— Ты врешь, охотник! Это не урм. У каждого урма два глаза. И глаза урмов не светятся красным, — успокаиваясь, откинулся Великий назад на клифоньи шкуры.
— У него действительно один глаз. Он горит, словно головешка в, темноте. Но это очень зоркий глаз. Он находил мои следы даже на твердом камне. Спасай племя, Хн!
— И ты не убил урма, трусливый Ыр? Урмы слабы, как мухи. Их убьет самый маленький камень. Я казню тебя, охотник. Но не за то, что по твоим следам сюда придет урм. Я казню тебя за трусость. Трусливый охотник — не охотник. Таких всегда изгоняли из племени йамаров.
— Верь мне, Хн! Я бросал в урма камни, но они отскакивали от него, как от скалы…
— Ха-ха-ха! — вождь оскалил свои коричневые зубы. — Урм — как скала! Там был не урм! Я казню тебя, Ыр, но не за трусость. Ты умрешь за ложь. Лживый йамар — не йамар!
— Я недостоин той смерти, которую мне приготовят, но на моих губах никогда не было лжи… Только йамары и эти пришельцы урмы ходят на двух ногах…
— Что?! — вскричал Великий. — Ты мне перечишь? За это ты умрешь самой страшной смертью. Племя уйдет, а ты останешься здесь, в этой пещере! Один! Без огня! Без воздуха и света, ибо вход завалят большим камнем! Ты останешься здесь! Навсегда!!!
Голос Великого постепенно перешел на визг. Вдруг он замолчал, переводя дыхание, и в наступившей тишине послышался шепот Ыра:
— Спасибо тебе, Хн! Я всегда мечтал о такой смерти.
Охотник снова упал лицом на жертвенный камень и замер. Вождь встал, плюнул на распростертое перед ним тело Ыра и вылез из пещеры. Вслед ему неслось бормотание:
— Хвала тебе, Хн! Я всегда верил в твою справедливость. Скорее уводи йамаров от проклятых урмов…
…Племя уходило выше в горы. Впереди и позади шли суровые охотники с каменными топорами, посередине двигались женщины и дети, а в самом центре шагал Великий в шкуре клифона. Шкура означала могущество и величие.
Впереди были синие льды, не раз спасавшие йамаров от злых и коварных урмов. Урмы не любят холода. Лишь очень немногие из них, забыв об опасностях, рискуют забираться сюда. Не раз племя, укрывшись за скалами и спрятавшись в ледяные трещины, настороженно наблюдало, как урмы медленно, друг за другом, тяжело дыша, поднимались в гору. В руках они держали странные топоры, а друг с другом их связывала толстая паутина. Видимо, в мире, откуда явились урмы, обитают огромные пауки, умеющие ткать такие прочные нити. Что искали урмы во льдах? Следы йамаров? Цветок Б-к-а? Снежных духов Эгу? Или хотели поговорить с Богом Синего Неба, обитающем на самых высоких вершинах? Во льдах урмы были не опасны. Гораздо хуже встретить их здесь…
Вдруг охотники, шедшие впереди, остановились, задние стали толкать передних. Все разом завопили и завизжали. Вождь хотел было прикрикнуть на своих соплеменников, но вдруг увидел на тропинке урма. Урм был один. Он стоял и спокойно одним глазом смотрел на племя. Задние бросились было бежать, но вождь взглядом остановил их.
— Вы трусливые ткали, а не охотники! Разве вы не видите, что урм один? Разве вы боитесь его? Разве вы не сумеете его победить? Предайте же его смерти! Спасите племя йамаров!
Никто не пошевелился, ни одна рука не поднялась. Урм молча стоял и смотрел единственным глазом. В душе у Великого словно провели грубым каменным скребком. Еще ни разу не было так, чтобы все племя ослушалось его приказаний. Еще никогда он так не боялся сам. Колени его подрагивали, нос беспокойно дергался, внутри жгло так, как если бы он проглотил язык пламени. Но даже сквозь страх Хн почувствовал, что если племя сейчас не послушает его, то не быть ему больше вождем и живым ему тоже не быть. Лучше сразу прыгать в ледяную трещину. Туда, где хоронят йамары своих умерших сородичей. Собрал Великий последние силы и крикнул:
— Так убейте же его! Камнями! Камнями! В урма полетели острые булыжники. Он стоял спокойно, хотя некоторые камни сильно ударяли его по голове и туловищу. Белым отсвечивала его гладкая кожа. Изредка вспыхивал красный глаз.
