Подумав, как по возвращении будет дуться на него кот Василий, Дмитрий Алексеевич расстроился еще больше.
Вдруг рядом с ним притормозила небольшая черная машина, и знакомый голос проговорил:
– О, какая встреча! Никак вы это, Дмитрий Алексеевич?
– Что это вы изображаете? – раздраженно отозвался Старыгин, узнав выглядывающего из машины инспектора Мяги. – Во-первых, часа не прошло, как мы с вами расстались, так что ваша радость неуместна. И, во-вторых, эта встреча вовсе не случайна, вы наверняка за мной ехали от самого полицейского участка…
– О, не обижайтесь на меня! – с виноватым видом воскликнул толстяк. – Да, правы вы, конечно, я этой встречи искал.
– Вам что – мало показалось такого долгого допроса? Не наговорились со мной?
– Отнюдь! – Инспектор смешно воздел руки. – Я хотел… как это? Загладить впечатление ваше от эстонской полиции. Честно скажу вам – коллега мой инспектор Сепп очень хороший полицейский, но чуть-чуть… как это? зануда, и вы могли обидеться на него немного. Поэтому я хочу угостить вас обедом. Здесь рядом местечко есть очень приятное…
Старыгин вздохнул: инспектора явно играли с ним в классическую игру «хороший и плохой полицейский», и толстяк Мяги взял на себя роль хорошего. Впрочем, так или иначе, он проголодался за время допроса и собирался где-нибудь поесть, а толстяк Мяги наверняка знает толк в здешних заведениях.
Инспектор припарковал машину и повел Дмитрия Алексеевича пешком. Их путь лежал через узкую улочку, точнее – проулок между двумя рядами мрачных каменных зданий. Этот проулок назывался проходом Святой Катерины, и все помещения первого этажа вдоль него занимали мастерские кузнецов, стеклодувов, ткачей, гончаров и прочих мастеров традиционных ремесел.
Мимоходом Старыгин заглянул в открытую дверь стекольной мастерской. Там он увидел раскаленную от жара печь, возле которой стоял красный распаренный стеклодув. На длинной трубке он держал искрящийся сгусток лилового стекла, который на глазах превращался то ли в бокал, то ли в подсвечник.
Миновав проулок Святой Катерины, инспектор вывел его на очередную горбатую средневековую улочку и свернул направо, оказавшись перед огромной тяжелой дверью, больше похожей на ворота замка или собора, чем на дверь ресторана.
Впрочем, и весь ресторан оказался под стать входу – он занимал бывшую трапезную соседнего монастыря и буквально поражал своими размерами.
Полы были вымощены огромными каменными плитами, тяжелые дубовые столы казались вырубленными из целых дубов, а камин в глубине зала казался таким огромным, что в него легко въехала бы запряженная лошадьми карета или тот туристский автобус, на котором Дмитрий Алексеевич приехал в Таллинн. В этом исполинском камине полыхало несколько бревен такого размера, что они вполне подошли бы в качестве мачты для старинного парусника.
Инспектор уверенно провел Старыгина в дальний конец зала, и они устроились за угловым столом. Тут же рядом появилась официантка в народном костюме с пышной юбкой и вышитым корсажем. Инспектор заговорил с ней по-эстонски и, насколько смог понять Старыгин, заказал такое количество еды, которого хватило бы не на двоих мужчин среднего возраста, а на целую толпу голодных студентов.
Пока еда готовилась, официантка принесла две кружки темного пива и тарелку неизбежных сырных сухариков.
Старыгин разгрыз сухарик и проговорил:
– Ну, раз уж теперь мы не в полицейском участке, я этим воспользуюсь и задам вам несколько вопросов.
– Пожалуйста! – воскликнул инспектор, отпив огромный глоток пива. – Сколько угодно вам!
– Эта женщина, которую вчера убили… Мария Клинге… что она собой представляла? Вы сказали, что она – дочь влиятельного и богатого человека, но это мало что говорит. Мне не дает покоя вопрос – какая связь между ней и профессором Сааром?
