Да уж… Андрей, дружище! Твоя вечная муза, твое любимое кино, твое искусство, как известно, требует жертв. Вот и в этот раз художник победил самого Андрея Костянова, за что, собственно говоря, мы этому художнику и благодарны. А то, как бы мы потом доказывали, что эта зебра существовала на самом деле?
Наконец перевалы остались позади, горы расступились, скромно отодвинувшись куда-то к горизонту, а пыль еще сильнее закружилась в свете фар, со всей очевидностью демонстрируя путешественникам, что под нашими колесами уже совсем не глина и не гравий, а самый настоящий песок пустыни Намиб.
Нестерпимо хотелось спать. И лишь циферблат часов, показывающий, что время-то еще совсем детское – десять вечера – не давал провалиться в сон.
Нам еще только предстоит привыкнуть к этому африканскому феномену: научиться воспринимать непроглядное ночное окружение в строгом соответствии с часовыми стрелками, а не так, как это хочется уставшему организму. В десять часов, как правило, мы будем лишь возвращаться с маршрута. А лишь затем ужинать, анализировать увиденное, планировать
завтрашний день и просто блаженно бездельничать, бездумно уставившись в завораживающее звездное небо.
Вот и первая ночевка.
Лодж, или кемп-сайт (в темноте и не разберешь) полностью погружен во мрак. Ключи от домиков-палаток нам выдает заспанный худой парнишка. Доставать багаж уже нет сил. Ладно, разберемся с этим утром. Но дюны! Как же уснуть, зная, что они где-то совсем рядом с тобой и не имея ни малейшей возможности разглядеть их фантастические очертания?
– Ребята, а пойдем, прогуляемся к дюнам, – забыв об усталости, предлагает кто-то из женского экипажа «Якоря», – Вон же, слышите, кто-то хохочет совсем рядом. Люди смеются, значит, бояться нечего.
– Это шакалы, – спокойно объясняет Влад и, не оборачиваясь, уходит в свою палатку. – А встретиться ночью со стаей шакалов я и врагу не пожелаю! Они опаснее и коварнее львов.
Мы растерянно смотрим друг на друга и понимаем, что Влад прав. Шутить с Африкой не стоит….
Итак, первый день прожит. Будем готовиться к следующему. Что мы тут хотели найти и увидеть? Красавиц? Высший идеал красоты в ее самом утонченном и органичном проявлении? Что ж… Самыми красивыми и гармоничными для каждого из нас в данный момент кажутся жесткая подушка и прохладная простыня. Спокойной ночи, Африка!
Глава 4. Белое солнце пустыни
Утром мы безбожно проспали.
Проспали и рассвет, и возможность попасть с первыми лучами солнца к подножию дюн, и самую изумительную игру светотени, ради которой в Соссувлей приезжают лучшие фотографы всего мира, и утренние прогоны многочисленных стад спринбоков и ориксов, перемещающихся с мест ночевок в места пастбищ.
– Ну и ради чего это всё? – кипятилась Инна – Ради яичницы? Ради какой-то паршивой чашки горячего кофе, без которого некоторые жить не могут? Ради лишних трех минут в горизонтальном положении и утреннего душа? Такое ощущение, что мы в Африку приехали исключительно затем, чтобы под душем постоять…. В Москве будем мыться!
– Остынь! – муж сурово взглянул на раздухарившуюся супругу. – Колхоз – дело добровольное. Сегодня у людей фактически первый полноценный день в Африке, надо было отоспаться, отдышаться…
– Отдышаться, чтобы потом понять, что время упущено и всю оставшуюся жизнь жалеть об этих лишних минутах сна? Мы же завтра уже переезжаем в Свакопмунд, к океану.
– Ну и что? Как минимум, есть завтрашний рассвет…. И потом, дорогая, с чего ты стала мыслить стереотипами? «Увидеть дюны на рассвете….» – передразнил жену Петрович, – Кто у нас здесь Филипп Халсман или Артур Сасс? Это они оставили величайший след в фотографии, а мы здесь находимся совсем с другой целью: смотреть, слушать, вникать, чувствовать, запоминать… Фотошедевры дело хорошее, но, отнюдь, не главное.
– Уж, конечно, твой Артур Сасс точно встал бы ни свет, ни заря…
– Ты хоть знаешь его самую известную фотографию? Эх ты, ценитель прекрасного…. Это снимок Альберта Эйнштейна с высунутым языком. А чтобы сделать это фото, ему не нужно было караулить восход солнца в Африке.
