Из моего горла вырвался вскрик. Он был большим, горячим, растянул меня почти до отказа. Я впустила его, тут же отдавая контроль. Это было привычно… но совсем по-другому. Офигительно… Горячо… Сжимая мои ягодицы, он опускал и поднимал меня, врывался до конца, все сильнее и отчаяннее. Слишком много свободы — руки, ноги не связаны, не зафиксированы. Я не знала, что мне делать с этой свободой. Кричала, рычала, кусалась, как дикая кошка, и впивалась ногтями в его спину. Накатывающий оргазм был как океанская волна… но я никак не могла перевалить за ее гребень.
— Вик… — обжигающий шепот, и опять он прикусил мочку уха. И тут я взорвалась…
Уже почти потеряла ощущение реальности, услышала его стон и почувствовала, как он изливается в меня.
Отдышавшись, он осторожно поддержал, позволяя опустить ноги, взял мое лицо в ладони и опять поцеловал распухшие губы.
— Спасибо, — шепнул он, и я разревелась у него в руках от переполняющих меня чувств, таких новых.
Антон, испугавшись моей истерики, отпустил меня, натянул джинсы, потом подхватил под коленки и стал баюкать, как маленького ребенка, прижимая к груди, шепча какие-то глупые слова извинения. А я ревела, сладко, как в детстве, выпуская что-то из своей странной, искореженной души, которую больно разъедала его неожиданная, непривычная нежность.
Он опустил меня в кресло, бережно, как хрупкую статуэтку, сдвинул к стене стол, разобрал диван. Пошел в ванную, открыл воду. Он что, меня купать собрался?! Вернулся, налил в стакан сока и поднес к моим губам. Я взяла из его рук стакан и попыталась сделать глоток, но зубы стукнули о край.
— Вик, я идиот, — в его голосе такое раскаяние. Глупенький… причем тут ты… Это я испорченная, ненормальная.
Поставила стакан на пол. Он стоял передо мной на коленях. Но не так. Совсем не так. Обхватила его за шею, поцеловала жадно, словно боялась, что он исчезнет.
— Я хочу тебя, — губы сами произнесли это, — хочу… Люби меня, пожалуйста. Не отпускай… только не отпускай…
Моя ванная была слишком маленькой для его большого тела. А мой диванчик так жалобно поскрипывал. Мою крохотную квартирку распирало от нашей страсти, я боялась думать, как буду смотреть в глаза соседям.
Утром я не могла оторвать от него взгляда, даже, кажется, перестала дышать. Он спал, широко раскинув руки, улыбался во сне своей невозможной улыбкой, а я смотрела на него, приподнявшись на локте, и так не хотела, чтобы он просыпался.
Я не строила иллюзий. Мы не были связаны никакими договорами. Я пригласила его сама и тут же с ним трахнулась. Я была для него одноразовой шлюхой. Сейчас он проснется, виновато улыбнется, оденется и уйдет. А я опять буду выть по вечерам от одиночества.
Закусила губу, больно, до крови, чтобы не зареветь.
Вздохнула и повернулась, хотела выскользнуть из постели.
Теплая ладонь обхватила меня поперек живота.
— Куда собралась? — жарко прошептали мягкие губы, скользя по моему плечу. — Не пущу.
Собравшиеся уже пролиться слезы испарились. Что-то было в этом шепоте, что я поверила — не уйдет. Не отпустит.
Так он появился в моей жизни. Антон. Антоша. Антошка. Мое солнечное невозможное чудо. Настолько невозможное, что я просыпалась по ночам от собственного крика, когда мне снилось, что он ушел.
Через месяц после нашей первой бесстыдной ночи он представил меня своей маме. Она меня поразила. Тихая, нежная, маленькая. Рыжие волосы, бледная кожа. Она была так похожа на мою маму. Но совершенно другая. От нее исходила теплая сила, уверенность. Как и от Антона. Наверное, такой была бы моя мать, если бы ее не сломал отец. Я долго не решалась спросить у Антона о его отце. Но он сказал сам. Он бросил их еще до его рождения. Антошку мама воспитала одна. И так и не вышла больше замуж.
Когда Антон сказал, что хочет на мне жениться, я хохотала как безумная. Он даже обиделся. Но мой хохот перешел в истерические слезы. И ему опять пришлось меня успокаивать.