– Мария Клинге – как говорят у вас, светский персонаж, – с готовностью ответил инспектор. – Она посещает… то есть посещала всевозможные приемы и вечера, часто попадала в новости телевизионные. Однако окончила она университет, журналист по образованию, и вела она колонки в нескольких изданиях… Не для заработка, конечно, а, как у вас говорят, для душа…
– Для души, – машинально поправил его Старыгин. – В общем, по всему выходит, что она – принцесса…
– Принцесса? – переспросил инспектор. – Почему принцесса?
– Вспомните «Пляску смерти» в церкви Нигулисте. Там в хороводе со скелетами танцуют пять персонажей – король, император, кардинал, папа римский и только одна дама – принцесса… Так вот, если я правильно понимаю логику убийцы, Мария Клинге олицетворяет именно принцессу… Боюсь вас огорчить, дорогой инспектор, но у вашего убийцы обширные планы, и если вы его не остановите – произойдет еще несколько смертей.
– Но тогда кто у нас профессор Саар? – вскинулся инспектор. – Он не правитель и не священник…
– Судя по стихотворению, которое вы нашли рядом с его трупом, профессор у нас изображает средневекового алхимика.
– Но алхимика нет среди персонажей «Пляски смерти»!
– Среди тех, что сохранились, – нет, но ведь первоначально их насчитывалось не пять, а двадцать четыре! Во всяком случае, именно столько «танцоров» было изображено на любекской «Пляске». Та картина погибла во время войны, но сохранилось немало ее изображений – фотографий и гравюр. Так вот, среди тех персонажей есть и алхимик…
– Боже! – воскликнул инспектор и шумно допил оставшееся пиво. – Значит, вы думаете, будет еще двадцать два убийства?
– Это только мое предположение, – поспешил успокоить его Старыгин. – И я надеюсь, что вы все же остановите убийцу, прежде чем он пополнит свой список…
Мастер Бернт Нотке отступил на несколько шагов и взглянул на свою работу. Уже второй месяц трудился он в Мариенкирхе над «Пляской смерти», которую заказал ему советник Вайсгартен. Несколько второстепенных фигур были уже запечатлены, а сегодня он завершил работу над фигурой молодого рыцаря, лицу которого придал черты Иоганна, старшего сына господина Вайсгартена.
Мастер нанес еще несколько точных мазков и хотел перейти к следующему фрагменту картины, когда за его спиной раздались медленные шаркающие шаги.
Мастер обернулся, собираясь отчитать своих подмастерьев за то, что пустили к нему постороннего. Но это был не посторонний, это был советник магистрата Вайсгартен, заказчик картины. Такому человеку многое позволено, даже не вовремя появляться рядом с незаконченной работой. Мастер Нотке сдержал раздражение, учтиво поклонился и приветливо проговорил:
– Как поживаете, почтеннейший господин советник?
Только теперь он разглядел лицо Вайсгартена, мрачное, опустошенное, прорезанное новыми морщинами.
– В мой дом пришло несчастье, – проговорил старый купец глухим, надтреснутым голосом. – Моего старшего сына минувшей ночью унесла Болезнь.
– Примите мои соболезнования, – растерянно отозвался мастер, и взгляд его невольно вернулся к картине, к рыцарю с лицом Иоганна Вайсгартена… Не успел он завершить его портрет – и Иоганна не стало! Так, значит, древнее поверье не лжет!..
– Но я пришел сюда не для того, чтобы рыдать и жаловаться. – Голос советника набрал новую силу. – Я пришел, чтобы взглянуть на то, как подвигается твоя работа, мастер Нотке! Я вижу, что ты значительно продвинулся, однако прошу тебя работать еще быстрее. Боюсь, у меня осталось совсем немного времени!
– Немного времени… для чего? – переспросил художник, боясь услышать ответ.
И заказчик ему не ответил. Он прошел вдоль картины, внимательно вглядываясь в завершенные фрагменты, и надолго задержался возле портрета своего сына.
– Если пожелаете, почтенный господин советник, я напишу этому рыцарю другое лицо!
– Ни в коем случае! – Старый купец повернулся к художнику всем телом, лицо его опалило гневом. – Ни в коем случае! Выполняй в точности наш уговор. Я хочу видеть на этой картине лица своих дорогих детей! Хочу, чего бы это ни стоило!
– Чего бы ни стоило? – испуганно повторил мастер, когда до него дошел смысл этих слов. – Я не ослышался?