Но вот урм шагнул вперед и протянул вперед руки. Раздался странный голос, произнесший непонятные слова:
— Люди Земли приветствуют вас!
— Что он сказал? — зашептались охотники.
— Его голосом говорят злые духи! — закричал Хн. — Убейте его, чтобы он никого не привел за собой…
В урма снова полетели камни. Раздался звон, красный глаз потух. Урм махнул рукой и сказал:
— Настала ночь. Если нет приказаний, я отключаюсь. Нужно экономить энергию… Он замер.
— Мне кажется, Хн, что он мертв, — сказал один из охотников
Все подошли к урму. Внутри его что-то тихо стучало.
— Он жив! — снова поднялся страшный шум.
— Живой урм не может быть таким холодным. Он мертв! — громко объявил Великий.
— Кожа урмов мягкая, а этот тверд, словно камень. Может быть, это не урм?
Вождь посмотрел на говорившего. Тот растерянно замолчал. Хн медленно пошел на него. Охотник отступал шаг за шагом. Вождь цедил ему сквозь зубы, но достаточно громко, чтобы слышали все остальные:
— Урмы хитры, запомни это! Они могут надеть на себя жесткие каменные шкуры, — Хн остановился и сузил глаза. — Ты видел когда-нибудь голого урма? Что же ты молчишь? Урмы всегда прячутся от солнца и света за толстыми покровами. Этот урм следит за нами и приведет других. Ты понял? Он закрылся каменной кожей. Он боялся, что мы нападем на него. Он боялся не напрасно! Мы разорвем его каменную шкуру! Мы доберемся до его мягкого тела! И ты первый съешь его теплую печень! Иди же, убей…
Охотник поднял свою корягу, разбежался и ударил урма по блестящему животу. Что-то щелкнуло. Послышался слабый звон. Урм издал странный звук, удивленно повернул голову и произнес:
— Люди Земли приветствуют вас…
— Он жив!!! — завизжали женщины.
Охотники молча попятились. Вождь опять почувствовал волнение. Колени подгибались. Но недаром его звали Хн! Он быстро опомнился, схватил огромный острый каменный топор и вонзил его в тело урма. Урм резко поднял руку. Великий отскочил. Но урм не обращал на него никакого внимания. Он вытащил из раны топор, спокойно, без усилий обломил палку-рукоятку, а камень подбросил и спрятал в сумку, висевшую у него на боку.
— Образец базальта, — сказал он, — высокое электросопротивление…
Началась паника. Женщины завыли и, схватив детей, побежали в разные стороны. Ведь урм овладел священным топором Великого. Закричали охотники и бросились за женщинами. Впереди всех прыгал по камням вождь в развевающейся шкуре. Племя рассеялось. Урм постоял несколько мгновений, шагнул вперед, но, споткнувшись о булыжник, упал с грохотом и звоном на каменистую почву. Плохо идти без глаза, да и рана от топора Великого, видно, оказалась серьезной.
Никого не было видно около урма. Только дряхлый старик К'о пытался спрятаться за камень, да никак не мог согнуться. Ому — Бог Тумана — опять ударил его в спину. Он стонал, схватившись за поясницу, и смотрел вслед убегающим. Все бросили его. Бросили прямо в лапы проклятому урму. Он схватит сейчас его, старого К'о, за спину, согнет, сомнет и засунет себе в необъятную сумку, как только что засунул туда священный топор Великого.
Но никто не хватал старика, и вообще никто не шевелился у него за спиной. К'о осторожно обернулся. Урм лежал ничком, и из раны на боку капала на белый камень его прозрачная желтая кровь. Она шипела на камне и текла тоненькой струйкой прямо на цветы, росшие рядом. Уже многие из них почернели и поблекли. Ужас охватил К'о. Вот он лежит, умирающий урм, течет его ядовитая кровь, от которой даже камень шипит, как змея, вянут и умирают от этой крови цветы. И этот один жалкий урм смог обратить в бегство бессмертное племя йамаров. Сам Великий бежал, как трусливый ткали… А теперь этот урм лежит без сознания рядом со стариком К'о. И может старик сделать с ним все, что ни пожелает. К'о поднял с земли большой камень, потихоньку подошел к урму и, забыв боль в пояснице, быстро и решительно опустил камень на блестящую лысую голову пришельца. Голова громко хрустнула. Даже слабые звуки внутри урма прекратились. Урм стал неподвижен, как священная скала, где обитают снежные духи Эгу.
