энергия их эмоций была бешеной.
— Да, все дело в том рукопожатии. Тебе ведь, — он усмехнулся, — даже невыносимо посмотреть на человека со шрамами или посмотреть на того, кто на ранг ниже тебя. Я презираю тебя и тебе подобных, потому что вы считаете людей низшего класса — мусором.
Елена усмехнулась. Она слышала, что на задворках сознания где-то кричал здравый смысл; знала, что этот человек только что спас ее жизнь, и что она обещала быть себе дружелюбной…
Но грани стерлись, и остановиться было уже невозможно. Ведь если и педаль тормоза резко нажать, то машину занесет на обочину, значит, и свои эмоции взять под жесткий контроль тоже не очень просто.
— Да, я тоже к тебе особую любовь питаю, но не потому что я брезгливая и изнеженная, какой ты меня назвал, — взорвалась Елена. — Для таких как ты нет правил и ограничений. Вам лишь бы крушить, ломать, калечить, показывая какие вы сильные и непобедимые! Вы получаете удовольствие, когда унижаете кого-то, избиваете или угрожаете ему!
— Если бы не мои угрозы, тебя бы сейчас по кругу пустили, — спокойно ответил Сальваторе, пожимая плечами, словно слова Гилберт его вообще никак не задевали. Словно он услышал только отрывок ее пламенной речи.
— Ты ведь всем подряд угрожаешь.
— Я тебе не угрожал, — категорично заверил Сальваторе.
— Ах, значит, мне показалось тогда в парке?
Деймон молчал, словно пытался усиленно вспомнить, что же произошло за время его героических побед в парке. А потом, все-таки вспомнив, — или сделав вид, — усмехнулся и снова повторил:
— Я тебе не угрожал.
— Да пошел ты!
— У вас проблемы, граждане?
Полицейский словно появился из ниоткуда. Елена все еще раздувалась от злости — ну, ей же надо было сорваться на ком-то из-за собственной неудачи, вот и представился повод. Деймон же, повернувшись, внимательно посмотрел на полицейского и, убедившись, что тот никакой опасности не несет, спокойно ответил:
— Леди пытается поблагодарить меня за то, что я спас ее от хулиганов, набросившихся на нее в парке.
Полицейский недоверчиво посмотрел на Елену, которая, психанув, быстрым шагом направилась вдоль по улице, а потом недоверчиво взглянул на Сальваторе.
— Что-то не похоже это на благодарность.
— Просто она от меня в захвате. Разрешите, я провожу ее?
Оставив позади пораженного полицейского, Сальваторе направился за девушкой. Он решил, что сейчас действительно прибегнет к угрозе, потому что после ее появления его дружба с Локвудом стала трещать по швам, а его собственное настроение ухудшается донельзя. Деймон схватил девушку за руку, заставляя обернуться. Гилберт хотела вытащить руку, но Доберман лишь крепче привлек девушку к себе и процедил над ее ухом:
— Оставь Тая в покое, слышишь? Исчезни!
— Иначе что? Ударишь меня? Давай! Так ты только докажешь собственное ничтожество.
Сальваторе почувствовал неописуемую злость. Схватив девушку за плечи, он сдавил их с такой сильной, чтобы та самая Мальвина прочувствовала весь спектр яркой боли. Гилберт сжала зубы, уставившись на Добермана, чувствуя неимоверную силу выдерживать этот зрительный бой и желая доказать, что она не боится Сальваторе, и что ей плевать, что он спас ее жизнь. Один благородный поступок еще ничего не означает. В книгах обычно после подобного все идет к перемирию и симпатии, но Елена ощущала лишь злобу.
Он чувствовал свою силу, сжимая ее плечи, глядя в ее заплаканные и испуганные глаза. Он почувствовал необъяснимое желание уничтожить жизнь этой самозванки, растоптать все ее мечты и грезы, чтобы она корчилась в осколках своих фальшивых звезд и пожинала весь спектр боли. Да, тогда бы Сальваторе был счастлив!
Как же ему хотелось уничтожить ее!
Злоба переросла в необузданную ненависть, и Деймон не мог ее контролировать. Это все равно что озлобленному псу бросить кусок мяса в метре от того расстояния, до которого может растянуться цепь.
— Или в глотку мне вцепишься? — произнесла она сквозь зубы, тоже выплевывая слова. — Как ты уже однажды это сделал?
Это не входило в его планы — быть обескураженным. Деймон ослабил хватку, чувствуя себя вбитым в нокаут. Елена ударила по самому больному месту — по воспоминаниям, и сейчас со всей радостью смаковала вкус победы. Сальваторе ослабил хватку, а Елена выбралась из цепких объятий Деймона и отошла на шаг. Доберман зло посмотрел на девушку. Он хотел сказать ей какую-нибудь гадость напоследок, чтобы унизить, но слова будто исчезли разом — временная амнезия.
Гилберт сглотнула. Она видела перемену в Сальваторе. Всегда уверенный, спокойный и контролирующий ситуацию, сейчас он выглядел рассеянным и будто разбитым. Потом Елена вспомнила, как он схватил ее за руку, отвел за свою спину, вытащил из неприятностей.
Елена почувствовала дикое раскаяние, возненавидев Сальваторе еще больше. Зачем он каждый раз заставляет ее испытывать этот безумный поток чувств? Зачем уничтожает, заставляя чувствовать себя полной мразью?
