— Тайлер! Мне надо с тобой поговорить!
Парень обернулся на окрик матери. Часть души кричала о том, чтобы бросить сейчас все и ринуться к Елене. Часть разума твердила о том, что это верное решение, что помогая Бонни, не стоит забывать о той, которая влюбилась в тебя впервые по-настоящему. И Локвуд желал поддаться этому порыву, желал навестить Елену и поддержать ее…
Но потом вспомнилась Беннет. Тайлер знал, что Деймон свое слово сдержит. И он был уверен, что с Сальваторе Елена не пропадет. А Бонни думает о смерти и сейчас находится в жутком состоянии. Выбор очевиден.
— Всего неделя, Доберман, — произнес Тайлер, сжимая трубку. — Пожалуйста, не бросай ее… Скажи ей, что я…
— Вот сам, блять, и скажи.
— …я думаю о ней каждую ебаную минуту, — закончил Локвуд и отклонил вызов. Он решил избежать соблазна — отключил сотовый. Мать всю жизнь ему твердила, что нельзя несколько дел делать одновременно, что если взялся за одно — доводи это до конца и только тогда переключайся на другое. Тайлер всегда пренебрегал этим принципом. Пора бы прислушаться к нему.
Жаль, что мы решаем придерживаться определенных правил слишком поздно. И это играет против нас почти всегда…
Когда танцуешь с Дьяволом, слушай чертову музыку.
3.
Кэрол остановилась в метре от сына, смерила его гневным взглядом. Она выглядел немного помятой и растерянной.
— Я тебя слушаю, мам, — сказал Тайлер, засовывая руки в карманы.
Ей плохо. Ей очень плохо, у нее что-то стряслось. Беги, Тайлер, беги к ней! Не позволяй своему лучшему другу уводить единственную любимую девушку! Не позволяй какому-то глупому принципу разрушить жизнь! Открой глаза. Ты — не иллюзия. Пожалуйста, открой глаза.
— Эта девка долго будет в моем доме? — взбунтовалась Кэрол. Елена на время вылетела из головы. Тайлер усмехнулся и подошел ближе к женщине. Та, не в силах выдерживать зрительного контакта, произнесла еще громче: — Ты приводишь ее уже не первый раз, и каждый раз — полудохлую! Вдруг она заразная?
Локвуд удивился, но не разозлился на нападки матери. Образ Бонни снова ворвался в сознание, заставляя спокойно сидеть на месте и никуда не рыпаться.
— Она будет столько, сколько потребуется, мам, — спокойно произнес Локвуд, да так уверенно, словно ничто не могло оспорить его решение. — Она — моя подруга, а друзья помогают друг другу.
— Что-то ее помощи по отношению к тебе я не могу припомнить. Я вообще ее вижу впервые.
Тайлер отрицательно покачал головой и, пройдя мимо Кэрол, уверенно направился в дом.
— А мне кажется, что я ее знаю всю жизнь, мам, — бросил Локвуд напоследок. — И почему бы просто не помочь человеку?
4.
— … я думаю о ней каждую ебаную минуту.
Гудки. Сальваторе отстраняет трубку от уха и внимательно смотрит на дисплей. Выругавшись, Деймон набирает номер Локвуда, но апатично спокойный голос оповещает о том, что сообщение можно оставить после гудка. Сальваторе, сжимая зубы, небрежно отшвыривает сотовый на стол.
И если один человек любит другого — зачем пропадать? Зачем рушить жизнь, если ты познаешь взаимность? Деймон Сальваторе этого не понимал… Он многое не мог вразумить, но любовь, порой, доводила его до такой степени бешенства, что это чувство хотелось ножницами из своего сознания вырезать.
Парень обернулся, чтобы домыть грязные бокалы. Он подумал, что следовало бы убрать квартиру, ибо учитывая появление сожительницы и ее духовное состояние, Доберман решил, что окружающая обстановка влияет на состояние. И если Елену мрак будет окружать — она повторит свою попытку в третий раз.
Интересно, а как сильно жизнь швыряет об асфальт людей, что те хотят навеки забыться? И как надо ненавидеть каждую секунду, чтобы решиться на суицид второй раз? Речь идет не о том, плохо это или хорошо — жрать таблетки, вскрывать вены. Соль ситуации заключается в другом: кому нравится вшивать в нас ненависть черными нитками?
