Войдя в знакомую комнату соседа, Клямин обомлел. В углу потертого дивана, за круглым столом, под желтым абажуром, сидел в банном халате хозяина пляжный коршун Макеев…
- Слышишь, Георгий, - радовался Николаев, - мы с тобой тут сидим, молодость вспоминаем. А он звонит не дозвонится. Знакомься, Георгий, мой опекун, лихой наездник Антон Клямин.
Макеев высунулся из-под абажура и дернулся назад, точно от ожога.
- Ты чего, Георгий? Мой сосед - Антон. Со своим угощением. - Старик Николаев не обратил внимания на странное поведение своих гостей. - Только вот что, Антошка… Дружка фронтового не совращай. Мы тут наливке вишневой радуемся. Покойной хозяйки моей припасы, а ты с водочкой…
Измученный наливкой Макеев с надеждой смотрел на поднос.
- Да поставь ты свой поднос. Держит, как официант. Старик засуетился, перенимая из рук Клямина поднос.
Но Клямин уже пришел в себя, и хмель, начинавший бродить в его голове, уступал место трезвости.
Тем временем старик Николаев рассказывал, как он пришел сегодня в собес по делам свояченицы, женщины тихой и пугливой. У нее возникло с пенсией недоразумение. Вдруг слышит - какой-то старик фамилию свою называет, имя-отчество. Правды добивается. В чем-то его ущемили, ветерана Первого Белорусского фронта, участника сражений в Восточной Пруссии, где он был ранен и потерял передние зубы… Пригляделся Николаев: батюшки, так ведь это Жорка Макеев, его заряжающий. Ну и ну! Сам-то он, Николаев, был командиром танка…
Глядя в бледное лицо пляжного сторожа, Клямин кивал головой в знак полного понимания.
- А дружок-то мой фронтовой в гору пошел, - продолжал радоваться встрече Николаев. - В главные, большие инженеры вышел. Я вот все в бухгалтерии копался. А он - орел! В персоналке ходит.
Клямин усмехнулся, пряча глаза в опрятную старенькую скатерть.
- Это кто же в главные инженеры вышел?
- Я! - воспрянул Макеев. - Я высел.
- В какие же, позвольте спросить?
- В больсие, - напирал шепеляво Макеев.
- Очень приятно. Не на бутыло-водочном ли заводике, что примыкает к городскому пляжу?
Николаев легонько тронул Клямина за плечо и наклонился, чтобы лучше видеть из-под абажура своего старого фронтового дружка.
- Ты не сердись на него, Георгий. Он немного поддамши. - И добавил строже: - Ты вот что, парень: моих друзей не обижай. Гостю - уважение.
- Пардон! - воскликнул весело Клямин. - Давайте-ка дернем, старички. По маленькой.
- О! - сказал Николаев. - Это дело. Георгий, гляди, какую нам еду принесли. Даже икорочка есть. Забыл, как она и выглядит, чернявая.
Николаев принялся разливать по стаканам наливку. Макеев покорно вздохнул. Клямин откинулся на спинку стула и почувствовал какое-то неудобство. Оглянулся. На стуле висел засаленный коричневый пиджак Макеева. Клямин поднялся, пинцетом сложил пальцы на кургузом воротничке и отбросил пиджак на сундук. Николаев пожал плечами и сказал, что его старый фронтовой друг изволил принять душ, что дома у друга какие-то нарушения с горячей водой. Он, Николаев, предложил ему свой халат.
- Нет голячей воды. Магистлаль лопнула, - мрачно подтвердил Макеев.
- Бывает, - согласился Клямин и посмотрел на Николаева.
Старик стоял, торжественный и важный, хмуря и без того рытый морщинами лоб. Одной рукой для прочности он ухватился за угол надутого щербатого буфета, в стеклах которого виднелся фаянсовый сервиз. Этот сервиз Клямин подарил покойной бабке Марии на день рождения. Сколько радости было тогда в этом доме!.. Прошло, все прошло. Антон любил заглядывать к старикам. В зимние вечера они, бывало, пили чай с брусничным вареньем.
- Тост у меня есть, други. Мы с вами не алкаши переулочные. С тостом надо, - произнес старик Николаев.
Его голос сейчас напоминал о добрых старых временах. И Клямин на какое-то мгновение забыл о присутствии Макеева.