Инне стало смешно. Действительно, стоит ли так нервничать из-за каких-то мифических стереотипов, навязанных путешественнику путеводителями? Тем более, что большинство участников намибийских приключений, хоть и проигнорировали сверхранний старт к дюнам, совсем не теряли времени даром. Откуда-то с крыши водонапорной башни спустился Андрей Костянов с камерой и в легкомысленной панаме:
– А я рассвет сверху снял. Так-себе рассвет, доложу я вам. Видали мы восходы солнца и покруче…
Костя порадовал всех сообщением, что успел с утра пораньше договориться с местным летчиком (белорусом, как оказалось) о том, чтобы после обеда полетать над дюнами и даже «сгонять» к океану.
– Надо же, – как ребенок радовался седовласый Константин – Здесь плотность населения – два человека на километр, и такая точность попадания. Сразу тебе и летчик, и практически земляк. Сам он, правда, сегодня не полетит – какая-то неисправность у «Сессны», но со своим намибийским приятелем договорится. Так что, граждане путешественники, записывайтесь в воздухоплаватели!
Михаил и Влад о чем-то тихо беседовали у края смотровой площадки, не спеша смакуя жидковатый кофеек.
– Миша, а о чем вы там секретничаете? – Инке не терпелось поруководить.
– Я успокаивал Влада по поводу нашей неорганизованности. Еще день, ну, может быть, два и мы полностью войдем в норму. Вся эта наносная московская шелупонь, вся эта броня, с нас спадет, мы снова станем чистыми, открытыми, не закомплексованными. Мы перестанем воспринимать Намибию как туристический маршрут с жестким расписанием (тебя, Могилева, это тоже касается), а научимся получать удовольствие от каждого часа и каждой минуты, прожитых в гармонии с этой природой. Вы там с Владом чего-то насочиняли, рассчитали и зафиксировали, но, как видишь, жизнь вносит свои коррективы. Не переживайте по этому поводу! Претензий ни у кого не будет. Каждый увидит и почувствует ровно то, что он хочет. Вот ты, например, обратила внимание на скульптурки охотников у входа? Заметила, как удивительно пропорционально они сложены? Это не может быть случайностью. Значит, где-то есть люди с такими пропорциями тела… Вот бы о чем тебе задуматься.
– Это скульптуры бушменов, – живо отреагировал Влад. – Кстати, раз уж мы в этот раз не сможем побывать в их племенах, давайте я хоть в двух словах расскажу об этом удивительном народе. Авось вы и захотите еще раз приехать в эту страну.
– Даже не сомневайся! – Константину и Надежде Буренковым нравилось все, что происходило, и они уже планировали будущие маршруты по загадочной Намибии.
– Бушмены – это собирательное название для людей нескольких племен капоидной расы. Всего их на планете осталось чуть менее ста тысяч. Что характерного в их внешности? Ну, во-первых, значительно более светлая кожа. Если бы ребенка бушмена сразу после рождения увезти куда-нибудь на север России, где лето очень короткое, то он, скорее всего, выглядел бы просто смуглым, загорелым и вряд ли кому-нибудь пришло в голову назвать его негром. В коже бушменов совсем мало меланина. Да и черты лица у бушменов не типичны для Африки. Носы правильной формы, ноздри раздуты не сильно, а губы почти совсем тонкие. Если уж предполагать, что мы все произошли от африканцев, то, скорее всего, нашими предками были бушмены.
Как правильно заметил Михаил, фигуры у бушменов тоже очень пропорциональные. Широкие плечи, ровные спины, удлиненные бедра и голени. Они прирожденные бегуны. Кстати, как вы думаете, какое животное является тотемным для всех бушменов? С кем они себя соотносят?
– С антилопами? С сернами?
– С гепардами?
– С леопардами, наверное!
– Не угадал никто! Центральным персонажем их мифологии является цанг. Так они называют кузнечика-богомола, искренне веря в то, что он был прародителем всех людей, первопредком «древнего народа». Согласно их мифам, явления природы, небесные светила, животные – все некогда были людьми «древнего народа», населявшего страну задолго до бушменов. Согласно одному мифу, солнце было человеком, у которого светились подмышки. Если он поднимал руку, земля озарялась солнечным светом, ложился спать – всё погружалось во тьму. Тогда люди «древнего народа» забросили его на небо, чтобы подарить свет всей земле.
