– Ты об этом?
Дэй берет одну из своих поделок – что-то похожее на металлическое колечко.
– Просто убиваю время.
Он смотрит сквозь колечко на свет, потом берет мою руку и кладет поделку в ладонь:
– Подарок тебе.
Я внимательнее разглядываю изогнутую штуковину. Она сделана из шести расправленных и аккуратно переплетенных спиралью скрепок, соединенных концами в кольцо. Просто и ловко. Даже не без художественного штриха. В перевитых проволочках я вижу любовь и заботу; разглядываю петельки, над которыми работали пальцы Дэя, снова и снова сгибая проволочки, добиваясь идеального искривления. Он сделал колечко для меня. Я надеваю его на палец, и оно легко садится на место. Великолепно. Я сконфужена, польщена до полного онемения. Не могу припомнить, чтобы кто-нибудь делал для меня какую-то вещицу своими руками.
Дэй, кажется, разочарован моей реакцией, прячет свои чувства за беззаботным смешком.
– Я знаю, у вас, богачей, свои причуды, но в бедных секторах обручение и признание в любви обычно выглядят так.
Сердце подскакивает в груди. Я не могу сдержать улыбку:
– Обручение колечком из скрепок?
Нет-нет, мне действительно интересно, но пока вопрос не срывается с языка, я не понимаю его скрытого сарказма.
Щеки Дэя вспыхивают, я и тут же беззвучно ругаю себя за новую ошибку.
– Обручение тем, что сделано собственными руками, – отвечает он после короткой паузы.
Он явно смущен, опускает глаза, я чувствую себя ужасно виноватой.
– Прости, это выглядит глупо, – тихо говорит он. – Жаль, что не могу сделать для тебя что-нибудь более изящное.
– Нет-нет, – спешу я искупить свою вину. – Мне правда очень нравится.
Я глажу пальцами колечко, смотрю на него, чтобы не встречаться взглядом с Дэем. Неужели он считает, что я нахожу его дар недостаточно хорошим? Скажи что-нибудь, Джун. Что угодно. Слова бессмысленным потоком срываются с языка:
– Оцинкованная сталь без покрытия. Знаешь, это хороший материал. Он прочнее всяких сплавов, но в то же время гнется и не ржавеет. Он…
Я замолкаю, видя поблекший взгляд Дэя.
– Мне нравится, – повторяю я.
«Идиотский ответ, Джун. Ты его еще кулаком по лицу ударь, пока несешь всякую чушь».
Я нервничаю еще больше, когда вспоминаю, что и в самом деле недавно ударила его пистолетом по лицу. Очень романтично.
– Я рад, – отвечает Дэй, засовывая неразогнутые скрепки в карманы.
Наступает долгое молчание. Я не знаю, какой реакции он ждал от меня, но, вероятно, вовсе не хвалы физическим свойствам современных скрепок. Я неожиданно совсем теряю уверенность в себе, пододвигаюсь к Дэю и кладу голову ему на грудь. У него перехватывает дыхание, словно я застала его врасплох, а потом он нежно обнимает меня. Так-то лучше. Я закрываю глаза. Он одной рукой гладит мои волосы, отчего мурашки разбегаются по коже, и я позволяю себе ненадолго предаться фантазии – представляю, как он берет меня за подбородок, приближает свое лицо к моему.
– Что ты думаешь о плане? – шепчет Дэй мне на ухо.
Я пожимаю плечами, прогоняя разочарование. Глупо с моей стороны в такой момент фантазировать о поцелуях. Я отвечаю вопросом:
– Они уже сказали, что от тебя требуется?
– Нет. Но я уверен, что предполагается нечто вроде всереспубликанского сообщения о том, что я все еще жив. Они хотят, чтобы я поднял бунт? Довел людей до неистовства? – Дэй смеется, но у него серьезное лицо. – Я согласен на все, чтобы вернуть Идена.
– Согласен, – эхом повторяю я.
Он приподнимает меня и заглядывает в лицо.
– Не знаю, позволят ли нам общаться дальше, – говорит он так тихо, что я его едва слышу. – План вроде бы неплох, но если что-нибудь случится…
– Они будут постоянно за мной приглядывать, я уверена, – прерываю я его. – Рейзор – республиканский офицер. Он найдет способ вызволить меня, если все пойдет прахом. Что касается общения… – Я закусываю в раздумье губу. – …что-нибудь придумаю.
Дэй прикасается к моему подбородку, подтягивает меня к себе так, что наши носы соприкасаются.
– Если что-то случится, если ты передумаешь, если понадобится помощь, дай мне знать. Ты меня поняла?
