— У тебя тоже колода есть. Они вроде моих?
Вооз покачал головой.
— Совсем нет, — пробормотал он. Ромри вряд ли нашел бы значительные отличия, но с точки зрения Вооза они были разительны. Символизм столпничьей колоды казался ему чистым и элегантным; ничего общего с цветастым мистицизмом карт Карборундового Ордена. Карты столпников имели философскую, а не оккультную природу. Вооз не ожидал от них никакой таинственной помощи, как Ромри — от своих.
Он остановился, дойдя до карты под названием Вселенная. Столпничьи карты отличались от искаженных версий еще и тем, что, как бы ни знакомы изображения на них, а каждый раз кажутся новыми и свежими. Вооз отдал годы исследованию карт, но все еще продолжал выявлять ранее незаметные нюансы.
Вселенная показывала город, расположенный на острове среди волн зеленовато-голубого моря. Нарядно одетые люди сидели на балконах, пересекали улицы, поднимались и спускались по величественным башням, мелькали в бесчисленных окнах. Толкование карты было сравнительно простым (хотя в формах и количествах ее башен и вертикальных шахт таились другие, более технические идеи). Она выражала базовую идею философии столпников, представление о мире как организованном целом, а о разумных существах как о жителях, образно говоря, общего полиса.
Вооз вытянул еще две карты: Жрицу, комплементарную Вселенной на другом конце последовательности из двадцати одной карты, и Мощь, соединявшую обе половины в качестве срединной. Три карты составляли триаду власти. Жрица была воплощением безграничных очарования и привлекательности; улыбаясь доброжелательно и довольно, восседала она на престоле перед смотрящим. Сзади тронное возвышение обрамляли столпы, Иоаким и Вооз, а пространство между ними скрывала вуаль, сливаясь с головным убором Жрицы, похожим на апостольник. Жрица непрерывно перелистывала страницы книги, лежащей у нее на коленях. Каждый лист книги с лицевой стороны содержал миниатюру одной и той же карты — Вселенной. Обратные стороны листов пустовали. Карта Вселенной была воссоздана с точностью до мельчайших деталей — башен, переходов, граждан и едва уловимых движений последних. Вновь и вновь проявлялся город, идеально неизменный от страницы к странице, исчезая на миг при перевороте листа.
Так выражалась доктрина вечного возвращения.
Мощь, карта, через которую осуществлялось взаимодействие двух других, также была женской. Она изображала стройную женщину в развевающемся на ветру одеянии, стоящую на голом поле. Лицо ее было серьезным и благожелательным. В руках женщина держала львиные челюсти, которые каким-то образом выступали из ее промежности или, возможно, смыкались там.
Некоторые называли эту карту Природой или Силой Природы. Другие — Силой или Сохранением. Немногим за пределами общества столпников был ведом ее истинный смысл: скальная неподвижность, неумолимая непоколебимость естественных сил, абсолютно саморегулирующихся в космическом контексте, и невозможность пошатнуть или изменить их даже на йоту.
Мадриго объяснял когда-то:
— Представь себе силу, которая, будучи призвана, тут же активирует противодействующую силу, мгновенно обнуляющую ее активность. Такая сила не демонстрировала бы никаких положительных характеристик и была бы необнаружима. Ее нельзя было бы отличить от безвидной пустоты. И тем не менее она была бы наиболее фундаментальным из всех природных взаимодействий, подстилающим все прочие. Такая сила существует в действительности. Это и вправду — самая фундаментальная из сил природы, абсолютный камень краеугольный, необнаружимый и недоступный изменению даже на мельчайшую долю...
Вооз разложил три карты треугольником. Вот Жрица: рождение Вселенной, символизируемое двумя разделенными столпами творения, и развертывание вещества из потенциальности, подобное раскрытию книги. Вот Вселенная: мировой город, всего лишь деталь на карте Жрицы. И вот, в другом углу треугольника, Мощь, связующая карта. Просветленный ум постигал из их взаимосвязи причину, по которой мир способен существовать лишь в режиме вечного повторения себя самого, ибо в противном случае не было бы ни принципа единства природы, ни сил ее...