К'о засунул руку в сумку урма, вытащил тяжелый каменный топор вождя и заплясал, потряхивая седой гривой.
Священный топор Великого у него в руках! Никто еще, кроме Хн и урма, не дотрагивался до его блестящих граней. У кого топор — у того и сила. Кто теперь Хн? Никто! Теперь он, К'о, — Великий! Кто убил урма? Может быть, вождь? Нет, он бежал быстрее женщин. Может быть, кто-нибудь из молодых охотников? Нет, они попрятались, как мухи от мороза. Он, К'о, убил урма. У него в руках священный топор, у него власть, у него сила!
Сильный удар кулаком свалил К'о с ног. Хн стоял над ним и посматривал по сторонам. Вокруг собирались охотники. Поодаль толпились женщины.
Хн плюнул на старика.
— Старый болван! Помёт урма! Возомнил себя Великим! Лижи мои пятки!!!
Но К'о уже ничего не слышал. Глаза у него закатились, а веки тихо подрагивали…
Хн, зло бормоча, отвернулся от старика и подошел к урму.
— Он мертв! Теперь он совсем мертв.
— Он мертв! — завопили охотники. Они вскочили на урма и стали топтать его ногами.
Один из охотников завыл и схватился за ногу. Ступня была разрезана, струей бежала кровь. Никто и не обратил на него внимания. Все бешено топтали неподвижное тело урма. В его чреве позвякивали странные внутренности.
— Этот урм весь каменный, — сказал один из охотников.
— Но разве камень живой? — спросил другой.
— Нет, камни мертвы.
— Так как же каменные урмы могут быть живыми?
— Кто же это?
Вдруг что-то еще раз щелкнуло внутри разбитого урма.
— Люди Земли приветствуют… — урм захрипел и замолк.
— Это не урм! — с ужасом сказал Великий. — Это фурык…
Фурык — слово, происходящее из языка древних йамаров (см. том 31), коренных жителей планеты Улисс звездной системы К-131Н. Йамары впервые замечены на Улиссе экспедицией 2532 года, однако наладить связь с ними долго не удавалось, йамары уничтожали роботов-парламентаров. Лишь в 2877 году был установлен первый контакт, после этого за короткий срок йамары прошли путь от каменного века до вершин современной цивилизации. (См. том 32. «Йамарская наука, литература и искусство».) Слово «фурык», означавшее у древних йамаров состояние между жизнью и смертью, в настоящее время потеряло свой первоначальный смысл и употребляется на Улиссе для обозначения шагающих автоматов различного назначения.
«Всемирная Энциклопедия», 3045 год.
том 174 («Фикус — ФЭ»), стр. 797.
Владислав Крапивин
Далекие горнисты
Это просто сон. Я расскажу его точно, как видел. Ни до этого раза, ни потом не снились мне такие подробные и яркие сны. Все помню так отчетливо. Помню, как трогал старые перила в лунном доме и рука ощущала теплое дерево: волнистые прожилки и крепкие затылочки сучков, отшлифованных многими ладонями. Помню, как пружинили доски деревянного тротуара, когда на них качался Братик. Помню, какой большой и выпуклой была тогда луна…
Я видел, что мне одиннадцать лет и я приехал на каникулы к дяде в Северо-Подольск. Не знаю, есть ли на свете такой город. Если и есть, то не тот и не такой. А дядя и вправду есть, но живет он в Тюмени. Впрочем, это неважно, в рассказе он все равно не участвует.
Сон мой начинался так: будто я проснулся в дядином доме, в пустой деревянной комнате, звонкой, как внутренность гитары. И понял, что пришло хорошее утро.
Утро и в самом деле было славное. Весело ссорились воробьи, и чириканье их громко отдавалось в комнате. Часто вскрикивали автомобили. В большом городе такого не услышишь.
Я и раньше знал, что дядин дом стоит у крепостного холма, но не думал, что так близко. Окно смотрело прямо в заросший откос. Он был щедро усыпан цветами одуванчиков. Неба я не видел, но одуванчики горели так ярко, что было ясно: солнце светит вовсю.
