Но дружески, без пристрастия, так, скуки ради… А эти нет, эти друг друга ненавидят. Неспроста они играли под щелчки - не детская забава. Унизить друг друга хотят. Деньги? Что им деньги! Ну, проиграют за один раз тысячу-другую - эка невидаль. Серафима с компанией мало чем можно удивить. Разве что щелкнуть друг друга по носу. При всех. От души. Под хохот приятелей. В этом, пожалуй, еще и была острота. Сколько лет Клямин знаком с Серафимом? Года три, не меньше. А свел их горбоносый Михаил. Он сказал Клямину: «Есть люди, которым нужен хороший водитель и человек, на которого можно положиться. Будешь доволен». И Клямин был доволен.
В приоткрытое окно ветер загнал шмеля. Тот заметался по салону, ударяясь о стекла. Временами, притомившись, стихал. До первого толчка. И вновь возмущенно снимался с места. Клямин попытался прижать непрошеного гостя ладонью к лобовому стеклу, но шмель увертывался, еще больше разоряясь. Пришлось остановить автомобиль и распахнуть дверь. Поупрямившись, шмель вылетел, протягивая за собой возмущенное свое гудение…
Степь пахнула вечерним стоялым дурманом. Клямин выключил двигатель, сошел на обочину, присел на корточки. В жухлой траве беседовали два кузнечика. Иногда стихали, чтобы собраться с мыслями. Клямин тронул ближайший сухой стебелек одуванчика, и тот мигом полысел, обнажая младенческое темя.
Закоренелый горожанин, Антон Клямин испытывал к природе чувство умиления и сентиментальной печали, какую испытывают добрые по натуре люди к далеким провинциальным родственникам. Родственников у Клямина не было. Была тетка в Москве, сестра покойной матери. Но Клямин ее видел мельком двадцать с лишним лет назад, когда прибыл в Москву на парад. Моряки лихо шагали по Красной площади, Антон Клямин был правофланговым.
Вечером, получив увольнительную, он поехал к тетке. Та жила в Спиридоньевском переулке, в пестрой коммунальной квартире, где занимала угловую комнату. Тетка встретила племянника без особого удовольствия: у нее болел зуб. Клямин посидел для приличия четверть часа и с облегчением распрощался. С родственниками было покончено навсегда. Но тем не менее его закаленное сердце нет-нет да вдруг начинало испытывать тоску по единокровному человеку…
Село выползло из-за холма. Небольшое, с опрятными белыми избами. В самом центре, на пригорке, церковь подняла две свои луковки. На одной, что повыше, желтел крест. Деревянный мост зависал над неглубоким оврагом, дно которого застилали консервные банки, драные картонные ящики и прочая ненужность. Мощенная крупной галькой главная улица делила село на две части. Вблизи избы уже не казались аккуратными. Некоторые из них были заколочены. Над заборами густела усталая пыльная зелень, кое-где уже пробитая первой осенней проплешью. Людей не было видно. Где тут улица Профсоюзная? Ни одной таблички… Клямин решил постучать в какое-нибудь окно, потом передумал и поехал к церкви.
Три старухи сидели на лавочке у церковного забора, одинаково сложив руки на коленях. Клямин опустил стекло и поздоровался. Старухи молчали.
- Спите, что ли, бабки? - не выдержал Клямин. - Или померли?
- Тебя дождемся и помрем. Вместе чтоб, - ответила та, что сидела слева.
Подруги согласно закивали.
- Село-то какое? Верхняя Терновка, верно? А улица Профсоюзная где?
- Кака така Профсоюзная? Я вот на Антелериской живу. Езжай на Антелериску. Надоел.
- Мне Профсоюзная нужна, - улыбнулся Клямин.
- И слыхом не слыхали, где та Профсоюзная. Фамилия-то как? Кто нужон?
Клямин взглянул на листочек.
- Снегирев.
Старухи молчали, вспоминая.
- Ну, - подтолкнул Клямин.
- Что «ну»? Нет у нас таких. Есть Ситниковы, есть Губасовы, а Снегиревых нету…
- Ишшо есть Порубаевы, - пискнула та, что сидела в середине. - Я Порубаева… А Снегиревых нету и не было.
«Вот те на, - озадаченно подумал Клямин. - Из этой дыры, пожалуй, и в диспетчерскую не дозвониться. Надо разыскать сельсовет». И проговорил:
- Телефон-то есть в вашей Терновке?