Карты привели его в беспокойство; он встал из-за столика, за которым сидел, и начал мерять шагами узкую каюту.
Вечное возвращение, вот его груз. А разве не любого человека? Что может быть более тяжким гнетом, нежели неизбежность повторения жизни до последней мельчайшей детали?.. Но обычный человек, осознал он, не видит подлинного смысла этой концепции. Для обычных людей это не более чем уравнение из книги. Лишь философу, Воозу, располагавшему убедительным доказательством уравнения, доступно восприятие этой идеи в составе повседневных мыслей, для него она так же реальна, как был реален вчерашний день, реален сегодняшний и будет реален завтрашний.
Ромри поразился, поймав его измученный взгляд. Он уставился на кораблеводца, не в силах отвести глаз.
— Что случилось? — спросил он. — Ты что-то увидел в картах?
— Если угодно, да, — резко бросил Вооз.
— Знаешь, — поразмыслив, произнес Ромри, — наверное, это невежливо с моей стороны, но после того, как ты мне жизнь спас, меня заинтересовала жизнь. Мне кажется, ты очень одинок.
У Вооза ответ вырвался прежде, чем он успел его осознать:
— Одиночество. Бездна, куда падаешь нескончаемо. Наверное, так.
Напор, с каким прозвучали эти слова, вынудил Ромри податься назад.
— Никто не обязан оставаться в одиночестве, — сказал он. — Я вот думаю, тебе бы стоило рассказать, что именно ты желаешь найти там, на страннике-Мейрджайне. Наверняка ведь не деньги, в отличие от нас.
Когда Вооз не ответил, Ромри вытащил из кармана колоду карборундовых карт.
— Ну что ж, может, эти подскажут ответ, — проговорил он и начал тасовать карты, готовясь к гаданию.
Он опасался, что Вооз вспылит и вышвырнет его на поверхность даже вопреки этике столпников, предоставив собственной судьбе. И действительно, Вооз, осерчав, выхватил карты из руки Ромри.
— Этот хлам тебе ничего не расскажет, — прохрипел он. — Твоя колода лишена подлинной глубины. Ну что ж, хорошо, я тебе расскажу, докучливый ты воришка. Но сперва тебе следует постичь, что возможно страдание, немыслимое для всех существ мира, кроме одного человека. Ты можешь поверить, что существует неизмеримое, непостижимое страдание? Тебе это не кажется мелодраматическим преувеличением? Нет, это буквальная истина. Я и есть тот человек. Я не стану тебе объяснять, как это случилось; достаточно знать, что наука, в стремлении к добру, породила величайшее зло за историю мира, и школа ментального контроля несет ответственность за агонию, сделавшую ментальный контроль невозможным. Все мои действия направлены к избежанию этой агонии. В том числе и высадка на Мейрджайн.
— Ты терзаешься так сейчас? — спросил Ромри.
— Это было в прошлом. — Вооз отвел безумные глаза.
— Тогда ты уже избежал страданий, — озадаченно произнес Ромри. И пожал плечами. — Если воспоминания непереносимы, ты всегда можешь их изменить.
— Нет! — Вооз снова обернулся к Ромри. Лицо его выразило дикую ярость. — Разве ты не понимаешь? Вселенная повторяет себя. Все, что было, настанет снова и снова, отныне и во веки веков. Те страдания лежат в моем будущем.
— Ну да, конечно, — пробормотал Ромри, хотя по его озадаченному выражению было ясно, что идею он находит труднопостижимой.
И вдруг негромко рассмеялся.
— Значит, тебе нужны времяпреломляющие кристаллы? Ты жаждешь путешествия во времени, да? Отправиться в прошлое и изменить то, что тогда случилось... что б то ни было.
— Прошлое? К чему менять прошлое? — Вооз помотал головой. —Ты меня разочаровываешь, Гар. Ты что, ни бельмеса не смыслишь в космологии? Будущее и есть прошлое. Ибо будущее уже настало, наступало бесчисленное число раз в прошлом. Что было, то будет, снова и снова. Ты не понимаешь, Гар? Что было, то настанет снова, снова и снова. Я обязан изменить будущее, отвергнуть предопределение, перевести время на новый путь.