- Хочу выпить в память о близких нам людях… Я вот один сейчас остался, свояченицу в расчет не беру. И тебя, Антон, хоть мы с тобой вроде и прижились… Самые близкие люди после родителей - жена, дети. Судьба так распорядилась, что я на старости лет остался без них, родимых. Это несправедливо, верно? Ну, дите свое я не знал - он умер годовалым. А я воевал, вообще его в глаза не видел. И то как вспомню, так сердце щемит… А вот хозяйку свою, Марию… Словом, что я хочу сказать? Я прожил большую жизнь. И знаю - человек тогда ценит, когда теряет…
Николаев посмотрел в стакан, потом резко запрокинул голову и махом опустошил его до дна. Клямин тоже выпил. Густая пахучая жидкость клейко вязала нёбо. Он поморщился. Николаев сел и положил тяжелую руку на плечо Клямина:
- Ты молодой еще, Антон, не знаешь всего. А вот, к примеру, Георгий… Думаешь, он просто главный инженер? - Старик повел головой в сторону притихшего Макеева. - Он храбрец, точно тебе говорю. Три раза в госпиталь попадал. И каждый раз свой танк догонял. Мы уже знали - Жорка вернется, он такой. Верно, Георгий?
Макеев что-то промычал. Похвала хозяина дома его приободрила. Он жмурил оба глаза, отчего его мятое лицо напоминало каучуковую маску.
- Что ты молчишь, Жора? - Николаев вновь повернулся к Клямину и пояснил: - Стесняется Георгий…
Клямин согласно кивнул головой, не глядя на Макеева. Пляжный сторож расценил движение Клямина на свой лад - как знак перемирия.
- Да, догонял. А эта сегодня в собесе, толстозадая… Танком ее не взять. Как она кличала, словно мы милостыню плосим.
Николаев досадливо махнул рукой:
- Опять за старое, Георгий. - Николаев, видимо, вспомнил разговор, который старики вели до прихода Клямина. - Заладил.
- Обидно, - настаивал Макеев.
- Мало ли дряни по земле ходит. Подумаешь! Ты ведь не за нее воевал, Жора. Ты ведь за Антона воевал, верно?
- Велно, - торопливо согласился Макеев.
- Завод свой защищал, землю эту… А инспекторша та - ну ее! Она ведь глупая баба. Это ж ее беда, а она не понимает. Она думает, что мы прав своих не знаем. А государство такие законы издало для нас, фронтовиков. Только мы всех тех законов не знаем, вот в чем беда. И она, инспектор, тоже не знает. Честно не знает, по тупости своей и лени. А думает, что мы ей вкручиваем. Наша задача - доказать ей, а ты еще… шепелявишь - ее это нервирует. Ты уж извини меня, Жорик, - смутился Николаев. - Ладно. Давайте еще по одной примем. Там и чай поспеет.
Клямин чувствовал, как его озорное настроение исчезает, вновь уступая место блаженному хмелю. Ну его к бесу, этого Макеева. Не ему судить старого пляжного сводника, не станет он выводить его на солнышко. И праздник деду Николаеву ломать не станет. На это ему еще трезвости хватит, как он ни пьян сегодня. Николаев тяжело привстал, отодвинул ногами стул и направился на кухню, к чайнику.
Антон знал, что ему делать. Надо уйти. Немедленно. Пока старик возится с чаем… И тут он встретился взглядом с Макеевым. Пляжный сторож и тихий сводник Макеев опустил голову и выглядывал из-под косичек абажура, словно из конуры…
- Ты, Антон, мне хоть молду набей. Но после. А пелед длугом флонтовым не позоль. Плосу тебя. Больно ему будет. Не за то, что я всякий-эдакий. А за то, что обманул его.
Клямин сунул в карман пиджака бутылку и вышел из комнаты, бросив на прощание:
- Сними чужой халат. И надень свой вонючий пиджак. Понял?
- Холосо! - воскликнул Макеев.
В светлом проеме Клямин увидел спину хлопотавшего у плиты деда Николаева и осторожно, чтобы не привлечь его внимания, скользнул на площадку и, смягчая пальцами щелчок замка, прикрыл дверь.
На лестнице вовсю бушевали звуки скрипичного марша. Они то взбегали вверх по ступенькам, то скатывались вниз, обгоняя друг друга… Звуки словно смеялись над Кляминым и строили ему рожи. «Додик раздухарился». Клямин шарил по карманам в поисках ключа. Как назло, ключ был прижат бутылкой. Чтобы извлечь его, надо было освободить карман. Чем Клямин и занялся…
А когда бутылка наконец оказалась у него в руках, Клямин с удивлением обратил внимание на то, что стоит этажом ниже, у дверей квартиры Борисовских. Когда он успел спуститься - непонятно. Но перед ним была коричневая дверь с правильным ромбом медных шляпок. Из-за двери неистовым роем рвались звуки марша…
Клямин позвонил. Звуки тотчас оборвались. Но дверь не открывали…
«Скрипку, что ли, прячут?» Клямин позвонил вновь.
