— Но что на это скажет твой наставник? — спросила Мэйси наконец.
— Мадриго? — поморщился Вооз. — Он полагает, я пал жертвой кахексии. Он не может признать, что мои попытки небессмысленны.
— Кахексии?
— Умственного расстройства. Плохо настроенного состояния ума. Когда столпники употребляют этот термин, значит, психическая болезнь весьма серьезна.
— А ты не думаешь, что она у тебя присутствует?
— Разумеется, присутствует. Ошибочно полагать, однако, что она зиждется на безумии. О да, все остальные случаи кахексии производны от безумия. Но не мой. Мой — основан на реальности. Реальности более глубокой, чем определяющая обычное здоровье. Даже Мадриго не в состоянии это осознать.
Он вздохнул, ненадолго припомнив их беседу, и поднялся.
— Пора мне отлучиться на поиски друзей, Мэйси. А ты, если хочешь, сходи в город. Или оставайся здесь. У тебя ведь свой ключ есть.
Она кивнула и продолжила перебирать колоду. Вооз поколебался. Он бы предпочел забрать карты себе: он всегда их при себе держал, если мог. Но решил, что это было бы невежливо. Он сошел с корабля, поднялся в лифте на поверхность и осторожно выбрался на улицу.
Он задумался, нельзя ли было на Мейрджайне провернуть всю затею удачнее, но пришел к выводу, что никакого этического способа это сделать, не засветившись перед властями, не имелось. Поскольку теперь он почти наверняка в розыске (хотя и не слышал, чтобы его официально объявили беглецом), необходимость держаться вблизи своего корабля превратилась в решительное неудобство. В общем-то именно по этой причине он почти год тянул, рыскал по окраинам эконосферы, и лишь затем счел, что теперь будет сравнительно безопасно явиться на Катундру, планету Центральной Клики, где находились институты правительства (хотя и лишь несколько из них): центр наук и образования, обитель злодеев более изощренных и омерзительных, чем могли себе вообразить обитатели окраинных слаборазвитых планет.
Мэйси, по его предположению, скучать тут не должна была. Заходя в другие порты, он время от времени поглядывал на ее эротические увеселения, когда обозревал корабль, с позиции невольного вуайера.
Однажды она более или менее решительно предложила ему себя, но он вынужденно отказался. Много лет назад, отключив скелетные функции, он подавил в себе и сексуальное влечение.
Он глубоко вздохнул. Наконец-то он на Катундре, в городе Катундра (на всех мирах Клики столица планеты носила название, идентичное самому миру). Здесь, в дозволенном кораблем радиусе десяти миль свободы, живет человек, который ждал его все эти годы.
Он некоторое время прогуливался по сияющим улицам, приказав кораблю проверить, нет ли за ним хвоста. Он был в потрепанном скафомоде, выдававшем гостя из внешнего мира, и на него непрерывно изливались потоки рекламы и приглашений посетить места, которые, по мнению распространителей, заинтересовали бы туриста; все эти объявления он бесцеремонно отметал. Наконец, удовлетворившись рекогносцировкой, он вошел в транспортное агентство. Предметом гордости жителей Катундры служила суперсовременная транспортная система, работавшая по адаптированному от межзвездных двигателей принципу мгновенного перемещения; ему нужно было только дождаться своей очереди перед одной из множества будок, набрать номер и войти. Дверь с шипением затворилась за ним, запечатав отделанный керамическими плитками куб. Его подхватило сложное поле однонаправленных электростатических сил, которые едва уловимо разделили друг от друга в каждом атоме его тела положительные и отрицательные заряды. Затем включились более мощные односторонние силы, воздействуя на эти заряды, и Вооз понесся по керамическому туннелю. Он пролетел около тридцати промежуточных будок, и пока его маршрутизировали к пункту назначения, скорость его прибывала и убывала так, чтобы миллионы других, проходивших одновременно с Воозом через те же транспортные точки, не врезались в него. Разумеется, Вооз не осознавал происходящего. Весь процесс, включая круговое перемещение примерно на десять миль, уложился в стандартный интервал — одну двадцатую секунды. Он осознал только, что свет снова зажегся, а номер на стене камеры внезапно изменился. Он вышел наружу и оказался в доме Абана Эбарака.
