– Значит, деревня называется Шаньи, а замок – Роборэй, – догадался Кантэн. – Но все-таки в чем дело?
– Ничего… Почти ничего, – ответила не сразу девушка.
– Нет, ты чем-то заинтригована.
– Так… Простое совпадение.
– Какое совпадение? С чем?
– С именем Роборэй.
– А именно?
– Это имя так врезалось в мою память. Я услыхала его при таких ужасных обстоятельствах.
– Каких?
Кантэн был не на шутку встревожен словами Доротеи. А она ушла в себя, задумалась, и скорбная складка легла между ее бровями.
– Ты знаешь, Кантэн, – сказала она наконец, – что мой папа умер от раны в Шартрском госпитале в начале войны. Меня вызвали к нему, но я не застала его в живых. Некоторые раненые, его соседи по койке, рассказывали мне об его последних минутах. Он бредил и все время повторял одно и то же слово: «Роборэй, Роборэй». Даже в агонии это слово не сходило с его уст: «Роборэй, Роборэй…»
– Да, – припомнил Кантэн, – я помню. Ты часто рассказывала мне про это.
– А потом, – продолжала Доротея задумчиво, – я долго ломала себе голову, что бы это могло означать. Я не знаю, что вспоминал перед смертью папа, а раненые уверяли, что он произносил это слово со страхом и тревогой. Теперь ты понимаешь, Кантэн, что, прочитав это слово на столбе и узнав, что так называется замок, я захотела…
Кантэн испуганно перебил Доротею:
– Неужто ты хочешь отправиться в замок?
– А почему не попробовать?
– О Доротея! Ведь это – безумие!
Девушка задумалась. Кантэн понимал, что она не отказалась от своего плана, и уж собирался привести ей новые доводы, чтобы во что бы то ни стало отговорить ее, как вдруг подбежали Кастор и Поллукс с неожиданным известием:
– Доротея, Доротея, сюда свернули три ярмарочных балагана!
Действительно, на дороге в Роборэй показались три пестрых фургона. Это были товарищи и конкуренты Доротеи. На одном из фургонов была надпись: «Черепашьи бега», на другом – «Тир», на третьем – «Игра в черепки».
Проходя мимо Доротеи, хозяин «Тира» вежливо поклонился и спросил:
– Вы тоже туда?
– Куда? – переспросила Доротея.
– В замок. Там сегодня устраивают народное гулянье. Если хотите, я могу занять для вас место.
– Да, да, пожалуйста. Спасибо, – ответила девушка.
Когда фургоны отъехали на порядочное расстояние, Доротея обернулась к Кантэну. Он был бледен как мертвец.
– Кантэн, что с тобой? Ты весь дрожишь, – воскликнула она невольно.
– Жандармы! Там! Смотри!
Из лесу показались два конных жандарма. Они проскакали мимо фургона и свернули на дорогу в замок, не обратив на Доротею и ее спутников никакого внимания.
– Видишь, – улыбнулась Доротея, – они совсем не думают о нас.
– Но они едут в замок.
– Так что? Там устраивают народное гулянье и двое жандармов нужны для порядка.
– А если в замке обнаружили кражу и позвонили в жандармерию?
– Едва ли. Пропажу заметят вечером, когда графиня начнет одеваться.
– Но все-таки, Доротея… Ради бога, не езди туда, – умолял испуганный Кантэн. – Увидишь, мы непременно попадем в ловушку. И потом этот тип, который прыгнул в яму… Он может меня узнать.
– Глупости. Ты был неузнаваем. Самое большее, что он может придумать, это арестовать огородное чучело в сюртуке и цилиндре.
– А если вдруг начнется обыск и у нас найдут серьги?
– Подбрось их в парк, в кусты. А я погадаю на картах, и дама отыщет пропажу. Мы будем иметь колоссальный успех.
– Но если случайно…
– Да замолчи ты! Если, если… Я хочу видеть замок, который зовется Роборэй, – и баста! Едем!
– Но я боюсь и за себя и за тебя!
– Оставайся.
Кантэн пожал плечами, задумался, потом щелкнул бичом и сказал решительно:
– Ладно. Будь что будет. Едем!