Теперь стояла полная тишина: ни звонка, ни скрипки. Мертвый дом! Клямин поддал коленом в пухлый дерматин и крикнул:
- Свои!
Не сразу, но дверь все же приоткрылась на половину длины цепочки. В светлой полоске появилась часть лица Додикиной бабушки, мадам Борисовской.
- Вы к нам? - спросила бабушка.
- Именно! - ответил Клямин, несколько смущенный ее строгим взглядом. - Кто-нибудь есть из старших? - добавил он.
- Из старших? - переспросила восьмидесятилетняя мадам Борисовская и крикнула в глубину квартиры: - Семен! Пришел человек сверху.
- Так впусти его! - крикнули в ответ. В прихожую, застегивая на пижаме пуговицы, вышел отец Додика.
Дверь перед Кляминым захлопнулась и через секунду распахнулась.
- Чем обязан? - поинтересовался Борисовский-отец, похожий лицом на усталую лошадь.
- Выпить хотите? - прямо спросил Клямин и для убедительности тряхнул бутылкой.
Мадам Борисовская сказала: «Ой!» - и спряталась за могучую фигуру сына.
- Не понял, - проговорил Борисовский.
«Все понял. Соображает, как меня отфутболить, стервец», - подумал Клямин и повторил:
- Есть предложение выпить-закусить. Хотите? Да или нет?
- Да! - сказал человек-лошадь и показал большие квадратные зубы. - Что у вас? О-о-о!.. Мне нельзя. Только шампанское. Печень, понимаете.
«Ну и люди, - вздохнул Клямин. - Наливка, шампанское» - и проговорил искусственно-бодрым тоном:
- Выберем территорию.
- Сема! - пискнула старуха. - Он выбьет тебе глаз.
- За кого вы меня держите, мадам? - искренне обиделся Клямин. - Вы видели хотя бы одного жильца, которому я выбил глаз? Конечно, я обещал, это верно. Но кому?! Я обещал жильцу Загоруйке, которому не нравится музыка вашего внука. И это справедливо, мадам. Может, со временем у подъезда нашего дома появится мемориальная доска и будет дежурить милиционер.
- У подъезда этого дома не появится, - обиделась старушка. - Что касается милиционера, мы это проверим через полчаса…
Но сын уже отодвигал маму в боковую комнату и прикрывал дверь.
- От такой мамаши можно прикуривать, - общительно проговорил Клямин. - Огонь!.. Так где нам веселиться? Здесь или там? - Он ткнул горлышком бутылки вверх.
- Здесь! - отрубил Борисовский-отец и пригласил Клямина в квартиру.
- Знаете, вы мне чем-то нравитесь, - сообщил Клямин.
- И вы мне, - солидарно подхватил Борисовский. - Извините, я в таком виде.
Он шел следом за Кляминым, восхищаясь вслух костюмом соседа.
- Давайте по-деловому: раз-два! Если нет закуски, я принесу, - бросил через плечо Клямин.
- Все есть. Куда нам спешить? Все куда-то спешат. А куда спешить нам? - туманно ответил хозяин квартиры.
Комната размером повторяла кляминскую гостиную, но была обставлена несколько скромнее. Старомодная мебель, на стене две картины, пейзаж. Фотографии родственников… Ширма, на которую натянута большая географическая карта.
- Садитесь сюда! - предложил хозяин и придвинул кресло.
Тут из-за ширмы выплыло застенчивое лицо Додика, тоже чем-то напоминающего лошадь. Но маленькую лошадь, скорее пони… Додик смущенно поздоровался, потупив черные, с поволокой, глаза.
«Мать, кажется, тоже похожа на лошадь. Их можно запрягать», - подумал Клямин и рассмеялся.
Борисовские приняли этот смех как сердечное расположение и тоже засмеялись.
- Додик! - сказал Клямин. - Твоя музыка меня преследует день и ночь. Я не скажу, что это плохо.
Молодой человек застенчиво улыбался. Тут в комнате появилась мадам Борисовская. Ее пухлые щечки напоминали яблочки, и вся она исходила гневом.
- Мальчик делает этюды, - громко ворчала она. - Сверху слетает сосед с бутылкой водки. Так будет с мальчика толк? Или нет?
Борисовский-отец обнял старушку за плечи:
- Мама, принеси нам грибочков и сама знаешь что. Гость в доме.
Клямин встал и галантно поклонился старой женщине. Еще никто не сердился на него, видя этот смиренный поклон.
- Послушай, Додик, - озаренно проговорил Клямин. - Вот ключи. Поднимись ко мне и играй. Так я буду слушать не сверху, а снизу.
Додик испытующе поглядывал на отца и на бабушку. Но ключ принять не решался.
- Зачем?! - воскликнул Семен Борисовский. - Он возьмет антракт! Додя, оставь скрипку, сядь почитай энциклопедию.
«Господи! - подумал Клямин. - Ему бы хорошую бабу на часок. Извели парня, фараоны». Впрочем, он промолчал, лишь хрустнул костяшками пальцев. Додик исчез за своей ширмой.
Мадам Борисовская вносила в комнату всякую снедь с жутким выражением в глазах. Словно она несла отраву…
- Я заранее знаю, чем это кончится, - ворчала старушка. Но мужчины уже сидели друг подле друга.
Семен Борисовский рассказывал о том, чем он занимается… Он был геохимик, изучал химический состав почвы. Изъездил всю страну с экспедициями, был и за рубежом. Теперь работает в Институте химии, заведует отделом.
- Химик, значит, - прервал его Клямин. - И можете узнать состав любого вещества?
- Могу, - вызывающе ответил Борисовский. - Любого! И жена моя химик. К сожалению, ее нет дома. Она посещает вечерние курсы английского языка.
- Удивительное время. Все учатся. Такая тяга к знаниям, - поделился Клямин своими наблюдениями. - Я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что и мадам Борисовская учится.
- Я уже выучилась! - крикнула из коридора мадам. «Слушает, старая калоша», - подумал Клямин и огорчился:
хмель слабел, надо было наверстывать. Еще полчаса - и он окончательно потеряет кайф… Что за жизнь? Со своей же водкой - и нельзя нормально напиться. Ну и люди! А может быть, дерябнуть без приглашения? Нет. Еще действительно подумают, что босяк. Клямин поднялся и подошел к карте.
- Мне тоже довелось побывать кое-где, - произнес он, с трудом скрывая досаду.
- Где же вы были? - деликатно поинтересовался Борисовский.
- В Японии. В Мексике.
- И что там хорошего? В Мексике.
«Не верит». Клямин сложил руки на спине под пиджаком и стал похож на серую птицу с оттопыренным хвостом.
- Могу рассказать…
- А может, вначале примем? Для разгона, - перебил сосед.
Клямин испытующе посмотрел на него, сглотнул слюну, перевел взгляд на суетливую старушку, которая, видимо, только набирала темп.
- Нет, пожалуй, подождем. Мы ведь не в переулке. Успеем. Старушка подняла на сына черные глаза:
- Стыдись, Семен. Что о тебе скажут соседи? У тебя горит, ты не можешь чуточку подождать, пока сварится картошка?
- Сварится картошка? - сдерживая стон, переспросил Клямин и улыбнулся слабой улыбкой.
Додик добавил из-за ширмы:
- Правда, папа. Даже стыдно.
Семен Борисовский покорно развел руками.
- Так чем вам понравилась Мексика?
- Ну как?.. Например, в Мексике растет дерево, сок которого пьют вместо вина, - вяло проговорил Клямин. - Не помню, как называется. Сам пил.
- Агава, - подсказал из-за ширмы Додик.
- Мальчик читает энциклопедию, - пояснил Борисовский, словно извиняясь за бестактность сына.
- Больше там ничего нет интересного? - съязвила старушенция.
- Есть. Коррида. Бой быков. Могу рассказать, - накачивал себя Клямин.
- Садитесь за стол, - разрешила мадам Борисовская.
Это была семейная квартира, окутанная некой тайной. Попадая в такую квартиру, холостяки испытывают необъяснимое напряжение. Сердце тревожит чувство потери. При этом одни напускают на себя равнодушие, другие - цинизм. Но в какой-то миг в их глазах прорывается тоскливая зависть. Правда, в глазах тех, кто уже испытал все радости семейной жизни, такая зависть прорывается реже. Но Клямин был кадровым холостяком. И тем не менее в семейных домах он держался молодцом. Вот и сейчас… Клямин пил, закусывал, рассказывал о корриде. Для убедительности он выскакивал из-за стола и показывал, как шествуют матадоры и пикадоры, открывая парад квадрильи. Изображал ликование толпы и важного президента корриды… Когда он принялся изображать быка, Додик высунул из-за ширмы свое длинное лицо, делавшее его похожим на маленькую лошадку. Агатовые глаза его не скрывали изумления.