Он постоянно меня успокаивал. Я стала с ним совершенной истеричкой. Раньше я не позволяла себе такой роскоши. Но с Антоном я снова стала ребенком. Иногда капризным, иногда самовлюбленным и эгоистичным. И самое удивительное, что это ему нравилось.
Мне казалось, что ему нравится во мне все. Смех, слезы, капризы и восторженное обожание. Я готова была целовать его ноги, но постоянно сдерживала себя, понимала как это было бы нелепо.
Алиса, которая уже стала мамой крепенького пухлого полугодовалого малыша, прожужжала мне все уши, познакомившись с Антоном, что он идеальный Дом, и я обязана ввести его в Тему. Я чуть не побила ее. Сама мысль об Антоне в Теме была для меня кощунством. Его солнечному сиянию не было места в мрачных подвалах с цепями, кандалами и кнутами. Я предала бы его, если бы втянула в этот мир.
Вместе с Мастером я попрощалась с Темой навсегда. По крайней мере, мне так казалось.
Мы поженились в декабре, перед самым Новым годом. Я уволилась из фирмы Надежды, чтобы даже она не напоминала мне о Теме.
Работала на дому, составляя бухгалтерскую отчетность для нескольких крошечных фирмочек. Денег это приносило не много. Но нам хватало. Хватало друг друга. Нашего горячего безумного секса, наших утренних поцелуев, нежных и невесомых, пикников на природе, когда нам казалось — мы одни во все мире. Поездок по магазинам, когда мы едва удерживались, чтобы не заняться любовью прямо в примерочной. Я любила его. Отчаянно и исступленно. А он меня — спокойно и уверенно.
Когда мне в первый раз приснился этот странный сон, я подумала, что виноват фильм «Девушка с татуировкой дракона», на который мы ходили накануне.
Но сны повторялись и повторялись, становясь все реальнее. И каждый раз я просыпалась, крича от страха, но дико возбужденная. Все заканчивалось страстным сексом, и мой муж, конечно же, был не против. Но мне казалось, что он начал о чем-то подозревать.
Я рассказала Алисе. Она усмехнулась:
— Это ломка, детка. Тема так просто не отпускает. Я же говорила тебе, лучший вариант — ввести Антона в Тему. Осторожно, по шажку. К тому же скелеты в шкафу — не лучший груз для счастливой семьи.
Я не хотела даже слушать. Мой светлый волшебник… мой солнечный зайчик… И плеть в его руках?! Нет.
Сны мучили меня все сильнее. Я уже ждала их, со страхом и предвкушением. Как когда-то ждала сессии. Боли. Наказания. Это было изматывающее, нездоровое чувство.
Это было предчувствием грозы. И гром грянул.
Однажды я зашла в свою почту, чтобы проверить, прислали ли мне новые бухгалтерские формы мои работодатели. Я сменила все свои адреса и никому из тех, кто мог напомнить мне о старой жизни, их не давала.
Письмо было подписано одной буквой. М. Состоящей из перекрещенных сабель. Я тупо смотрела на экран. Не верила, что это происходит со мной на самом деле. Слышала за спиной грохот. Рушился мой новый мир.
Это был Мастер. Несомненно. Его приказ был предельно ясен. Я должна была организовать все так, чтобы быть в полном его распоряжении в течение десяти дней круглые сутки. Никому об этом не сообщать. Если я откажусь, он перешлет моему мужу имеющиеся у него мои фотографии. К письму прилагалась одна их них. Меня замутило. Обнаженная, связанная веревками в самой немыслимой позе, бесстыдно раскрытая, с исстеганной хлыстом задницей, с зажимами на сосках и клиторе, соединенными цепочкой, которую сжимала в зубах. Лицо, искаженное от боли и похоти. Я была такой… была…
Самое страшное было в том, что я не могла никому рассказать. Конечно, Мастер нарушал самый уважаемый, непреложный закон Темы. Добровольность. И если я сдам его той же Надежде, он станет в сообществе изгоем. Только вот мне это уже вряд ли поможет. Я разрушу до основания весь свой светлый, солнечный мир. Не думаю, что после таких моих фотографий Антон захочет меня видеть.
Для оправдания моего отсутствия перед мужем к письму прилагалось приглашение на семинар по «1С: Бухгалтерии» на мое имя. Место проведения — санаторий в Подмосковье с уютным названием «Серебряные ключи». Участие в семинаре было оплачено одной из фирмочек, для которых я готовила бухгалтерскую отчетность.