Глава 2
Цирк Доротеи
Замок Роборэй находился в самой живописной части департамента Ори недалеко от Домфрона. С восемнадцатого века он назывался Роборэем, а раньше его звали так же, как и соседнюю деревушку, Шаньи. Деревенская площадь Шаньи была как бы продолжением барского двора. И, если ворота замка бывали открыты, эта площадь казалась очень большой и просторной. В круглом внутреннем дворе были устроены солнечные часы и старинный каменный фонтан со скульптурами сирен и дельфинов.
Цирк Доротеи с музыкой проехал через деревню, то есть Кастор и Поллукс важно шагали перед фургоном и изо всех сил дули в медные трубы, стараясь выдуть из них как можно больше фальшивых нот. Кантэн тащил плакат с объявлением, что представление начнется в три часа, а Доротея стояла на крыше фургона и торжественно правила Кривой Вороной с таким видом, точно это была по крайней мере королевская колесница.
На площади уже стояло несколько фургонов и карет. Наскоро разбивали балаганы, ставили карусели, качели, игры…
Зато цирк Доротеи не делал никаких приготовлений. Доротея отправилась в мэрию за разрешением, Кантэн распряг лошадь, а мальчуганы занялись стряпней. Капитан все еще спал.
К полудню на площади появилась публика – крестьяне и торговцы из Шаньи и окрестных деревень. Кантэн, Кастор и Поллукс дремали в глубине фургона. Пообедав, Доротея снова исчезла. Она прошлась по краю утеса, подошла к обрыву, по которому карабкался утром Кантэн, погуляла в парке, потолкалась среди народа.
– Ну что? – спросил Кантэн, когда она вернулась. – Разузнала ты что-нибудь интересное?
– Да, кое-что. Оказывается этот замок долго был необитаем. Теперешний его хозяин, граф Октав де Шаньи. Последний потомок их рода. Сейчас ему лет сорок-сорок пять, и он женат на миллионерше. Раньше они здесь не жили и только после Версальского мира отремонтировали замок и вчера справили новоселье. Вот почему были гости, а сегодня устраивается народное гулянье.
– Ну а насчет названия Роборэй ты ничего не разнюхала?
– Нет, ни словечка. Я даже не знаю, почему папа вспоминал о нем перед смертью.
– Значит, мы уедем отсюда сейчас же после представления. Да? – приставал Кантэн, только и думавший о том, как бы поскорее выбраться из опасного места,
– Не знаю. Посмотрим. Я все-таки заметила здесь много странного.
– Относящегося к твоему отцу?
– Нет, – ответила она нерешительно. – Нет, совсем другое… Я просто хочу объяснить себе эти странности. Видишь ли, если в деле бывает темное место, то нужно как можно больше узнать, что за ним скрывается. И мне хотелось бы узнать побольше…
Она умолкла, задумалась, потом сказала, взглянув в глаза Кантэну:
– Ты знаешь, какая я осторожная и благоразумная. И ты знаешь, какой у меня нюх и глаз. Я вижу, я чувствую, что мне просто необходимо здесь остаться.
– Почему, из-за названия Роборэй?
– Из-за названия и по другим причинам. Я боюсь, что мне придется действовать, даже решиться на довольно опасные и неожиданные вещи.
Кантэн смотрел на нее во все глаза.
– Я ничего не понимаю, – сказал он наконец, – объясни, пожалуйста.
– Ничего особенного. Человек, которого я прихлопнула в яме, гостит в замке.
– Что ты! Здесь… Ты его видела? Он привел жандармов?
Доротея улыбнулась.
– Покамест нет. Но все может быть. Куда ты спрятал серьги?
– Я положил их на дно большой корзины, в картонную коробочку с сургучной печатью.
– Хорошо. Как только мы кончим представление, ты отнесешь их туда, в кусты рододендронов, между решеткой сада и каретным сараем.
– Разве хватились серег?
– Нет еще. По-видимому, ты попал в будуар графини. Я перезнакомилась с горничными и долго говорила с ними. Про кражу ничего не слышно. Стой, – прервала себя Доротея. – Посмотри, кажется, к тиру подошли хозяева. Верно, эта красивая блондинка – графиня.
– Да, я ее сразу узнал.
– Прислуга ее очень хвалит. Говорят, что она добрая и простая. Зато графу от всех достается: все считают его несимпатичным человеком.
Кантэн тревожно вглядывался в группу у тира и спросил:
– Там трое мужчин. Который муж графини?