На миг Вооза охватила дезориентация; транспортная система была превосходна, и это ощущение имело специфичную для него природу. Пока Вооза несло через поля ускорителей, корабельные лучи не могли осуществлять интегративных функций, хотя и продолжали отслеживать его перемещения. Застрянь Вооз в системе даже на несколько минут, он бы наверняка погиб.
Он стоял в небольшом вестибюле. По одну сторону имелось широкое окно (Вооз знал, что оно настоящее, а не дисплейное), из которого открывался захватывающий вид на джунгли небоскребов Катундры; квартира Эбарака находилась на высоте около полумили над землей в жилом блоке. Самого Эбарака нигде не было видно, хотя Вооз получил сигнал подтверждения, прежде чем войти в будку. На самом деле ученый ожидал его визита уже несколько дней.
Помедлив и придя в себя после перемещения, Вооз шагнул к двери и открыл ее. За дверью оказался аккуратный кабинет. Эбарак сидел над экраном ридера. Он поднял взгляд на гостя. Ученый был невысок и опрятен, с бледным лицом и изящным носом, а мягкие синие глаза его, когда Эбарак на кого-нибудь или что-нибудь внимательно смотрел, словно бы становились тверже кремня.
— А, привет, Иоаким. Извини, что я не вышел тебя встретить. Я тут как раз кое-что читаю. У меня память малость заржавела, ты же знаешь.
Как и многие ученые, Эбарак до сих пор не доверял адплантам, полагая, что те расхолаживают интеллект. У него не было ни одного модуля памяти, а калькулятор он адплантировал только стандартный. Вооз увидел, что текст на экране ридера — из эконосферного Индекса запрещенных книг: О случаях релятивистского обращения событий Уитлоу. В этой работе обсуждался способ кажущегося обращения времени — незначительного, мелкомасштабного, — без нарушения законов относительности.
Ученый поднялся и выключил ридер. Губы Эбарака сжались в тонкую полоску.
— Ты принес их?
— Да. — Вооз вынул из кармана скафомода мешочек. Передал Эбараку; тот развязал шнурок и высыпал на ладонь несколько кристаллов.
— Как непримечательно они выглядят, — пробормотал он. — Не так ли?
Положив мешочек на стол, он зажал между большим и указательным пальцами камень и стал внимательно вглядываться в него. Спустя миг, покрутив камень от грани к грани, Эбарак различил небольшую сценку. Он увидел самого себя в своей лаборатории. Он вкладывал предмет размером с этот самый камень в инструмент с длинной сверкающей трубкой на конце.
Он улыбнулся. Это было его собственное будущее, удаленное на несколько минут.
Он не в первый раз сталкивался с такими камнями. Ранее ему удалось провести беглое исследование двух образцов, привезенных из первой экспедиции на Мейрджайн, но затем министерство науки, где Эбарак тогда работал, в панике свернуло все эксперименты по проекту и конфисковало кристаллы. Он полагал, что камни были уничтожены.
— Спасибо, — произнес он с чувством. — Спасибо тебе.
— Когда я тебя снова увижу?
— Позвони через несколько дней. А теперь лучше уходи. Мне нужно поработать.
— Да, конечно.
Вооз неохотно, нерешительно развернулся уходить. Он был не против остаться, понаблюдать и поассистировать товарищу по заговору, но понимал, что Эбарак не желает его присутствия, а кроме того, чем дольше он здесь останется, тем большую опасность навлечет на ученого.
Он набрал номер транспортного агентства, откуда прибыл, и вернулся на улицу, испытывая некоторую дезориентацию. Снова побродил в толпе. Зашел в ресторан, сел и принялся наблюдать за людьми через прозрачную витрину. По опыту предшествующего визита, когда он искал содействия Абана Эбарака и в конечном счете заручился им, Воозу было известно, что Катундра — место преувеличенных маньеризмов. Люди, встречаясь на улице, приветствовали друг друга с напускной обходительностью и сложно жестикулировали. И значит, отметил для себя Вооз, сдержанная деловитость Эбарака сразу выделяет его из толпы.