- Есть! - разом закивали старухи. - У батюшки. Врачиху завсегда вызываем.
Клямин вышел из автомобиля и, толкнув калитку, прошел узкой опрятной аллеей к церковному крыльцу.
Зеленая краска на перилах протерлась до дерева, ступени скрипели. Поднявшись на паперть, он толкнул дверь. Но та оказалась запертой. Стучать было как-то неловко. Может, звонок есть?
В это время за спиной Клямина послышался шорох раздвигаемых ветвей. Клямин обернулся и увидел мужчину средних лет в сером костюме и косоворотке. Стриженные ежиком волосы открывали невысокий прямоугольный лоб.
- Милости просим завтра. - Голос мужчины звучал мягко и доброжелательно.
- Мне надо позвонить по телефону.
- Здесь церковь, а не почта.
Клямин подошел к перилам паперти и уперся руками:
- Я прогнал восемьдесят километров. По вызову. А где заказчик, хрен его знает!
Мужчина покачал головой и что-то укоризненно прошептал.
- Пардон! - буркнул Клямин и сошел с крыльца. - Восемьдесят километров - не баран чихал. Верно? Считайте: туда и обратно только по счетчику рублей тридцать пять. Верно?
- Вы таксист? Вас-то я и жду. Снегирев моя фамилия. - Мужчина улыбнулся и развел руками, словно извиняясь. - Но ехать я не собираюсь.
Клямин подозрительно оглядел мужчину. Что это еще за шутки?
- Сейчас все объясню… Местный священнослужитель Андрей Васильевич Снегирев, - добавил мужчина, представляясь.
Он отстранился, пропуская Клямина на выложенную ровным галечником тропинку.
«В один конец поп мне еще заплатит - душу вытряхну, а за обратно может и не заплатить, имеет право. - Клямин накачивал себя злостью. - Но я ему устрою крестный ход со свечами, попомнит…» Клямин сдерживался из последних сил, чтобы не раскричаться.
Резные листочки терновника, зеленые, со светлой кокетливой оторочкой, валились на аллейку с обеих сторон, образуя густой коридор, в конце которого угадывалось какое-то строение.
- Очень рад вашему прибытию, - говорил в спину Клямина Снегирев. - А то, знаете, не надеялся, далековато. А вы не сомневайтесь, я оплачу вам оба конца, не сомневайтесь.
- Само собой, - миролюбиво ответил Клямин.
Они вышли к низкому добротному сараю, в распахнутых дверях которого виднелась старенькая «Волга» с откинутым капотом. Рядом топтался парень лет двадцати с небольшим. Круглое лицо парня было перепачкано, рукава клетчатой рубашки закатаны, потертые джинсы, казалось, вот-вот свалятся с тощих бедер.
- Местный специалист Григорий, - представил Снегирев парня. - Третий день лечит мой автомобиль, а тот ни с места.
Молодой человек конфузливо развел руками, пнул ботинком колесо.
- Искры нет… Искра в баллон ушла - и не найти.
Клямин усмехнулся и вопросительно уставился на Снегирева.
- Видите ли, - улыбнулся священник, - я решил: кому же, как не таксисту, знать устройство автомобиля… Вот вызвал вас. Вы уж не обессудьте. А я заплачу вам сколько положено.
- Не в деньгах счастье, Андрей Васильевич, - великодушно проговорил Клямин.
Он чувствовал, как начинает бродить в нем нахальное веселье. Клямину нравилось такое состояние. Он был насмешник и трепач.
- Сейчас, батюшка, таксист пошел такой - ему бы только счетчик переключать да чаевые складывать. А случись что с двигателем - техпомощь вызывает.
- Известное дело, - согласно вздохнул Снегирев.
- Ладно. Посмотрим, что с вашей коломбиной… Сколько ей лет, если считать от Рождества Христова?
Специалист Гриня хихикнул.
Священник сжал губы, находя шутку Клямина неудачной.
- Лет десять назад приобрел, - ответил он, выдержав паузу. - Может, переоденетесь? А то вы в светлом…
- Только так, - согласился Клямин.