–Добрые, какие, эти бушмены! – всплеснула руками Лера.
– Есть белее жесткие варианты, – усмехнулся Влад, – По другой версии, когда-то жил человек-огонь, голова которого светилась. Он приносил удачу на охоте, но требовал себе самый лучший кусок мяса. Люди убили его и каменными ножами отрезали ему голову. Один охотник насадил голову на палку и швырнул её вверх. Так на небе появилось солнце. Каждый день оно проходит путь с востока на запад, но не может найти на земле своё тело. За это Солнце преследует своего вечного соперника – Луну, отрезая у неё куски мяса. Когда луне удаётся вырваться, она понемногу опять обрастает мясом. Кстати, с луной бушмены связывают происхождение смерти. Луна никогда не умирает до конца, у неё остаётся спинной хребет, и она снова вырастает и возвращается к жизни. Когда-то люди также возвращались к жизни, как и луна. Но однажды ребёнок, оплакивавший свою умершую мать, не поверил луне, которая уверяла, что его мать вернётся. Разгневанная луна ударила его по лицу, разбила верхнюю губу и сказала, что отныне он будет зайцем, а люди теперь будут умирать навсегда.
– А кто хранит все эти легенды, Влад? У бушменов есть жрецы, шаманы? – Инна включила диктофон, а Михаил достал записную книжку.
– Нет. Любой миф хранит с детства каждый бушмен. У них нет шаманов и даже нет вождей. Эти люди слишком бедны, чтобы содержать нахлебников. Племенами управляют старейшины, которые избираются из числа самых достойных охотников, но никаких привилегий не имеют. Пашут, в смысле, охотятся, как все остальные.
– Вот бы нам их порядки! – вдохновился одессит Евгений, – А то наши правительства способны думать только о том, как собственные карманы набить. У бушменов, наверное, никакой коррупции нет и быть не может!
– Да уж… У бушменов совсем особое отношение к частной собственности. Они вообще не понимают, что это такое. Такой социальный инфантилизм многим из них стоил жизни. Бушмены уверены, что все то, что видят их глаза, принадлежит всем одновременно. Кто убил животное, тот его и съел. И не важно, что ты убил не антилопу, а корову какого-то фермера. Были времена, когда скотоводы (хоть белые, хоть черные, из других племен) почти открыто уничтожали бушменов. Найдут останки убитого и съеденного теленка – и тридцать бушменов застрелят.
– Жуть какая, – Инна выключила диктофон.
– Это только половина жути, – Влад вздохнул. – На бушменов, в начале двадцатого века была объявлена самая настоящая охота. И буры, и голландцы, и немцы, и англичане не гнушались никакими средствами: поджигали сухой кустарник, и он выгорал вместе с семьями бушменов. В специальных пунктах натаскивались сотни собак, притравленных на людей леса. Но самым жестоким и эффективным способом стало тотальное отравление бушменских колодцев сильнодействующими ядами. Это особенно изощренная травля, с учетом того, что вода в намибийской пустыне – величайшая драгоценность. Требуются недели и месяцы, чтобы самые
опытные старики с помощью специальной лозы и каких-то магических знаний отыскали подземный источник.
– Так ведь бушмены кочуют всегда. Зачем им колодцы?
– А это еще один социальный феномен! Колодцы они роют не для себя, а для всех. Точно так же, кстати, бушмены приучены к тому, чтобы с малолетства любой ребенок, который найдет в чистом поле любой съедобный плод, любое яйцо, или поймает ящерицу, не съел все это по-тихому, даже если никто не видит, а честно принес в племя и разделил со всеми. А запасы воды бушмены всегда носят с собой. Для этой цели они используют страусиные яйца, точнее, их скорлупу. В яйце проковыривается дырка, белок и желток съедаются, а в оболочку наливается вода.
– Уж очень хрупкая посудина, – усмехнулась Инна-младшая, покосившись на фирменную металлическую фляжку, прицепленную к поясу супруга.
– Не скажи! Если яйцо оплести особой травой и затем вымазать глиной получается очень прочная баклажка. Но мне бы не хотелось, чтобы вы идеализировали это племя. Вы потом сами во всем разберетесь, когда поживете в буше пару недель.
– Тем не менее, Влад, давай как резюме, для книги: чем тебе самому нравятся бушмены, и что ты не приемлешь?