– Не заставляй меня дважды повторять свои слова! – раздраженно выкрикнул советник. – Я привык, что меня понимают с первого раза. И выполняют то, что я приказал.
– Как пожелаете, почтенный господин советник! – Мастер Бернт учтиво склонился перед старым безумцем. – Как пожелаете! Вы оплачиваете мою работу, значит, ваше слово для меня закон!
– Так-то лучше. – Советник еще раз взглянул на портрет молодого рыцаря и побрел к выходу из церкви, тяжело переставляя изуродованные ревматизмом ноги.
Бернт Нотке проводил его удивленным взглядом и приступил к фигуре знатной дамы, которой он должен был придать черты дочери советника Вайсгартена.
Однако работа не шла. Художник отступил от картины, опустил веки, зажмурился, пока перед глазами не замелькали цветные пятна, и снова подошел к картине.
Что-то по-прежнему мешало ему. Мастеру казалось, что он чувствует чей-то назойливый, пристальный взгляд, чье-то мучительное, изнуряющее, неотступное присутствие.
Он снова отошел от картины, оглянулся.
В церкви никого не было, кроме двух его подмастерьев, усердно перетиравших краски.
Подмастерья чувствовали, что мастер не в духе, и работали молча, не смея поднять глаз, чтобы ненароком не навлечь на себя хозяйский гнев.
Тогда мастер Бернт повернулся к картине.
И тут по его спине пробежала ледяная судорога страха.
Мертвец в полуистлевшем саване, тот самый скелет, который вел за руку в смертельном танце молодого рыцаря с лицом Иоганна Вайсгартена, пристально смотрел на художника темными провалами своих пустых глазниц, следил за ним, как кошка следит за мышью, и в этом безглазом взгляде чувствовалось дьявольское упорство и бесконечная самоуверенность смерти. Мертвец словно говорил своему создателю – делай что хочешь, работай, мечтай, играй в свою рискованную игру, все равно в выигрыше останусь только я, а тебе достанутся смертная тоска, одиночество и отчаяние…
Мастер испуганно перекрестился, на мгновение прикрыл глаза, затем снова их открыл…
Мертвец как мертвец, пустые черные провалы устремлены в стену церкви, в голую и холодную каменную стену. Мастеру просто померещился этот пристальный, настороженный взгляд. В конце концов, он сам рисовал этого мертвеца, и у того нет никаких других чувств и мыслей, кроме тех, которые он в него вложил…
Мастер Бернт Нотке вздохнул и продолжил работу.
Старыгину снилось, что он, как днем, идет по проулку Святой Катерины, только на этот раз его ведет не инспектор Мяги, а какая-то стройная женщина с горделивой, царственной осанкой. Лица ее Старыгин не видел, поскольку женщина шла впереди него, указывая дорогу.
Ему очень хотелось увидеть это лицо, и, рискуя показаться невежливым, он прибавил шагу и обогнал свою провожатую. Обернувшись, он заглянул в ее лицо… и вздрогнул от ужаса.
Это было лицо той женщины, которую он нашел мертвой неподалеку от Ратушной площади. Только ее лицо уже было изъедено могильными червями.
Мертвая принцесса ухмыльнулась безгубым ртом, протянула к Старыгину руки и проговорила:
– Теперь, когда ты знаешь мою тайну, тебе уже не спастись!
Старыгин увернулся от мертвых рук, бросился в открытую дверь мастерской.
Это была кузница, и высокий человек в кожаном фартуке ритмично бил кувалдой по раскаленному куску железа. Удары сыпались один за другим, и Старыгин наконец проснулся.
Как ни странно, удары не прекратились.
Дмитрий Алексеевич приподнялся на локте, чтобы понять, где находится и откуда доносится стук…
Через секунду он окончательно пришел в себя и понял, что находится в гостиничном номере, а в дверь его номера кто-то настойчиво стучит.
– В чем дело? Кто здесь? – воскликнул он, спустив ноги с кровати.
– Откройте, господин Старыгин! – отозвались из-за двери. – Полиция!
– О господи! – проговорил Старыгин, торопливо одеваясь. – Нигде нет от них покоя!
Он открыл дверь номера и отступил в сторону.