Я машинально потянулся за одеждой. На спинке скрипучего стула оказались старенькие синие шорты и клетчатая рубашка. Я таких у себя не помнил, но было все равно. Оделся. Заметил, что рубашка чуть маловата и одна пуговица болтается на длинной нитке.
Потом я распахнул окно. Зеленый с желтой россыпью откос как бы качнулся мне навстречу. Я встал на подоконник и прыгнул в утро, полное травы и солнца.
Я стал подниматься по холму к развалинам белых башен. Солнце сразу взялось за меня. Даже сквозь рубашку я чувствовал его горячие ладони. Старенькие кеды скользили по траве, и я немного устал. Вытянул руки и лег лицом в желтые одуванчики. Они были мягкие и пушистые. Вы замечали, что у них даже запах какой-то пушистый? Запах летнего утра. Пахло еще травой и землей, но этот пушистый запах был сильнее.
Лежал я недолго. Солнце слишком припекало спину, я вскочил и одним броском добрался до остатков крепости. Только снизу они казались белыми. Здесь камень был светло-серый, с рыжими подпалинами какого-то лишайника.
Стены почти все были разрушены. Уцелевшими выглядели только две остроконечные шатровые башни. Совсем такие, как рисуют в книжках с русскими сказками. А еще на холме был высокий собор с заколоченным крест-накрест входом, полуразрушенная часовенка и низкий каменный дом. Тоже пустой.
И тихо-тихо. Ни кузнечиков, ни воробьев.
Я оглянулся на город. Увидел коричневое железо крыш, темную зелень тополей, электричку, бегущую по желтой насыпи, два подъемных крана… Там все было так, как нужно. А здесь было не так. Я оказался как бы на острове.
У разрушенной стены валялась чугунная пушка с выпуклым двуглавым орлом на черной спине. Чугун был теплый и шероховатый, весь в оспинках. Я поглядел на уснувшую пушку, перелез через камни и вошел в густую траву. Хорошо помню это ласковое ощущение детства: идешь по высокой траве, раздвигаешь ее коленками, и метелки травы мягко щекочут кожу.
Мне хотелось найти старинную монету или обломок меча, но кругом были трава и камни. Тогда я пошел к башне. Низко, за травой, темнел полукруглый вход.
Я сделал несколько шагов — пять или шесть — и ничего не случилось, но, как мягкий толчок, меня остановило предчувствие тайны. Тайны или приключения. Так бывает и во сне, и наяву: возникает ожидание чего-то необычного. Во сне это чувствуешь резче.
Я остановился и стал ждать. И тут появились эти двое.
Впрочем, не было в них ничего странного. Просто двое мальчишек. Пригнувшись, они вынырнули из похожего на туннель входа и пошли мне навстречу.
Одному было лет одиннадцать, как мне, другому поменьше — наверное, лет восемь.
Старшего я не сумею описать точно. Знаю только, что он был темноглазый, тонкоплечий, с темной, косо срезанной челкой. Черты лица почти забылись, но выражение, сосредоточенное и сдержанно-грустное, я помню очень хорошо. И запомнилась еще такая мелочь: пуговицы на темной его рубашке шли наискосок, словно через плечо была переброшена тонкая блестящая цепочка.
Потом, когда мы узнали друг друга, я называл его по имени. Имя было короткое и звучное. Я забыл его и не могу придумать теперь ничего похожего. Я буду называть его Валеркой: он похож на одного знакомого Валерку. Но это потом. А сначала он был для меня просто Мальчик, немного непонятный и печальный.
Младшего я помню лучше. Это странно, потому что он был все время как-то позади, за старшим братом. И не о нем, в общем-то, главная речь. Но я запомнил его до мелочей. Ясноглазый такой, с отросшим светлым чубчиком, который на лбу распадался на отдельные прядки. Он был в сильно выцветших вельветовых штанишках с оттопыренными карманами и в светло-зеленой, в мелкую клетку, рубашке. Помятая рубашка смешно разъехалась на животе, и, как василек, голубел клочок майки.
У него были темные от въевшейся пыли коленки и стоптанные сандалии. На левой сандалии спереди разошелся шов. Получилась щель, похожая на полуоткрытый рыбий рот. Из этого «рта» забавно торчала сухая травинка.