– Школьный вопрос какой-то, – поморщился наш проводник. – Нравится мне многое. Юные бушменские красотки, например, чудо, как хороши. Нравится их взаимопонимание с дикой природой. Ну, кто бы еще смог подойти к антилопе и прямо из вымени пососать молоко? А бушмены это проделывают запросто. Это с дикими-то животными. Про домашний скот я вообще молчу…. Нравится их отточенное веками мастерство – в охоте, в изготовлении ядов и лекарств, даже в рукоделии. Видели бы вы, какие они замечательные бусы и браслеты делают из позвонков ящерок и кусочков скорлупы страусиных яиц. А не нравится?.... Знаете, есть у них дурная привычка. Если племя перекочёвывает вслед за стадами мигрирующих животных, то стариков с собой никто не берет. Это лишняя обуза. Их просто оставляют умирать в сухом и безжизненном буше, считая, что пользы от них все равно уже никакой и никому не будет.
Повисло тяжелое молчание.
Так же молча, переваривая услышанное, мы расселись по машинам и отправились к воротам заповедника. Стрелки часов приближались к цифре восемь, белесое солнце выплыло из розовой дымки и в легком мареве облаков странно двоилось, напоминая по форме ту же восьмерку. Знак бесконечности. Знак Африки. Знак странных людей буша? Хотя нет! Влад же сказал, что бушмены уникальны еще и своим странным счетом. У них есть всего две цифры – один и много. Всего два числительных. Две грани. Добро и зло. И как тесно они переплетены ….
Еще примерно тридцать километров по пустыне, и мы окажемся в самом сердце Соссувлея. Пейзаж меняется постепенно. Те каменистые красноватые нагромождения, которые мы видели у лагеря и ошибочно приняли за дюны, сменяются своими серыми сородичами, знакомыми большинству россиян по каменистым холмам Хургады и Шарм-эль-Шейха. И лишь десять минут спустя, по каменным склонам то тут, то там, начинают просыпаться водопады песочного дождя. Они струятся по камням, осыпаясь большими лужами у подножья, готовые в любой момент снова взмыть вверх и унестись к океану. Этот песок сбежал из Соссусвлея и лишь на короткий миг присел отдохнуть на каменистом утесе. Он такой же кочевник, как и бушмены….
Фотографируем горы. Хотя фото из окна автомобиля – самое последнее дело, и эти снимки, скорее всего, никогда и никому не пригодятся.
Холмы уплощаются, становятся всё ниже и ниже, почти совсем исчезают, лишь кое-где выглядывая из янтарной травы… Затем, словно в такт неуловимой мелодии пустыни, начинается обратный процесс. Вот один песчаный бугорок приподнялся над землей, вот другой, вот они активно пошли в рост, соревнуясь лишь красотой и буйством окраса: желтая дюна, красная, оранжевая в крапинку, темно-фиолетовая, серо-коричневая. …
Мы не видим с дороги, но готовы поспорить, что в этих горах уже нет ни одного крупного камешка, а сами дюны вымахали почти с десятиэтажный дом, с двадцати-, с пятидесятиэтажный… Говорят, что самая высокая дюна в мире (и она находится именно здесь) превышает триста метров!
– Миша, как думаешь, если бы на дюны посмотреть с высоты птичьего полета, они были бы похожи на песочницу, в которой какой-то огромный малыш играл в куличики?
– Инка, ты просто неисправимая фантазерка! – Михаил рассмеялся. – Сама сегодня все увидишь. Ты же слышала, что Костя договорился с пилотом. Так что полетаем!
– Я не смогу, – Инна вздохнула, – Я сама себе епитимью наложила: буду всю вторую половину дня сидеть у компа. Сколько раз давала себе слово не лениться, записывать хотя бы по две странички каждый вечер. Но вечная лень никогда не дает осуществить задуманное. Так потом и получается, что я должна вечно просить каких-нибудь Васю, Колю, Петю, Машу, а чаще тебя и Петровича, записывать имена, фиксировать обряды, отдельные слова какие-то, выражения, ритуальные сказки.
– Но у тебя же все это есть на диктофоне?
– А знаешь, Миш, я его боюсь. Честно! Включаю для подстраховки, но никогда не прослушиваю. Помнишь, я рассказывала, что наш преподаватель, профессор Шнайдеров, говорил, что журналист кончается там, где начинается диктофон, и на полном серьезе называл его «убийцей памяти и таланта».