На пороге стояла смущенная сотрудница отеля, за ее спиной виднелось суровое лицо инспектора Сеппа и еще двое молодых полицейских.
– Извините, господин Старыгин! – проговорила девушка. – Я объясняла им, что вы – солидный человек, просила подождать хотя бы до утра, но они меня и слушать не стали…
– Не беспокойтесь, – отмахнулся Старыгин. – Вы ни в чем не виноваты, полиция есть полиция… и что же вам понадобилось от меня посреди ночи? Вы вспомнили, что я не расписался на одной из копий протокола допроса? – Эти слова адресовались уже инспектору.
– Вы опя-ать шу-утите? – протянул Сепп, играя желваками. – Скоро ва-ам будет не до шуток!
– Какие уж тут шутки… – пробормотал Старыгин, зябко передернув плечами. – Разбудили посреди ночи… Надеюсь, у вас для этого была серьезная причина…
– Еще ка-акая серьезная! – Сепп смотрел на Старыгина, как кот на зазевавшуюся мышь. – Совершено еще одно убийство, и на этот раз вам не удастся отвертеться! Собирайтесь, господин Старыгин, вы поедете с нами в полицейский участок!
– О господи! – вздохнул Дмитрий Алексеевич, надевая пальто. – Ну и поездочка у меня получилась!..
Через полчаса он вслед за инспектором вошел в его кабинет.
Сепп занял место за своим столом, указав Старыгину на жесткий стул по другую сторону. Дмитрий Алексеевич с опаской сел. В глазах инспектора сквозила такая враждебность, что Старыгин ничуть не удивился бы, если бы стул под ним подломился. Однако этого не произошло.
Инспектор выдвинул правый ящик стола и проговорил с тайным злорадством:
– Вам зна-акома эта вещь?
С этими словами он положил перед Старыгиным старинную лупу в бронзовой оправе. Дмитрий Алексеевич удивленно уставился на лупу и помедлил с ответом. Инспектор, вскочив из-за стола, навис над ним и воскликнул:
– Бесполезно отпираться! Я видел эту вещь у вас в руках тогда, в церкви Нигулисте!
– А я и не отпираюсь. – Старыгин недоуменно пожал плечами. – Это моя лупа. Вот спасибо, что вы ее нашли! Я без нее как без рук… – И он потянулся к лупе, собираясь ее забрать.
– Не трогать! – рявкнул инспектор, накрыв лупу своей рукой. – Это важная улика, вещественное доказательство!
– Доказательство чего? – удивленно спросил Старыгин.
– Это улика, изобличающая ваше участие в очередном убийстве! – торжествующим голосом произнес Сепп. – Ваша лупа найдена рядом с трупом. А поскольку почерк преступника полностью совпадает с двумя предыдущими, у меня есть основания предъявить вам обвинения в трех убийствах!
От радости инспектор Сепп даже перестал по своему обыкновению растягивать слова.
– Чушь какая… – проговорил Старыгин, оглядываясь по сторонам. – Да кого хоть убили-то?
– Вам ли не знать? – насмешливо проговорил инспектор. – Убит православный священник отец Павел. Он жестоко убит прямо в церкви! Преступник – то есть вы – не остановился перед святотатством! Перед осквернением храма!
– Но я этого священника даже не знал!
– Не надо изображать невинного ягненка! – процедил Сепп, возвращаясь на свое место. – Лучше сразу признайтесь в своих преступлениях. Возможно, суд учтет искренность ваших признаний, хотя жестокость ваших преступлений едва ли допускает снисхождение…
– Но эту лупу я потерял… – сбивчиво проговорил Старыгин. – Она пропала… на меня напали в церкви Нигулисте, ударили по голове, и там, наверное, она исчезла…
– Думаете, я поверю в эту чушь?
– Что здесь происходит? – Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул инспектор Мяги. – Мне позвонили… я уже спал… – Он широко зевнул и протиснулся в кабинет.
– Мог бы спать дальше! – Сепп горделиво вскинул голову. – Дело можно считать закрытым. Я нашел убийцу. Это он! – И инспектор прокурорским жестом указал на Старыгина.
– Да что ты? – Толстяк удивленно уставился на Дмитрия Алексеевича, как будто первый раз его видел. – Странно… а с виду такой приличный, воспитанный человек!