Мысль о том, что я могу не подчиниться приказу Мастера, попробовать бороться с ним, была отметена сразу как безумная.
Больше всего я боялась того, что Антон не поверит. Не отпустит. Потому что если он скажет «нет», я не смогу уйти. Но он так легко поверил. Порадовался со мной тому, что после этого семинара я смогу устроиться на работу куда-нибудь в банк, порывался позвонить директору этой фирмочки, чтобы поблагодарить.
До назначенного дня оставалось три дня. Я отдавалась ему по ночам с такой страстью, с таким отчаянием. Как в последний раз.
В день моего «отъезда» у Антона был выходной. Я нервничала, не зная, каким образом улизнуть от него, потому что ни в какой санаторий «Серебряные ключи» я не собиралась. Но с утра ему позвонили и вызвали на работу. Потом перезвонил и сказал, что срочно улетает в командировку, и что заедет попрощаться и собрать вещи. Я выдохнула с облегчением. Уходя, он сжал меня в своих медвежьих объятиях, даже хрустнули ребра. Будто почувствовал что-то. Я не сдержала слез.
— Ну чего ты, малыш? — нежно шептал он и целовал мои глаза. — Всего десять дней.
Всего… десять дней… Если бы ты знал, мой солнечный зайчик, какой тьме в лапы я отправляюсь.
Мне было назначено на шесть вечера. Я выехала заранее, чтобы не опоздать. Все мои Домы были помешаны на пунктуальности. А Мастер в особенности.
Пока я ехала в такси, сердце больно бухало в груди. Но привычного возбуждения не было. Было тяжелое ощущение, что я отправляюсь на собственную казнь. Давящее, пригибающее к земле.
Я отпустила такси в начале улицы. Дальше пошла пешком. Нажала на кнопку звонка. Ворота тихо щелкнули, пропуская меня в мой персональный ад.
Дверь рядом с гаражными воротами была приоткрыта. Я поняла намек, вошла и сразу отправилась в комнату для игр. Как всегда, оставила свою обувь и сумочку за дверью. Уже внутри сняла одежду, вздрогнув от прохладного воздуха. На улице было холодно, а полуподвальное помещение, видимо, не успело нагреться. Хотя, возможно, это тоже было частью сценария. Обстановка сильно изменилась с того дня, как я была тут в последний раз. Появилось много новых странных и жутковатых снарядов. Отчего-то я поняла, что они приготовлены специально для меня.
На полу не было знакомой мне кожаной подушечки. Я встала коленями на каменный пол, содрогнувшись от плохих предчувствий.
Тишина давила мне на уши, будто вода на глубине. Тихие шаги по коридору взорвали ее, заставив меня вздрогнуть. Я опять была в своем страшном сне.
Жесткая ладонь легла мне на плечо.
— Ты приехала. Отлично, — тихий голос, такой знакомый. Под кожей будто пропустили ток, и я дернулась.
— Не бойся, девочка, — на глаза привычно легла плотная повязка. — Ты скучала по мне? Или приносишь жертву своей неземной любви?
Я молчала. Он не приказывал отвечать. А я не хотела.
— В сущности, мне все равно, — безразличный, холодный, презрительный. — Итак, ты приехала, тем самым приняла мои условия. Лайф-стайл. Двадцать четыре часа в сутки. Ровно на десять дней. По окончании, если захочешь, — ты свободна. Больше не услышишь обо мне никогда. Никаких стоп-слов. Никаких легких ограничений. Твои хард лимиты я помню. И постараюсь не нарушать. Кивни, если поняла.
Судорожное движение головы. Мне было страшно. Очень. Но я сжала зубы, чтобы они не выбивали дробь.
— Встань! — жестко приказал Мастер. По движению воздуха и легким шагам я поняла, что он обошел кругом. Потом отошел к стене. Звякнули цепи.
— Вытяни руки!
На запястья легли кожаные наручи. Щелкнул карабин. За руки он потянул меня в центр комнаты. Поднял их, пристегнул карабин к цепям. Отошел. Скрипнул механизм, и мое тело натянулось, как струна, пальцами ног я отчаянно пыталась нащупать знакомую мне чуть выступающую плиту в полу.
— Да, девочка. Ты все помнишь.
Жесткая рукоятка плети огладила мои ребра, спустилась по бедрам, грубо оцарапала внутреннюю поверхность, ворвалась между ног.