Спустя некоторое время он вернулся на корабль. Мэйси отсутствовала. Он сел в кресло, расслабился и впал в полузабытье. Корабль, не дожидаясь приказа, начал шарить кругом шпионскими лучами, транслировавшими ему своеобычный монтаж сценок окружающего города.
Он не уделял им особого внимания; так может человек дремать под включенное фоном видео. Когда луч выхватил Мэйси, он слегка заинтересовался. Вряд ли это совпадение, особенно в таком огромном городе. Вооз понял, что корабль показывает ему Мэйси гораздо чаще, чем полагалось бы при случайной выборке, и сообразил, что судно следует его подсознательным инструкциям присматривать за ней.
Он обычно не зависал на ее эскападах, но на сей раз, движимый неким неоформленным импульсом, зафиксировал изображение. Мэйси была в привате, с двумя другими: мужчиной и женщиной. Женщина — пышка, как и Мэйси, с тяжелыми бедрами и грудями. Образ нимфы на Катундре давно вышел из моды. Все трое обнажены, не считая респираторов на мужчине и женщине. Они держали в руках какие-то распылители и орошали Мэйси чем-то вроде жемчужного тумана. Туман оседал на ее коже и, казалось, впитывался, дрейфуя ко рту и ноздрям. На лице Мэйси возникло ощущение невероятного, всевозрастающего экстаза.
Вооз понял, что это наркотик, усиливающий сексуальное возбуждение. И еще понял — по лицу Мэйси, — что она активировала некоторые скелетные функции.
Мужчина и женщина отшвырнули распылители, сорвали с голов респираторы и вместе повалились на Мэйси. Спустя миг все трое уже стонали и сладострастно елозили по кровати. Вооз, понаблюдав за наслаждением невероятной интенсивности, которое испытывала Мэйси, поймал себя на неожиданной мысли и тут же полностью очнулся от полудремы.
А не может ли быть так, что ужасающий негативный опыт его прошлой жизни уравновесится позитивным переживанием равной интенсивности? Возможно ли испытать наслаждение или счастье, соответствующие пережитым ранее боли и унижению?
Не может ли в этом состоять его спасение? Во взаимокомпенсации эффектов?
Он медленно отключил канал луча, где продолжался негасимый экстаз Мэйси. Приказал отвести раскинутые по городу шпионские лучи и остался сидеть один во тьме. Он размышлял. Удивительное дело, но такая мысль никогда прежде не являлась ему на ум. В конце концов, равновесие — один из базовых принципов колоды столпничьих карт...
Но нет, нет. Дурацкая, абсурдная идея. Наверное, он так долго существовал бок-о-бок с девчонкой, что начал проникаться ее настроением.
Он переключился на размышления о времякристаллах и о том, сумеет ли Абан Эбарак чего-нибудь с ними добиться.
8
Спустя два местных дня к Абану Эбараку явился другой гость, на сей раз совершенно нежданный.
Однако не без предупреждения. Эбарак разработал простое устройство, проецировавшее непредсказуемо мелькавшие в кристаллах картины на экран (хотя и не разобрался пока, можно ли зарегистрировать изображения со всех граней одновременно). На экране он увидел, как открывается дверь лаборатории и внутрь проходит высокая худощавая фигура в уличном плаще с капюшоном и высоким воротником. Эбарак несколько секунд присматривался к чертам ее лица, прежде чем изображение исчезло.
Возобновив столь бесцеремонно прерванные много лет назад опыты, он сумел откалибровать углы преломления света в кристаллах и определил теперь, что сцена, зарегистрированная там, отделена от настоящего времени пятью минутами в любом направлении временной оси. Поскольку ничего такого еще не произошло, то вскоре случится.
Он терпеливо выжидал, пока за дверью не раздался негромкий звук.
— Входи, Кир, — проговорил он, не оборачиваясь.
Дверь отворилась; вошел Кир Чжай Хеврон, директор департамента науки и член эконосферной Клики.
— Как ты меня узнал? — с неподдельным изумлением поинтересовался Хеврон. Он расстегнул пристежки воротника, откинул капюшон и сорвал с шеи плоский предмет телесного цвета. Немедленно лицо его начало менять очертания; нейрологическое воздействие устройства на лицевые мышцы прекратилось, и проявились подлинные черты, тонкие и изящные, подобные чертам самого Эбарака, с тем небольшим отличием, что, когда Хеврон к чему-нибудь внимательно прислушивался или увлеченно говорил, в линии губ и выражении глаз его проявлялась скрытая страсть сродни сексуальной.