– Важный, полный, в сером костюме. Смотри, смотри, он взял ружье. А те двое, кажется, родственники. Высокий, с бородкой, в роговых очках живет здесь целый месяц, а молодой, в бархатной куртке и гетрах, приехал вчера.
– Странно, они смотрят на тебя, как на знакомую.
– Потому что я говорила с ними. Бородатый даже пробовал за мной поухаживать.
Кантэн вспыхнул и собирался что-то выпалить, но Доротея быстро его укротила:
– Тише. Побереги силы. Борьба начинается. Подойдем к ним поближе.
Вокруг тира собралась толпа. Всем хотелось посмотреть, как стреляет хозяин замка, слывший хорошим стрелком. Он выпустил двенадцать пуль, и все они попали в картонный круг мишени. Раздались аплодисменты. Из ложной скромности граф протестовал:
– Оставьте, опыт неудачен. Ни одна не попала в центр.
– Нет навыка, – сказал кто-то за его спиной.
Доротея успела пробраться к самому стрелку и сказала это с таким видом знатока, что все невольно улыбнулись. Бородатый господин в очках представил ее графу и графине:
– Мадемуазель Доротея, директриса цирка.
Доротея поклонилась. Граф, покровительственно улыбаясь, спросил ее:
– Вы критикуете меня как директриса цирка?
– Нет, как любительница.
– А… Разве вы тоже стреляете?
– Иногда.
– В крупную цель?
– Нет, в мелкую. Например, в брошенную монетку.
– И без промаха?
– Разумеется.
– Но, несомненно, пользуетесь прекрасным оружием?
– Напротив. Хороший стрелок должен справиться с каким угодно. Даже с такой допотопной штукой, как эта.
Она взяла с прилавка какой-то старый, ржавый револьвер, зарядила его и прицелилась в картонный круг, в который стрелял де Шаньи.
Первая пуля попала в центр, вторая – на полсантиметра ниже, третья – в первую.
Граф был ошеломлен:
– Это поразительно! Она даже не прицелилась толком. Что вы на это скажете, Эстрейхер!
Эстрейхер пришел в восхищение.
– Неслыханно! Сказочно! Мадемуазель, вы можете составить себе состояние.
Доротея, не отвечая, выпустила еще три пули, потом бросила револьвер и громко объявила:
– Господа! Имею честь вам сообщить, что представление в моем цирке начинается. Кроме стрельбы в цель, вы увидите танцы, вольтижировку, акробатику, фейерверк, бой быков, гонку автомобилей, крушение поезда, пантомиму и много других номеров. Мы начинаем!
Доротея преобразилась. С этой минуты она стала воплощением подвижности, изящества и веселья. Кантэн огородил перед фургоном круг, вбил в землю несколько колышков с кольцами и продел через них веревку. Для хозяев замка Кантэн расставил стулья, остальные разместились вокруг арены – кто на простых скамьях, кто на бочках или ящиках, а кто и просто стоя.
Первой вышла Доротея. Меж двух невысоких столбов натянули канат. Она прыгала по канату как мячик, ложилась на него, качаясь, точно в гамаке, снова вскакивала, бегала взад и вперед, кланялась на все стороны. Потом спрыгнула на землю и стала танцевать.
В ее танцах не было ничего заученного. Казалось, что каждая поза, каждый жест – вдохновенная импровизация. Это не был танец одного настроения или народа. Тут были все нации и все темпераменты. Вот танцует англичанка из лондонских окраин. Вот огнеглазая испанка с кастаньетами. Она плавно скользила в русской, вихрем кружилась в камаринской, и тут же превращалась в женщину из бара, танцующую тягучее сладострастное танго.
И как просто выходило все это: легкое, чуть уловимое движение, слегка подхваченная шаль или прикосновение к прическе – и вся она преображалась. Через край разливалась кипучая здоровая молодость, страсть становилась стыдливой, восторг сменялся застенчивой нежностью. И во всем и всегда она оставалась прекрасной.
Вместо музыки глухо рокочет барабан под палками Кастора и Поллукса. Молча смотрит зачарованная публика, восхищенная изменчивой пляской. Вот на арене мальчишка-апаш. Но оторвешься на мгновение, а на арене – кокетливая, изнеженная дама, танцующая с веером жеманный менуэт. И кто она, эта волшебница? Ребенок? Женщина? И сколько лет ей: пятнадцать, двадцать или больше? Доротея остановилась. Раздались аплодисменты. А она мигом взобралась на фургон и повелительно крикнула публике:
– Тише! Капитан проснулся!