— Прошлое, настоящее и будущее, — сказал Ромри, — неизменны. Время недоступно изменениям. Предопределено, как ты выразился. Мир изменяется от фазы к фазе, но следует вечному циклу. Таков закон.
— Время было недоступно изменениям доселе. — Вооз стукнул кулаком по столику с такой силой, что карты подлетели в воздух. — Ты ошибаешься. Никакой это не закон. Это стечение обстоятельств. Природа могуча, но не всесильна. И действительно, ее мощь может быть использована против нее.
На этом мнении зиждились все его планы. Он изучил все, что могла предложить наука по данному вопросу, все философские аргументы, и пришел к выводу, что предопределение не имеет абсолютного характера. Это простое следствие мощи природы, только и всего. Образно говоря, Вселенная давит на события всем своим колоссальным весом, принуждая их повторяться в каждом воплощении. Если проявить достаточную силу или хитрость...
— Если бы мельчайшая деталь настоящего изменилась, — продолжил он, — изменилось бы все остальное. Мельчайшие изменения лишь накапливались бы, пока не привели бы к неописуемым результатам. — Его голос дрожал. — Если бы где-нибудь в огромной Вселенной у маленького цветка вместо восьми лепестков стало семь! Если бы одинокий электрон поглотил на квант больше энергии или потерял на квант меньше! В этом случае следующее проявление мира не было бы идентично нынешнему, а следующее за ним — тому, что придет. Природа связи причин и следствий обеспечила бы это. И тогда, — мечтательно добавил он, — стены темницы моей рухнули бы. Я обязан отыскать возможность побега от страданий.
— Но это бы означало, — пробормотал Ромри, — что и тебя самого в следующем воплощении могло бы не существовать.
— О, с радостью, с радостью!
— И даже человечества.
— А какое это имеет значение? Возможно, и самой Вселенной больше не будет. Может, состояние небытия продлится вовеки. Или породит совершенно новую форму, где свойства самого вещества будут отличаться. Мне все равно. Меня интересует только...
Вооз прервался, сжав кулак. Он увидел понимающее выражение на лице Ромри. Вор расставил ноги так, что карты столпников, сбитые Воозом на пол ударом кулака, стали видимы.
Карты слетели на пол всей колодой, рубашками вверх. И лишь одна карта лежала отдельно, лицевой стороной вверх. Ромри нагнулся и поднял ее. Карта изображала каменную башню, в которую ударяла молния или какой-то могучий залп энергии, мгновенно раскалывая постройку. Из места раскола летела наружу головой вперед одинокая фигура.
Ромри произнес печально:
— Вот видишь, гадание все же удалось. Эта карта в общем-то загадочна. Единодушного истолкования ее нет. Некоторые зовут ее Вселенским Расколом. Если ты прав, то эта интерпретация верна.
Глядя на карту, Вооз отозвался:
— В колоде столпников она символизирует одновременные акты созидания и разрушения.
Оба замолчали.
Вооз в тысячный раз задумался, сколько в его действиях от сизифова труда. Времякристаллы сулили некоторую надежду, но сколько уже раз прежде он ставил на кон свою жизнь лишь затем, чтобы в итоге конструкция раскололась и обрушилась на место его гибели?
В каком-то смысле, вынужденно признавал он, сама суть его путешествия заключалась в безнадежности. Иррациональная смелость, невероятная грандиозность придавали смысл его существованию. Он пробивался вперед лишь потому, что иной возможности жизнь ему не предоставляла.
Ромри тем временем тоже впал в задумчивость. После этого разговора он твердо укрепился во мнении, что Иоаким Вооз полный псих.
Они ждали рассвета вместе, в молчании.
Рассвет явился сперва бледным сиянием, вытесняющим мрак, затем внезапной вспышкой. Оглядев местность через корабельные сенсоры, Вооз тут же понял, что при посадке во тьме оценил характеристики этого места неверно, однако рассудил, что корабль пока можно оставить здесь. Атмосфера, в согласии с отчетами более ранних исследователей, оказалась пригодна для дыхания, хотя в ту пору над планетой сияло иное солнце, так что опираться на отчеты следовало с осторожностью.
Вооз поспешно погрузил набор инструментов на экранопланные сани.
— Если хочешь, поедем вместе.
Ромри кивнул.
— Начнем с небольшой разведки, — продолжил Вооз. — Как ты наверняка догадался, существует предельное расстояние, на которое я могу удаляться от своего судна. На случай, если его потребуется превысить, ты можешь оказаться мне полезен.
Они спустились по эскалатору. Тумана от земли навстречу палящему желтому солнцу не поднялось. Воздух казался идеально чистым и прозрачным, пейзаж купался в солнечном свете. А такого неба, вероятно, не видел прежде никто из людей: оно было не одноцветным, но словно бы переливалось, мерцало розовыми, мальвовыми, синими полосами, простреленное каналами и контурами более ярких цветов, словно отражение поверхности планеты в космосе — возможно, так и есть, решил Вооз и подивился причудам преломляющих характеристик атмосферы.
Но более всего поразила людей собственно поверхность. Это была не почва, а покрытие, уходящее до горизонта и бесструктурное. Оно сверкало, переливалось, источало мягкий блеск. Оно имело чистейший желтый цвет. Ступив на него, Вооз вытащил из набора резак. Он быстро вырезал полость, в которой заплясали золотисто-желтые тени. Он задумчиво помял в руках вырезанный кусок. Материал оказался настолько податлив, что Воозу удалось его согнуть в местах утоньшений уже при небольшой мощности интегрирующего луча.
Он протестировал металл химическим анализатором. Золото. Чистейшее золото. Равнина состояла из золота. Он пригляделся внимательней и заметил, что золотое поле покрыто разметкой из тонких, едва различимых, словно бы протравленных линий.
Ромри без особого интереса оглядел образец. Ему тоже еще не приходилось видеть столь масштабного использования золота, однако оно, как и любой другой естественный элемент, за исключением радия и технеция, ценилось слишком низко, чтобы им дорожить. Все разбросанные ныне по Мейрджайну люди мечтали найти какое-нибудь другое сокровище, невероятно редкое, новое, нежданное, ограниченно доступное и чрезвычайно ценимое. Времякристаллы, например.
Вооз отшвырнул кусок золота и указал Ромри направление к тому, что при посадке принял за обрывистую скалу.
Это была не скала. Это был искусственный объект. Слегка закругленный, выпирающий корпус красноватозолотистого цвета, отделанный рельефными барочными узорами рубинового, кобальтового, медного и янтарного оттенков. Двое мужчин находились слишком близко от исполинской структуры, чтобы судить о ее предназначении, и Вооз жестом показал Ромри забираться на сани. Вместе они поднялись над золотым полом примерно на милю.
Только теперь проявился намек на подлинную природу мнимой скалы. Вооз пришел к выводу, что это корабль, хотя не исключал все же и варианта с неподвижным зданием причудливых очертаний. Но что то был за корабль! Ни один космопорт эконосферы, ни одна верфь любой из цивилизаций Воозовых соплеменников нынешнего или прошлого никогда не вмещали, не строили и даже не планировали корабля хотя бы отдаленно подобного этому судну по размерам и величию. В высоту корабль имел более мили, покоился на колоссальных резных шасси, а в длину достигал примерно трех миль. Корпус его во всех местах был слегка закруглен, хотя близ центра, насколько мог судить Вооз, стены шли почти параллельно. Когда под углом к горизонту поднялось солнце, свет скользнул по громаде и выявил ее несомненные роскошь и древность.
Но это было не все. До горизонта в обе стороны выстроились похожие корабли.
Парковочная зона.
— Боги, — прошептал Ромри. — Ты только глянь. Интересно, а те, кто высадился на Мейрджайне до нас, нашли это место?
— Трудно судить. Большая часть информации об их находках строго засекречена. Но изначально ее и так было немного. Они провели тут всего пару часов.
— Да, я знаю. Они вообще-то гравитационный маневр выполняли. Когда вернулись, Мейрджайн уже исчез, и с той поры его никто не видел... до сегодняшнего дня. Вот это да... — На лице Ромри мелькнула алчность. — Надо забраться в одну из этих штуковин.