— Глаза, Кир, — сказал Эбарак. — Ты забыл замаскировать глаза. Твой гаджет меня не одурачит.
Его позабавило это обстоятельство. В свое время ему попадались результаты исследования, согласно которому у тридцати восьми процентов научных работников — куда большей доли, чем мог объяснить случай — глаза были одного и того же, стально-синего оттенка. Ученые пока не пришли к единодушному мнению о том, что это означает.
Хеврон вздохнул. Люди его класса имели привычку скрывать свой истинный облик, путешествуя куда-либо в одиночестве. В этом случае у Хеврона была на то и другая причина. Являясь сюда, он уже подвергал себя риску.
— И еще вот что, — продолжил Эбарак. — Ты, вероятно, полагаешь, что я увидел на мониторе, как ты проходишь в вестибюль. Это не так; я наблюдал за тобой из лабооратории, и загодя.
Он крутанул колесико регулировки, промотал запись в обратную сторону и воспроизвел сцену прибытия Хеврона.
— Временные кристаллы? — спросил Хеврон, несколько мгновений восхищенно наблюдавший запись.
— Да. Ты, конечно, уже знал, что они у меня. Именно поэтому ты здесь.
Он помолчал.
— Будь они надежней, получилась бы отличная охранная система.
— Но и парадоксов бы хватало? — предположил Хеврон, когда картинка стала угасать.
— Не думаю. В реальности никаких парадоксов не существует.
Эбарак отвернулся от экрана, выключил аппарат и посмотрел в лицо Хеврону.
— Я бы тебе в любом случае дал знать, что кристаллы у меня. Ты понимаешь это, не так ли?
— Я? — кисло протянул Хеврон. В лаборатории ему стало жарко, и он стянул плащ. Перекинув его через руку, он посмотрел на Эбарака с видом школьного учителя. — Ты обязан был известить меня немедленно. Дело это чрезвычайной важности. Вопрос времени, когда ищейки Орма вышли бы на твой след — и на след этого Иоакима Вооза тоже. Я буду защищать тебя, пока смогу, но тебе следовало бы во всем мне признаться.
— Орма?
— Он теперь начальник службы Очистки. И он скор на расправу, уверяю.
— Как ты понял, что кристаллы у меня?
— Мои люди за тобой следили. Ты однажды, много лет назад, встречался с Воозом. Мне показалось, что он может обратиться к тебе за помощью.
Эбарак поднял брови.
— Тебе было известно о моих связях с Воозом?
— Ты же сам мне тогда рассказал.
— Разве? — рассеянно протянул Эбарак. Глаза его остекленели; он погрузился в тщетные воспоминания. Настал черед Хеврона улыбнуться, отчасти досадливо. Эбарак презирал адпланты памяти, и его знания о прошлом изобиловали пропусками на месте таких вот мелких деталей.
— Сколько кристаллов ты получил от Вооза? — спросил Хеврон.
— Двенадцать. Но у него наверняка есть и другие.
— Покажи мне.
Эбарак неохотно поднялся, отошел к сейфу, пригнулся к панели голосового замка, негромко просвистел кодовую мелодию и отпер прочную металлическую дверцу. Вытащил мешочек, полученный от Вооза, аккуратно извлек оттуда один кристалл и протянул Хеврону.
Директор поднес кристалл к свету и вгляделся в него. Хмыкнув, покатал между пальцев.
— Он настоящий! И какой прозрачный! Все как в старые добрые времена, Абан! На сей раз попробуем сделать так, чтоб их у нас не отняли.
Он вернул Эбараку камень.
— Но нужно действовать скоординированно. Надеюсь, ты не подумывал о самостоятельной работе с ними? Ты так ничего не добьешься. Успех принесет лишь командная работа. — Он задумчиво постучал костяшками по челюсти. — К тому же твои возможности здесь весьма ограничены — а если Орм пронюхает о твоих прежних контактах с Воозом, то постарается ограничить их еще сильней.