От его слов меня бросает в дрожь.
– Хорошо, – шепчу я в ответ.
Дэй легонько кивает мне, потом отстраняется и откидывается на подушки. Я вздыхаю.
– Ты готова?.. – спрашивает Дэй.
Он не договаривает предложение, но я и так все понимаю. Он хочет знать, готова ли я убить Президента.
Я выдавливаю улыбку:
– Готова, как никогда.
Мы еще долго сидим так. В окна проникает все больше света, и по городу разносятся слова утренней присяги. Наконец я слышу, как открывается и захлопывается входная дверь, потом раздается голос Рейзора. К спальне приближаются шаги, в дверь заглядывает Рейзор, я сажусь на кровати прямо.
– Как ваша нога? – спрашивает он.
Его лицо, как всегда, спокойно, глаза за линзами очков смотрят бесстрастно.
– Хорошо, – кивает Дэй.
– Отлично. – Рейзор сочувственно улыбается. – Надеюсь, вам хватило времени пообщаться с другом, миз Айпэрис. Мы выезжаем через час.
– Мне казалось, врачи сказали, что лучше бы отлежаться еще… – возражает Дэй.
– Прошу прощения, – перебивает Рейзор, отворачиваясь. – Нам нужно успеть на воздухолет. Постарайтесь пока не слишком сильно опираться на больную ногу.
Дэй
Перед выходом Патриоты меняют мою внешность до неузнаваемости.
Каэдэ обрезает мне волосы чуть ниже плеч, потом перекрашивает светлые пряди в темный каштановый цвет каким-то спреем – при необходимости он быстро смывается специальным растворителем. Рейзор дает мне две контактные линзы, которые полностью скрывают мои ярко-голубые глаза. Лишь я понимаю, что цвет искусственный: мне видны крохотные темно-фиолетовые крапинки на моих радужках. Линзы – сами по себе роскошь: богатые женщины пользуются ими для изменения цвета глаз, просто так, ради развлечения. Такие линзы пригодились бы мне на улице, если бы я смог их заполучить. Каэдэ добавляет фальшивый шрам мне на щеку и завершает мою маскировку военной формой первогодки ВВС: черные брюки с красным кантом на штанинах.
Наконец она оснащает меня крохотными, телесного цвета наушником и микрофоном – первый вставлен в ухо так, что его не видно, второй спрятан у меня за щекой.
Сам Рейзор облачен в обычную форму республиканского офицера. На Каэдэ безупречный летный костюм – черный комбинезон с серебряными крылышками на обоих рукавах, контрастные белые зимние перчатки и летные очки. Каэдэ ходит у Патриотов в пилотах не за красивые глаза, Рейзор говорит, что она делает петлю в воздухе лучше, чем любой из известных ему асов. У Каэдэ не возникнет никаких проблем, если придется на деле доказывать, что она пилот Республики.
Тесс уже нет, ее полчаса назад увел солдат – по словам Рейзора, он тоже из Патриотов. Тесс еще слишком маленькая, чтобы сойти за военного даже самого младшего звания, а потому, чтобы провести ее в воздухолет РК «Династия», нужно надеть на нее коричневую рубаху и брюки – одежду рабочих, которые управляют сотнями топок воздухолета.
И наконец, Джун.
Джун безмолвно наблюдает с дивана за моей трансформацией. Она почти не открывала рта после нашего разговора в спальне. Если у всех нас есть какая-то маскировка, то Джун вся как на ладони: без косметики, глаза прежние – темные, проницательные, волосы связаны сзади в хвостик. Одета она в простую кадетскую форму, которую ей прошлым вечером дал Рейзор. В общем, Джун выглядит почти так же, как на фотографии военного удостоверения. Она единственная из нас, у кого по очевидным причинам нет микрофона и наушника. Я несколько раз пытаюсь поймать ее взгляд, пока Каэдэ работает над моей внешностью.
Менее часа спустя мы уже едем в офицерском джипе Рейзора по главной улице Лас-Вегаса. Проезжаем несколько пирамид – посадочные доки Александрия, Луксор, Каир, Сфинкс. Все они названы в честь какой-то древней дореспубликанской цивилизации. По крайней мере, так нас учили в те времена, когда Республика еще разрешала мне ходить в школу. Днем у них другой вид – с выключенными маяками и неподсвеченными краями они похожи на гигантские гробницы в сердце пустыни. Через двери туда-сюда снуют солдаты. Повышенная активность нам на руку – тем легче будет оставаться незаметными. Я снова оглядываю нашу форму: отглаженная, настоящая. Не могу к ней привыкнуть, хотя мы с Джун несколько недель выдавали себя за солдат. Воротничок царапает шею, рукава кажутся слишком тугими. Не понимаю, как Джун все время носит форму. Может, ей хотя бы нравится, как я выгляжу: в мундире мои плечи немного шире.