— Ты сухая, — укоризненно сказал Мастер. — Обычно ты уже текла до того, как я начинал тебя бить. Я хочу наказать тебя, девочка. Ты знаешь за что?
Опять эта жестокая игра в угадайку. Как правило, я угадывала. Но это было тогда. Когда между нами была незримая связь. Теперь же я совершенно не понимала и не чувствовала его. И боялась до тошноты.
Я молчала. Я не попадусь так просто. Мастер не приказал отвечать.
— Отвечай, девочка! — вот теперь нужно угадать.
— За то, что отказалась от лайф-стайла. Тогда.
Короткий жестокий смешок дал мне понять, что я промахнулась. Черт. Это еще один удар к уже назначенному.
— Попробуй еще раз. Плюс один, девочка, плюс один.
Мысли никак не хотели собираться, рвались, расползались, как изъеденная кислотой ткань.
— За то, что не просила продолжать договор, — просипела я.
Лучше я ничего не смогла придумать.
— Нет, не угадала. Еще один удар. Итого двенадцать. Догадываешься, что я выбрал для твоего наказания?
Воздух вырвался из моих легких со свистом. Конечно, его любимая плеть. Без сомнений.
— Вижу, догадываешься. Считай! И проси о каждом новом!
Боль разорвала мою поясницу и живот. Наконечник чиркнул между ног. Я взвыла, сквозь вой едва различалось слово «один».
— Могу я получить еще, Мастер? — я буквально выдавила из горла эти слова. Тошнота подступала, будто это были скользкие слизняки.
Второй снова опоясал меня дикой, ни с чем несравнимой болью. Он бил меня в полную силу. Не жалея. Не заботясь об отметинах. Не разогрев предварительно. Стараясь попасть ближе к предыдущему рубцу, чтобы было больнее. Мелькнула мысль: «Как я объясню Антону эти жуткие синяки?».
— Два! — выкрикнула я, глотая слезы. — Мастер, прошу о следующем!
Рукоять плети раздвинула мне ноги. Господи… спаси меня, дай мне сил перенести эту муку. Кажется, я начинала понимать, за что он так жестоко наказывал меня.
Живот и нежная кожа между ног… Струйка крови, щекоча, стекает вниз…
— Три! — рыдаю в голос, — пожалуйста… пожалуйста… еще…
Я не могу его остановить. У меня нет такого права. Я — вещь. Его кукла. Неодушевленный предмет. Но вещь не испытывает боли. Я вещь… боли нет… нет… Боже! Как же больно!
— Четыре! Мастер… еще…
Он сменил позицию. Ягодицы и спина. Это легче.
— Пять. — Я уже сиплю, но если остановлюсь или собьюсь, он начнет заново. И мне не выдержать…
Господи, это только половина. Он не остановится, хотя я уже на краю. Я чувствую, как начинает шуметь в ушах и наливаться тяжестью затылок. Во рту противный металлический привкус.
Вдруг мне в рот жесткие пальцы вталкивают что-то резиновое и круглое, а на затылке застегиваются ремешки. Кляп?! Он никогда не пользовался кляпом, ему нравились мои крики.
— Так тебе будет легче. Считать больше не нужно.
Неужели он меня пожалел?!
Но болевой шок все сильнее завладевал мной. После девятого удара я начала отключаться.
Мастер остановился. Раздался влажный звук, будто в ведре выжали губку. Запахло какими-то эфирными маслами. Хвоя, мята и еще что-то знакомое.
Как приятно. Прохладная влажная губка на лице, на пересохших искусанных губах, нежно — по иссеченному плетью телу, по каждому рубцу… Боль утихает…
Губка плюхнулась в ведро. И новый удар выбил из моих легких воздух, отчаянно замычала, впившись зубами в кляп.
— Шш, уже почти все…
Жалость?! Он знает, что такое жалость?
Последние три были самыми болезненными. Мне показалось, что Мастер вложил в них всю свою силу, всю… ревность?! Господи… ревность… Вот, за что я плачу!
Жесткие пальцы расстегнули ремешки, вынули кляп. К губам он поднес трубочку. Жадно обхватила губами и втянула. Холодное, вкусное. Освежает. По венам разлилось тепло. Энергетик? Боль стала тише. Прибавилось сил.
Щелкнул карабин, и я с размаху упала на колени на каменный пол. Но разбитые коленки — ласковое поглаживание.
— Молодец, девочка. Ты справилась. Так ты поняла, за что была наказана? Я могу сказать сам.