Деймон отрицательно покачал головой и тоже сделал шаг назад. Позже, лежа в кровати, она думала о том, что его последние слова были хуже угрозы тех ублюдков и ранили они мощнее даже расставания с отцом. Позже, ворочаясь из-за бессонницы и потока тяжелых мыслей, Елена думала, что лучше бы она молчала, не начинала тот разговор. Тоска грызла ее, как крыса. И каждый раз, когда Елена пыталась усмирить ее, эта тварюга словно растворялась в воздухе.
— Ты — мой самый заклятый враг отныне, — вновь спокойно произнес Деймон, засовывая руки в карманы. — Это был последний раз, когда я вытащил тебя из дерьма. В следующий раз еще посодействую.
Развернувшись, он пошел обратно. Елена медленно поплелась по улице, кляня себя за излишнюю эмоциональность и ненавидя Сальваторе. Сейчас она готова была разрыдаться от собственной глупости, от неприятностей.
«Ты — мой самый заклятый враг». Самые страшные слова. Елена знала, что такие как Доберман слов на ветер не бросают. И она боялась. Боялась, потому что знала, что если один человек называет другого «врагом», то ни к чему хорошему это не приводит. Хуже было всего то, что она никому не могла рассказать о реальной угрозе. Ни матери, ни Бонни, ни уж тем более Тайлеру.
Вот только оба ошибалась. Елена в том, что Сальваторе несет с собой угрозу. Сальваторе в том, что поклялся себе никогда не помогать этой сучке.
====== Глава 11. Am I The One? ======
1.
Ее чувства были вполне понятны. Она только училась привыкать к току на кончиках пальцев, к теплу, появляющемуся в животе и растекающемуся по всему телу. Она только училась привыкать к страстным, требовательным объятиям и к той мысли, что теперь она влюблена, что теперь она кому-то принадлежит. Ей нравилось чувствовать ответственность, нравилось переживать за их отношения, нравилось отдавать себя по крупицам и, наслаждаясь, растворяться без остатка…
Его чувства казались ему непостижимыми. Что уж проще — обнимать девушку за талию, целуя ее в загородном уютном кафе, пока на улице рвет и мечет осень? Что уж проще — встречаться с юной и привлекательной особой, которая точно будет верной и послушной. Но он терял голову от каждого ее прикосновения, робкого и неуверенного, но наполненного нежностью и трепетом. Он терял голову от каждого ее поцелуя… Ее улыбки пленяли его, и Тайлеру казалось, что ничего подобного он раньше не видел… Но больше всего ему нравился смех Елены.
Локвуд встречал девушку у ее дома, довозил до колледжа и забирал с занятий практически каждый день. Ему нравилось, как она выбегает из здания, бросается на шею и, после поцелуя, с улыбкой на губах говорит, что скучала и рада его видеть. Ему нравилась, как она смеялась, что-то рассказывая о своих новостях. После того разговора в машине Елена перестала бояться окончательно и теперь общалась с Локвудом так, словно всю жизнь его знала. Смеялась искренне и заливисто. Иногда она выходила из колледжа расстроенной, все сваливала на придирки преподавателей и конфликты с одногруппниками. И Локвуду нравилась ее задумчивость, ее меланхоличность.
Уж, казалось бы, Тайлер Локвуд, мальчик из богатой семьи, с привлекательной внешностью и харизмой, не обиженный ничем и не обделенный вниманием женской половины должен вести образ жизни типичного Дона Жуана или разгильдяя. Уж, казалось бы, Тайлер Локвуд, парень, для которого всегда важен процесс, никогда не будет опускаться до таких сентиментальностей как серьезные отношения. Он всегда был уверен, что следует испытать как можно больше ярких ощущений, что не следует никогда связывать себя прочными отношениями. Что любовь есть, но она сродни фанатизму и ничего хорошего от нее не будет…
И тут этот самый Тайлер Локвуд влюбляется в обычную девушку, не имеющую ни статуса, ни серьезных перспектив в будущем построении карьеры. Елена ничем не отличалась. В городе, даже в самом маленьком и провинциальном, можно было найти привлекательных и обаятельных девчонок, читающих современную литературу и любящих гулять по парку по пустынным аллеям. Елена ничем не отличалась, но Тайлер впервые стал задумываться о завтрашнем дне. Что будет, когда пройдет несколько месяцев их отношений? Что будет, когда Елена познакомится с его родителями, а он — с ее? Он впервые хотел чего-то стабильного и серьезного. Нрав Локвуда не изменился ни на чуть: он по-прежнему раздражал охранников, брызгался на прохожих из водного пистолета, доставал стариков и с криком носился по улицам, если что-нибудь доводило его до крайней степени изумления.
Только теперь он думал о завтрашнем дне. Сам Тайлер в себе эту перемену не замечал. Никто ее не замечал. Лишь по прошествии некоторого времени мы, оглядываясь, видим, что сделали с нашим привычным укладом жизни те или иные люди. Изменить, как правило, ничего нельзя.
Его тяготило одно: сама Елена. Иногда парню казалось, что он не может дать Елене то, что ей реально нужно, помимо близости и нежности. Иногда ему казалось, что именно эта девочка заинтересована в другого вида отношениях. Ей не нужны были деньги, признания и дорогие подарки… Ей нужно было что-то иное.