– Прекрати постоянно дергаться, – шепчет мне Джун, заметив, что я все время поправляю мундир. – Ты нарушаешь требования к ношению формы.
Больше за час я от нее ничего не услышал.
– Ты тоже нервничаешь, – отвечаю я.
Джун несколько секунд колеблется, потом отворачивается. Челюсти у нее сжаты, словно она сдерживается, чтобы не сказать лишнего.
– Я просто пытаюсь тебе помочь, – бормочет она.
Спустя какое-то время я беру и пожимаю ее руку. Она отвечает на мое пожатие.
Наконец мы добираемся до Фараона, посадочного дока, где находится РК «Династия». Рейзор приказывает нам вылезти из машины, ставит по стойке смирно. Только Джун выходит из шеренги, становится рядом с Рейзором и смотрит на одну из боковых улочек. Я время от времени поглядываю на нее.
Секунду спустя из толпы выходит еще один солдат, кивает Рейзору, потом Джун, а та расправляет плечи, пристраивается за солдатом и исчезает в уличной толпе. Вот так: раз – и нет. Я выдыхаю, расстроенный ее неожиданным исчезновением.
Теперь я не увижу ее, пока все не закончится. Если все пройдет гладко. Не смей так думать. Все пройдет гладко.
Мы направляемся внутрь вместе с вереницей вновь прибывших солдат, другие строем выходят из Фараона. Помещение громадное, потолок за главным входом простирается до самой вершины пирамиды и заканчивается вместе с основанием РК «Династия», где я вижу крохотные фигурки, поднимающиеся на борт по лабиринту пандусов и мостков. На каждом уровне по сторонам пирамиды ряды дверей, ведущих в казармы. На каждой стене – бегущая строка с бесконечно бьющими по мозгам данными отлетов и прилетов. Диагональные лифты двигаются вдоль каждого из четырех ребер пирамиды.
Здесь Рейзор оставляет нас. Вот он идет впереди, а через секунду сворачивает в толпу и растворяется в море мундиров. Каэдэ без колебаний продолжает путь, только замедляет шаг, чтобы мы двигались бок о бок. Губы ее едва шевелятся, но голос звучит в моем наушнике с остротой бритвы:
– Рейзор поднимется на борт «Династии» с другими офицерами, но мы не можем идти с военными – нужно будет предъявлять документы. Так что лучше нам проскользнуть незаметно…
Я устремляю взгляд на основание воздухолета, разглядываю карманы и складки по его бокам. Вспоминаю случай, когда я пробрался в стоящий на земле воздухолет и украл две сумки с консервами. Или тот, когда я затопил воздухолет поменьше в Лос-Анджелесском озере, заполнив водой его двигатели. И оба раза проникнуть внутрь незамеченным можно было только одним способом.
– Через мусорные лотки, – шепчу я в свой микрофон.
Каэдэ одобрительно ухмыляется:
– Совет истинного неуловимого.
Мы протискиваемся через толпу и наконец добираемся до лифтовой площадки в одном из углов пирамиды. Здесь мы смешиваемся с небольшой группой, сбившейся у дверей лифта. Каэдэ отключает микрофон, чтобы поболтать со мной, а я тем временем стараюсь не смотреть в глаза другим солдатам. Многие из них моложе, чем я думал, едва ли не мои ровесники, и у некоторых уже тяжелые ранения – металлические конечности, как у меня, дырка на месте уха, рука, изуродованная ожогом. Я поднимаю взгляд на «Династию» и на сей раз смотрю достаточно долго, чтобы заметить отверстия мусорного лотка в боковине корпуса. Если хотим пробраться в воздухолет, нужно действовать быстро.
Скоро подходит лифт. Мы поднимаемся по диагонали – полет, от которого дух захватывает, – потом ждем наверху, пока все не покинут кабину. Выходим последними. Все остальные разбредаются по двум сторонам верхнего холла, который заканчивается пандусами, ведущими в воздухолет.
– Нам предстоит еще один подъем, – говорит Каэдэ.
Она кивает в сторону узенькой лестницы, ведущей к потолку пирамиды. Я тихо разглядываю лестницу. Каэдэ права: лестница ведет в потолок (и, возможно, оттуда на крышу), а он представляет собой лабиринт металлических мостков и путаницу металлических балок. Задняя боковина причаленного воздухолета отбрасывает тень, благодаря которой потолок в том месте погружен в темноту. Если нам удастся спрыгнуть с середины последнего лестничного пролета и подняться до переплетения металлических балок, мы сможем незамеченными подобраться к воздухолету и вскарабкаться по затененной стороне корпуса. Кроме того, вентиляционные ходы довольно сильно шумят, и это вместе с шумами и суетой у основания должно замаскировать все производимые нами звуки.
Надеюсь, моя новая нога выдержит. Я дважды подпрыгиваю на ней – испытываю. Болеть не болит, но я чувствую некоторое давление в том месте, где кожа встречается с металлом, словно одно не полностью срослось с другим. И тем не менее я не могу сдержать улыбку.
– Вот будет развлекуха, – говорю я.
Я почти вернулся в свою родную стихию.
Мы направляемся к погруженной в сумрак лестнице, потом по очереди перепрыгиваем на мостки и перебираемся на балки. Сначала Каэдэ. Забинтованная рука не добавляет ей сноровки, но она все же умудряется надежно ухватиться за балку. Теперь моя очередь. Я без труда перепрыгиваю на перекладину и прячусь в тени. Пока нога работает хорошо. Каэдэ одобрительно смотрит на меня.
– Чувствую себя прекрасно, – шепчу я.
– Я вижу.
Мы двигаемся молча. Мой медальон несколько раз выбивается из-под рубашки, приходится засовывать его обратно. Время от времени я поглядываю вниз или на воздухолет. Посадочная площадка заполнена военными всех рангов, и теперь, когда большая часть предыдущего экипажа «Династии» покинула воздухолет, смена образовала длинные очереди на входных пандусах. Я вижу, что все они проходят быстрый осмотр, проверку документов, экспресс-сканирование. Далеко внизу на площадке перед лифтом собираются новоприбывшие кадеты.
Вдруг я замираю.
– Что случилось? – резко спрашивает Каэдэ.
Я поднимаю палец. Мой взгляд замер на знакомой фигуре, пробирающейся сквозь толпу.
Томас.
Этот деятель проследил наш путь от самого Лос-Анджелеса. Он время от времени останавливается, чтобы задать вопрос вроде бы случайным солдатам. С ним собака такой белизны, что отсюда, с высоты, она светится, точно маяк. Я протираю глаза – уж не галлюцинация ли это? Нет, он здесь. Он протискивается сквозь толпу, держа руку на поясе у пистолета, в другой руке поводок громадной белой овчарки. За ним движется небольшая цепочка солдат. Мои конечности на мгновение немеют, и внезапно перед глазами встают картины: Томас целится из пистолета в мою мать, Томас избивает меня до полусмерти в комнате допросов Баталла-Холла. Видения окрашены в красный цвет.
Каэдэ понимает, что приковало мое внимание, и тоже смотрит вниз. Ее голос возвращает меня к действительности.
– Он приехал за Джун, – шепчет она. – Шевелись.
Я тут же перебираюсь вверх по балкам, хотя все мое тело содрогается.
– Джун? – шепчу я в ответ, чувствуя, как во мне закипает злость. – Так вы, Патриоты, именно его пустили по следу Джун?
– Для этого имелись веские основания.
– Какие же?
Каэдэ нетерпеливо вздыхает:
– Томас ничего с ней не сделает.
Не дергайся, не дергайся, не дергайся. Я заставляю себе двигаться дальше. Теперь у меня нет другого выбора – только довериться Каэдэ. Руки трясутся, и я делаю над собой усилие, чтобы унять дрожь, подавить в себе ненависть. Мне невыносима мысль о том, что Томас дотронется до Джун. Если я не выкину это из головы, то не смогу сосредоточиться ни на чем другом.
Не дергайся.
Внизу под нами патруль Томаса продирается сквозь толпу. Он приближается к лифту.
Мы добираемся до корпуса воздухолета. Со своего места я вижу цепочку солдат – ждут, когда можно будет подняться по пандусу. И тут слышу, как белая овчарка тявкает в первый раз. Теперь Томас со своими людьми стоят на одной из лифтовых площадок. На той же, откуда садились в кабину мы. Теперь собака лает без перерыва, задрав нос к дверям лифта и махая хвостом. Смотри вперед. Шевелись.
Я снова кидаю взгляд вниз: одну руку Томас крепко прижимает к уху – вероятно, у него наушник. Он замирает на минуту, словно пытаясь понять, что услышал. Потом вдруг отдает команду своим людям, и они устремляются прочь от лифта. Назад в толпу солдат.