Вскоре отыскался какой-то халат, и Клямин приступил к работе. Он любил автомобиль, поэтому знал его. Взаимосвязь деталей и агрегатов, хитросплетения проводов виделись ему знакомой, много раз читанной книгой. Одно время Клямин работал автомехаником. Потом ему надоело получать твердый оклад, и он переметнулся в таксисты. Но и сейчас нет-нет да и приглашали его на консультацию. Так что батюшке повезло…
Специалист Гриня таращил круглые ясные глаза и держал наготове необходимый инструмент, благо этого добра у Снегирева было много. До недавних пор жил на селе один умелец, и Снегирев горя не знал со своим автомобилем. Но умелец уехал на заработки в Кустанай, доверив весь свой инструмент на хранение батюшке…
- Так-так, - проговорил Клямин, что-то развинчивая и свинчивая. - А что, Андрей Васильевич, не махнуться ли нам аккумуляторами? Ваш совсем дохлый, а мой почти новый.
- Как же вы сами? - застенчиво спросил специалист Гриня.
- Сиди ровно, солдат! - одернул Клямин. - Генералы разговаривают.
- Ну, если вы находите… - нерешительно произнес Снегирев.
- Это обойдется вам в две красненькие, батюшка.
Снегирев вздохнул.
- Могу еще кое-чем облагодетельствовать по весьма сходной цене. Установку фирма берет на себя.
Снегирев застенчиво молчал. Ему и хотелось обновить свой старенький драндулет, да совестно как-то было.
- Не смущайтесь, Андрей Васильевич. Мне это у себя в парке достать - раз плюнуть, а у вас тут только чистый воздух. - Клямин весело подмигнул правым глазом, продолговатым, как абрикосовая косточка. - Карбюратор перекинем. Кардан поизносился, всего-то четыре болта отвернуть - и вся игра… Опять же трамблер проскакивает…
- Соглашайтесь, батюшка. Фарт идет, - радовался Гриня.
Снегирев махнул рукой. Мол, где наша не пропадала.
И Клямин принялся раскурочивать поповский кабриолет. Весело и ловко…
Для удобства он решил подогнать к гаражу свой таксомотор.
Старухи все еще сидели на лавочке.
- Отыскался твой Снегирев-то? - дружно спросили они.
- Батюшка ваш и есть Снегирев, - бросил Клямин. - Темнота!
- Отец Андрей-то?! Куда же он укатывает? - загомонили старухи. - А Верку-то кто ж отпевать завтра будет?
- Петухи! - Клямин послал старухам воздушный поцелуй и тронул автомобиль.
Покорно опустив салатную башку, таксомотор печально глядел слепыми фарами вслед уносимым в гараж родным деталям.
- Как же сами работать будете? - вежливо поинтересовался Снегирев.
- Недельку-другую откатаю, - милостиво поделился Клямин. - А там новую получать поеду. В Горький, на завод.
- От дает, а?! - восхищенно пробормотал Гриня. Снегирев отошел к стене сарая и присел на край табурета.
- Говорят, что автомобили снова поднимутся в цене, - мягко проговорил священник.
- Вот и продайте свой катафалк. Зачем он вам? Через год и не собрать, рассыплется, - откликнулся Клямин.
- Мне без транспорта нельзя, - вздохнул священник. - Приход обширный. Иной раз за сорок километров вызывают соборовать. А то и далее… С автобусами знаете как связываться…
Клямин понятия не имел, что значит соборовать.
- И хорошо платят? - спросил он.
- За что?
- За это… соборование.
- Соответственно расценкам. По тарифу. - В голосе священника прорвалось скрытое раздражение.
- И квитанцию выписываете?
- А как же. - И, не выдержав, священник проговорил: - А вы бы… Простите, как вас величают?
- Антоном нарекли.
- Так вот, любезный Антон, вы бы поначалу поинтересовались, что значит соборовать, а потом уж мздоимством-то интересовались…
- У меня, Андрей Васильич, свои отсчеты. От вознаграждения отталкиваюсь… Скажем, стакан семечек: ему цена грош, и пользы - ноль. Одно засорение желудка. А икорочка черная - другой коленкор. И цена. И польза соответственно…
- Легко вам жить, Антон, - примирительно произнес священник.
- Не жалуюсь, не усложняю. - Клямин, поддерживая разговор, старался приглушить блатную интонацию. Ему священник нравился.
Снегирев сидел, сомкнув замком пальцы с выпуклыми янтарными ногтями. Глаза его с умным прищуром стягивали к уголкам веер мелких белесых морщин, как это бывает у людей, любящих открытое солнце. Полосатый, далеко не новый пиджак мягко облегал его, видимо, крепко сбитый торс и широкие, покатые плечи. Из кармана пиджака торчала авторучка. «Точно как наш Мамай, - вспоминал Клямин начальника колонны. - Сейчас спросит, сколько привез выручки за смену, ну точно. Ай да поп».