Позади козел была низкая, узкая корзина, похожая на будку. Доротея подняла крышу и спросила:
– Капитан Монфокон. Неужто вы до сих пор не проснулись? Да отвечайте же, капитан! Публика вас ждет.
Она сняла крышку, и оказалось, что это не будка, а уютная колыбелька, в которой сладко спал краснощекий бутуз лет шести-семи. Он сладко зевал и тянулся ручонками к Доротее. Доротея наклонилась к нему и нежно его расцеловала. Потом обернулась к Кантэну:
– Барон де Сен-Кантэн. Будем продолжать программу. Сейчас выход капитана Монфокона. Приготовьтесь и дайте ему поесть.
Капитан Монфокон был комиком труппы. Он был одет в форму американского солдата, шитую на взрослого человека. Полы его френча волочились по земле, брюки были засучены до колен. Это было очень неудобно, и малыш не мог ступить ни шагу, чтобы не запутаться и не упасть, растянувшись во весь рост на земле. Комизм его выхода и таился в этих беспрерывных падениях и в бесстрастной серьезности, с какой малыш поднимался и снова падал.
Кантэн подал ему хлыст, ломоть хлеба, густо намазанный вареньем, и подвел Кривую Ворону. Капитан набил рот хлебом, измазав всю мордашку вареньем, взял хлыст и важно вывел коня на арену.
– Перемени ногу, – важно командовал он с набитым ртом. – Танцуй польку. Так… По всему кругу. На дыбы. Теперь падеспань. Хорошо… Прекрасно…
Пегая одноглазая кобыла, возведенная на старости лет в чин цирковой лошади, понуро семенила по арене, совершенно не слушая команды капитана. Впрочем, капитан не смущался непослушанием лошади. Беспрестанно спотыкаясь и падая, снова поднимаясь и жадно уплетая свой завтрак, он все время оставался невозмутимым, и это взаимное равнодушие старой лошади и маленького карапуза было так забавно, что даже Доротея звонко хохотала, заражая зрителей своим непритворным весельем.
– Прекрасно, господин капитан, – подбодряла она ребенка. – Великолепно, а теперь мы исполним драму «Похищение цыганки». Барон де Сен-Кантэн исполнит «гнусного похитителя».
«Гнусный похититель» с диким ревом бросился на Доротею, схватил ее, перекинул через седло, вскочил на коня. Невозмутимая кобыла так же медленно и понуро семенила по арене. Но Кантэн изображал лицом и позой бешено скачущего всадника. Припав к седлу, он исступленно кричал:
– Галопом! Карьером! Погоня!
А капитан все так же невозмутимо вытащил из-за пояса игрушечный пистолетик и выстрелил в «гнусного похитителя». Кантэн кубарем скатился с седла, а освобожденная цыганка подбежала к своему избавителю и крепко расцеловала его в обе щеки.
Потом Кантэн показывал партерную гимнастику. Были и другие номера, в которых участвовали Кастор и Поллукс. Все было мило, весело, остроумно.
– Капитан Монфокон, возьмите шляпу, произведите в публике сбор. А вы, Кастор и Поллукс, – командовала Доротея, – бейте громче в барабан, чтобы заглушить звон золота, падающего в шляпу!
Капитан с огромной шляпой обошел публику, бросавшую ему медь и смятые кредитки. Потом Доротея вскочила на крышу фургона и произнесла прощальную речь.
– Благодарю вас, господа! С искренним сожалением покидаем мы ваше гостеприимное местечко. Но прежде чем уехать, мы считаем долгом сообщить почтеннейшей публике, что мадемуазель Доротея (она церемонно поклонилась при этом) – не только директриса цирка и первоклассная артистка. Она обладает редким даром ясновидения и чтения чужих мыслей. По линиям руки, на картах, по почерку, звездам и кофейной гуще она открывает все сокровенное. Она рассеивает тьму, она разгадывает тайны и загадки. С помощью своей волшебной палочки она в покинутых развалинах, под камнями старинных замков, в заброшенных колодцах и подземельях отыскивает давным-давно запрятанные клады, о существовании которых не знает никто. Кто ищет их – тому она, несомненно, поможет.