В ее взгляде были пустота и безумие. Есть люди отчаянные. Есть — потерянные. Но это ничто по сравнению с безумием. И Деймон Сальваторе впервые видел подобный взгляд. Елена в помятой одежде со спутанными волосами и косметикой, растекшееся по лицу, напоминала грешное и использованное кем-то существо. Она вперила свой взгляд из-подо лба на Добермана, пальцами впиваясь в обои стены, желая прорвать бумагу…
Или выцарапать свою боль на стенах.
Он не знал. Но он сделал решительные, медленные шаги навстречу. Девушка не отрывала взгляда от мужчины, словно это он был виновником гибели ее матери.
— Надо отвести тебя в душ, — произнес он, подойдя совсем близко. — Это немного утихомирит твое…
— Где Тайлер? — спросила она, уставившись на Сальваторе и, кажется, не узнавая его. Елена-то себя не могла узнать в последние стуки, а что говорить о Деймоне? О человеке, который в ее жизни был лишь случайным прохожим? — Где он?
— Он… Он сейчас не в штате.
— Позвони Тайлеру, — произнесла Елена сквозь зубы. Ее голос вот-вот сорвется из-за рыданий и истерики. — Позвони Тайлеру. Позвони ему, черт тебя дери!
Последняя фраза — срыв в пропасть. Елена ударила парня в грудную клетку и, не в силах перебороть слезы, отошла на шаг назад, закрывая лицо руками. Сальваторе не сердился на ненавистную девушку. Он понимал ее чувства. Уж кто-кто, а он точно знал как это — терять мать… Терять последнего родственника.
— Ты вытащил меня из тишины! — разозлилась она, убирая руки от лица и злобно глядя на Сальваторе. Ее заплаканные глаза… Все то же безумие и все та же фальшь во взгляде. Чокнутый микс, на самом деле. — Ты вытащил, а теперь ты обязан мне, ясно?! Позвони Локвуду!
— Я позвоню, — заверил он. Спокойный и ровный голос. Деймон Сальваторе всегда держит все под контролем. Кроме чувств к девушкам. — Я позвоню, и ты обязательно поговоришь с ним, только сначала тебе надо принять душ и поесть. Мы договорились?
Он подошел ближе. В измученном взоре Мальвины не узреть доверия и облегчения. Но Сальваторе будто и не замечал это. Он аккуратно коснулся локтя девушки и, когда удостоверился, что та не страдает от боязни прикосновений, взял девушку за запястье.
— Это всего лишь душ — там ничего страшного. Я буду рядом.
Слезы все еще скатываются по щекам. Депрессия, одиночество и обреченность — три пули в револьвере, и Елену они расстреляют по очереди.
Только как вот эти пули изъять из барабана? Как выхватить оружие из рук чокнутой фальшивой красавцы и, отбросив его, влепить сучке хорошую пощечину, чтобы та протрезвела?
Деймон Сальваторе приводит девушку в ванную комнату и, поворачивая кран, настраивает воду. Девушка стоит посреди комнаты, тупо пялясь в одну точку и не видя ничего перед собой. Она снова погрузилась в глубины своего помутневшего разума, пытаясь найти там ответы на какие-то вопросы и совладать с чокнутыми эмоциями.
Только вот воздуха все равно нет. И его больше никогда не будет.
Сальваторе разворачивается к девушке. Она смотрит на него растеряно и испуганно, словно она просила объяснить что и как ей делать. Словно прося ей рассказать, кто же она такая.
— Позвони Тайлеру, — шепчет девушка. — Позвони ему!
— Я позвоню, — лжет Сальваторе и, обходя девушку, становится позади нее.
Он касается краев помятой и грязной кофты девушки и поднимает их вверх. Ему не нравится раздевать девушку своего лучшего друга. Ему нравится ее присутствие в своей квартире.
Джоанна, треклятая сука!
Сальваторе снимает кофту девушки и откидывает ее в сторону. Шатенка стоит спиной к мужчине, оставаясь в одном лифчике и джинсах. Она не чувствует стеснения и не осознает, что кто-то с ней что-то делает…
Отличной случай, чтобы воспользоваться…
Деймон подходит ближе к девушке и, не прикасаясь к Елене, кладет руки на джинсы девушки. Он нащупывает пуговицу и ширинку — расстегивает. Хватаясь за петли на линии ремня, тянет вещь вниз.
И вдруг он вспоминает Джоанну. То, как она избитая сидела на стуле и, нагло смотря на предводителя, заявляла, что ей плевать — пусть бьют, сколько хотят. Тогда Сальваторе испытал сумасшедшую страсть, повлекшую пятилетние и чокнутые отношения. Тогда Сальваторе испытал страсть, тонко граничащую с безумием. Единственное, что его волновало — Джоанна, страдающая от анорексии шведка, пытающаяся замаскировать свой акцент.
А сейчас он раздевает другую девушку… Несовершеннолетнюю… Отчаянную. Девушку, которую еще пару суток назад ненавидел так люто, что сжималось сердце, а сейчас он хотел помочь ей выпутаться из паутины…
Потому что обязан Тайлеру.
Потому что он хотел бы доказать ей, что такие как он — не сущие сволочи и способны на жалость и сострадание.
Потому что он хотел бы, чтобы она чувствовала вину.
Деймон снимает джинсы, и девушка остается в одном белье. Она все еще смотрит на воду. Сальваторе делает вдох-выдох и, откидывая вещи, аккуратно дотрагивается до застежки лифчика.
— Дверь не закрывай, — он расстегивает застежку, спускает шлейки, вспоминает, как занимался любовью с Джоанной, пытается пробудить в своей памяти то, что он чувствовал, наслаждаясь близостью с женщиной. Но что-то все померкло.
— Я буду стоять тут, ясно? И не вздумай ничего выкинуть, — он стягивает лифчик. Медленно. Зачарованно разглядывая обнаженную спину девушку. — Я дурь выбью из тебя живо, поняла?
Белье он снял, и, не глядя на него, отшвырнул в сторону груды других грязных вещей. Дальше Елена разденется сама — рефлексы-то должны сработать.
Сальваторе выходит и выдыхает. Да, Елена сексуальна и притягательна, но для Деймона Сальваторе по-прежнему оставалась отвратительной. Доберман заходит в комнату, чтобы найти хоть что-то из шмоток Джоа.
Он понятия не имел, что делать с Еленой, как ее вытаскивать из петли и понимал, что лучшим выходом было бы обратиться к специалистам, а не строить тут лекаря из себя. Он понятия не имел как ей соврать, чтобы девушка не впала в истерику, и как достучаться до нее…
Он не знал.
Взяв вещи, Сальваторе подошел к ванной комнате. Стекла в душевой кабине были рифлеными — и это не позволяло разглядеть Елену — так совесть оставалась чиста. Убедившись, что девушка стоит в душевой, а яркие капли крови не заливают стеклянные стенки, Деймон положил вещи на тумбу, кинул чистое полотенце и встал возле двери, отвернувшись.
Простые стандартные фразы и типичные обещания, что все наладится — не помогут. Жизнь не может наладиться, когда кусок твоей души сожран болью и скорбью. Алкоголь и сигареты будут дарить лишь временное забытие, а душераздирающие беседы хуже гильотины. И Деймон действительно не знал, как за эту неделю улучшить состояние девушки. Говорить о проблемах Елены Тайлеру Сальваторе не стал. Если Локвуду не безразлична эта девчонка — он сам захочет все узнать. Не стоит обязывать человека разъяснением моментов чьей-то жизни. Иногда слова вообще ничего не значат… Стоит просто почувствовать.
В воздухе стал ощущаться аромат шампуни. Сальваторе сомневался, что Елена там наводит марафет, но его радовало, — немного, правда, — что хоть основные рефлексы остались.
Парень обернулся. Елена мыла голову. Все не так безнадежно. Приятного мало тоже чего, но есть определенные сдвиги…
Потом вода перестал шуметь, двери душевой открылись, и через пару минут Елена вышла. Сальваторе не оборачивался. Он смотрел в сторону, вспоминая последнюю встречу с Джоанной. Странно, но чувства к этой девушке уже не такие яркие. Когда долго не видишь человека, кажется, что тоска стала такой сильной, что способна затмить разум.
А потом встречаешься с этим человеком на улице. Случайно или нет — значения не имеет. Ты смотришь, разговариваешь с ним, а внутри не чувствуешь ни тоски, ни любви, ни сожаления. Пустота. Совершенно никаких чувств. Неужели отношения такие испепеляющие? Неужели в завершении, — даже самых крепких взаимоотношений, — всегда испытываешь лишь это… Это безвкусное вино?
Девушка приводила себя в порядок. Деймон покорно ожидал ее возле дверей, не оборачиваясь назад и радуясь хоть каким-то переменам.
Даже та сумасшедшая страсть, доводящая до одержимости, потухла. А что говорить о менее сильных чувствах?
Деймон не знал, как помочь Елене.
Но он точно был уверен в одном: девушка выздоровеет, потому что кошмары всегда заканчиваются, а вулканы иногда потухают…
5.
Елена с горем пополам немного поела. Она смотрела на тарелку где-то минут десять, чувствуя подступающую тошноту и жуткое отвращение, но все-таки немного поела.
Правда, насыщения не было.
— Локвуд отключил сотовый.
Опустошенность сменилась злостью. Яркой, безудержной и неконтролируемой. Гилберт резко подскочила.
— Ты солгал! Ты лгал с самого начала!
Поднявшись, она отошла на шаг назад. Деймон Сальваторе, сошедший с ума от страстной натуры шведки Джоанны, сейчас был взбешен страстью Елены Гилберт — фальшивой девочки с суицидальными наклонностями. Девушка сверлила мужчину своим пронзительным и отчаянным взглядом, Деймону начало казаться, что в его душу заглядывает сам черт.
Елена… Потерянная, сломленная и наивная Елена, не сумевшая перенести смерть матери, сейчас злила своей болью, своей невыносимой тоской и своими требованиями.
Деймон поднялся и сделал шаг вперед, а Гилберт рефлекторно отступила назад.
— Есть вещи, которые мы не в состоянии контролировать, ты должна понять это.
Елена продолжала смотреть на Сальваторе злобным взглядом.
Теряя все до конца, мы не обретаем свободу.
Ее обретают монстры, живущие внутри нас: они овладевают нашей душой, нашим сознанием и нашим сердцем. Все, что мы скрывали, — страхи, желания, пороки, достоинства, — все выливается наружу, и более нет смысла надевать маски и лгать…
Теряя все до конца, мы не обретаем свободу.
Мы становимся собой… Кто сказал, что это есть свобода? Может, это проклятье, кара, ниспосланная Небесами за то, что мы вовремя не протянули руку, не простили кого-то или не смогли найти в себе силы вовремя остановиться?
Деймон Сальваторе не знал ответа на этот вопрос, но точно был уверен в одном: Елена наказана… Наказана за прошлое или будущее — это еще одна загадка… Однако Доберману определенно нравилось лицезреть слабости своей подопечной. Он резко подошел к девушке, схватил ее за плечи и сжал их с такой силой, что через некоторое время проступят синяки.
— Я знаю, что тебя гложет, — отчеканил он каждое слово, пристально вглядываясь в глаза девушки. Если долго смотреть в бездну, бездна начнет смотреть в тебя… И вот Деймон чувствовал, что что-то его утаскивает в самое пекло чувств.
Не заглядывай в ее душу. Там пламя! Там огонь! Там ты погибнешь!
— Знаю, потому что я был в том лабиринте, где сейчас заблудилась ты!
— Ничего ты не знаешь обо мне! — и Елена, как кошка что выпускает когти, стала опасной и более грациозной. Оттолкнув от себя Сальваторе, девушка вжалась в стену и закрыла лицо руками. Но ни крика, ни вопля не последовало. Тишина, повисшая в воздухе как грозовая туча, становилась сильнее и мощнее. Вот-вот молния своим блеском ослепит…
Или убьет.
— Это разрывает тебя изнутри, — сквозь зубы продолжал Сальваторе, не сводя пристального взгляда с Елены. — И оно так сильно тебя гложет, что ты не можешь высказаться или закричать, а даже если у тебя это получается — боль не исчезает…
Он медленно подошел к девушке, взял ее за запястья и, опустив их вниз, увидел заплаканные и испуганные глаза Мальвины.
Потрясающе — видеть чью-то слабость и осознавать, что тебя подобное больше не сломит. Неимоверно — видеть чью-то боль, ощущать ее и понимать, насколько ты стал сильным и бесстрашным.
— Я не знаю, как найти Локвуда, но я обещаю тебе, — он схватил девушку за плечи, заставляя посмотреть на себя. Елена видела Сальваторе, но, наверное, плохо осознавала, что когда-то испытывала ненависть к этому парню, который когда-то ей угрожал и был слишком грубым и злым. — Я выведу тебя из этого лабиринта. Только доверься мне!
Она вырвала свои руки из его рук и начала медленно спускаться по стене. Наверняка бы стала хамелеоном, слившись со стеной и исчезнув, но Сальваторе подхватил девушку, прижал ее к себе сильно-сильно. И Елена, не в силах больше терпеть одиночество и боль, обняла Сальваторе в ответ. Крепко и сильно. Ей это было необходимо, чтобы чувствовать, что она не одна в этой тьме, что кто-то рядом есть. Что кто-то будет держать за руку и вести к свету.