Гриня наливал в миску бензин и тщательно промывал каждую деталь, прежде чем вручить Клямину. Круглое лицо молодого человека было исполнено выражения самого предельного внимания и благодарности за порученное. Клямин делал свое дело споро. Иной раз он даже не глядел на руки, демонстрируя высшее мастерство и уверенность. Он тяготился молчанием. И вместе с тем непривычная робость сковывала его нетерпеливую натуру…
- А я знаю, что такое соборовать, - осмелился Гриня и застенчиво улыбнулся.
- Ну?! - обрадовался Клямин.
- Когда моя бабка болела, она вызывала батюшку. В грехах каялась, - лукаво продолжал Гриня.
- Сразу и в грехах, - покачал головой Снегирев. - Твоя бабушка была женщина скромная. Труженица. Передовой человек в колхозе…
Клямин присвистнул сквозь неплотно сжатые зубы:
- А что, Андрей Васильевич, может, вы тоже планом озабочены?
Снегирев засмеялся громко и коротко:
- Дела мирские, любезный, церкви не чужды. А что, Антон, напряженный у вас нынче план?
- Везу понемногу. Куда деться! Шестьдесят рублей в смену, - ответил Клямин.
- Да, тяжеловато, - поддакнул священник.
- А что легко? - вставил Гриня. - Пока я права автомобильные получал, нагляделся. Легко, думаете?
- Трамблер оботри насухо. - Клямин досадовал, что специалист Гриня нарушил живой разговор.
- Тяжеловато, - продолжал Снегирев. - Я, бывает, когда в город приезжаю, робею. Пешеходы, автомобили. Думаю: «Пронеси, Господи, без осложнений…»
- А что, штрафует вас милиция? - искренне заинтересовался Клямин. - Или узнают, что священник, и отпускают?
- Штрафуют, - добродушно ответил Снегирев. - А кто и отпускает. Пожурит малость и отпускает… Вообще-то я стараюсь не нарушать.
- По закону, значит, стараетесь жить.
- Закон - это неплохо. Это миропорядок. Жили бы все люди по закону - им и слово Божье было бы не в тягость.
- А вы сами-то, Андрей Васильевич… Запчасти от моей машины на свою колесницу сгоношили. По левой цене. Как это понимать? Грех ведь, - невзначай бросил Клямин.
Казалось, Снегирев только и ждал этого вопроса. Он хлопнул себя по коленям и откинулся к стене:
- Грех, говорите? Какой же это грех, любезный Антон? Вы и так детали бы продали. Не мне, так другому. А мне-то они нужнее, потому как и купить труднее на селе. А главное, автомобиль у меня не для утехи, для дела. Верно говорю. Так что действо, которое вы назвали грехом, заключается в том, что мне при желании все равно в магазине переплачивать пришлось бы лихоимцам всяким. Да еще в пояс кланяться. А тут прямо на дому…
- Я вроде явился автомобиль соборовать, - оборвал Клямин.
- Не богохульствуйте, Антон. Это таинство Божье. И смешки строить ни к чему.
Глаза Снегирева смотрели на Клямина с жалостью и сочувствием. Клямин поначалу и не понял этого - кольнуло что-то и пропало. Но в следующее мгновение он определенно понял, что его жалеют, словно приготавливают к какому-то особому испытанию…
Отраженный деревьями зеленоватый вечерний свет давно пригас и падал в широкую дверь сарая сиреневатыми густеющими сумерками. Со двора пахнуло свежестью. Вершины деревьев чуть склонились под несильным ветерком. И в их изумрудной чешуе стойко плыл церковный крест…
Пора бы и лампочку включить. Что священник и сделал.
Длинные тени резко повторили на стенах контуры предметов. Словно переставили декорации. И, как это случается в конце дня, изменилось и настроение.
- Человеков много на земле расплодилось, Андрей Васильевич. Каждый хочет жить получше. Другой-то жизни не будет. Вот и стараются, на себя одеяло тянут. И какое одеяло! Я бы вам порассказал… А с виду - просто святые. - Антон ругнулся и вдруг смутился: - Извините, сорвалось.
Священник улыбнулся и близоруко прищурил глаза: