Солдаты великой земли (Сборник воспоминаний южноуральцев — участников Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.) - Михаил Воробьев 12 стр.


А в это время на митингах воинам читали телеграмму Ставки Верховного Главнокомандующего. Поздравления советских воинов с успешным началом форсирования Сиваша и вступлением на Крымскую землю вызвало восторженные крики ура.

И вот уже бойцы первого эшелона дивизии вошли в неприветливые воды Гнилого моря. Час назад мягкий ветерок еле колыхал хилую травку. Теперь дул восточный бриз и гнал через Генический пролив в сторону брода воды Азовского моря. Спокойная поверхность залива зарябила. Вскоре темно-бурые, пепельно-серые плесы заволновались, покрылись барашками. Вода стала прибывать.

Громко чавкала липкая грязь под босыми ногами солдат. Тело обжигала холодная вода. Стало ясно, почему Сиваш называется гнилым. Тухлый запах воды, изобилие вязкой грязи у берега, киселеобразная масса темно-серого цвета на середине — вот его характерные признаки.

«Движение без остановок», — это требование знали все. Ноги засасывает, если станешь хоть на минуту.

Волны становились крупнее, одна за другой ударяя в плечо: Горько-соленую воду каждый ощущал на собственных губах и думал: «Хоть бы поскорее избавиться от этой тухлятины».

Посуровели лица солдат. Широкая водная грязь и постепенное повышение уровня воды создавали мрачное настроение, особенно у тех, кто не умел плавать, а таких было много. От холода у «старичков» судорогой сводило ноги. Рослые, крепкие, физически развитые воины все чаще оказывали помощь тем, кто послабее, беря часть ноши себе. Бойцы не просто шли, а несли на себе обувь, оружие, боеприпасы, снаряжение и продовольствие.

Появился еще один враг — надвигался вечер. Ориентиры начали исчезать. В разных направлениях послышались тревожные восклицания.

На том берегу догадались, зажгли костры. Вспыхивая один за другим, костры манили к себе уставших бойцов. На душе потеплело и тревожные голоса постепенно утихли. Стало слышно только упрямое булькание и чавкание воды.

Перелом настроения прибавил сил. Наконец подразделение за подразделением стали выходить на берег.

Ручьями стекает с одежды вода, голова кружится от проклятого запаха, а в глазах все еще рябит горько-соленая волна.

— К кострам не подходить, не закрывать ориентир, люди на воде, — кричит кто-то резко. А как хочется хотя бы разок протянуть к ласкающему пламени окоченевшие руки, лишь один раз вдохнуть теплую струйку воздуха, но командиры властно зовут к себе, собирают отделения, взводы и роты и уводят подальше на материк. Получен приказ уходить на оборонительный рубеж.

Одеть сырую, намокшую обувь совсем не просто, но еще хуже идти в ней.

Только теперь бойцы заметили, как свистит ветер. «Как же пройдут остальные, вода уже по грудь?» — думает Братчиков и, не утерпев, обращается к Вороновичу:

— Второму эшелону еще тяжелее будет идти. Надо подбавить дров в кострах, чтобы виднее ориентиры были. — Капитан быстро ушел исполнять поручение.

Остервенелый ветер хлещет солдат, согреться можно только движением. Никаких укрытий нет. Бойцы молча шагают по песку, еле передвигая потертые ноги.

Солдат Гусев шел недалеко от Братчикова. Надо как-то развеселить людей, и он нарушил молчание.

— Правда, нет, товарищ майор, я слыхал, будто эта гнилая вода от хвори избавляет. Ревматизм, там, наросты всякие, веснушки снимает?

— Правда-правда, и я слыхал, — подхватил разговор ординарец комбата, шагавший за майором, — мозоли, к примеру, более суток не держатся.

Солдаты будто ждали этого. Каждый на свой лад повернул то, что еще минуту назад казалось большой неприятностью. Стало вдруг ясно, что совсем уж не так страшен черт, как его малюют. Гусев затянул песню, но командир оборвал. Это было уже слишком.

Шагали всю ночь. На рассвете вошли в татарскую деревню, она казалась безлюдной. У колодца, как на колхозном базаре, не протолкнуться. Каждый хочет припасть губами к живительной влаге и набрать поскорее флягу пресной воды.

В полдень у следующего селения сделали большой привал. Ветер внезапно утих. Солнце пригрело посеревших солдат, и они с удовольствием сбросили с себя груз, сняли шинели, чтобы досушиться.

Неожиданно привели пленного.

Обер-лейтенант, если верить ему, — «земельный комиссар» данного района. Гитлеровский холуй разъезжал на двуколке по окрестным деревням, брал на учет скот. Рослый и пухлый, как боров, фашист с недоумением смотрел на русских солдат и был явно не в духе. Зато настроение советских бойцов значительно повысилось. Рыжий детина повеселил их вдоволь, когда принялся доказывать, что он нес советским людям счастье.

Командование 17-й немецко-румынской армии не предполагало, что так скоро появится настоящий хозяин на крымской земле: не учли уроков гражданской войны.

В 1920 году красные дивизии под командованием прославленного полководца М. В. Фрунзе перебрались в брод через Сиваш, западнее мыса Кугаран, нанесли сокрушительный удар по врангелевским войскам и сбросили их в Черное море.

История повторилась. Как и двадцать три года назад к бродам Сиваша привел советских воинов Иван Иванович Оленчук, колхозник села Строгоновка. Он хорошо знал каждый залив, каждый мыс Гнилого моря, где какая глубина, как меняется режим воды при изменении погоды. А в это время его старший сын Александр Оленчук в составе орудийного расчета отражал яростные атаки гитлеровцев на Перекопском валу.

Припав друг к другу, спали бойцы. Но хозяйственникам было не до сна. Нужно было приготовить обед изголодавшимся людям.

К полудню авиаразведка донесла: «Противник перебрасывает войска в сторону плацдарма». Дивизия получила задачу: «Прочно закрепиться на достигнутом рубеже и разгромить подходящие части врага».

Майков собрал командиров и отдал приказ на оборону. После уточнения позиций на местности подразделения потянулись занимать оборону. Остаток дня и всю ночь рыли окопы. Шанцевого инструмента не хватало, работали посменно.

Подносились патроны и гранаты. На артиллерию не рассчитывали, она также, как и многое другое, была за Сивашем и переправить ее, казалось, нет возможности.

Утро было туманное, немцы могли нагрянуть незамеченными.

Лишь часам к одиннадцати развеялся туман, осел в лощины, засверкали лучи солнца. Взору освободителей Крыма предстала широкая степь с небольшими холмами впереди. Где-то впереди послышалась редкая ружейно-пулеметная стрельба. Скоро перестрелка оказалась совсем рядом. Боевое охранение, отходя на фланг, заставило противника развернуться. Беспрерывный треск пулеметов перекинулся на весь участок дивизии и разгорелся бой.

— Танки, танки идут! — кричат наблюдатели.

Это известие ошеломило. Гул моторов нарастал, хотя ни одной машины пока не видно. Чем их бить? Ни одной пушки с собой.

— Подготовить связки гранат! Противотанковые ружья к бою! — разнеслась по окопам команда.

Машины противника дали первый залп.

— Самоходки, самоходки! — разглядев, докладывали все те же наблюдатели.

— Хрен редьки не слаще, — острили бронебойщики, получше прилаживаясь к противотанковым ружьям.

Степь огласилась ревом и свистом снарядов и мин, щелканьем и дзеньканьем десятков тысяч пуль. Появились раненые и убитые.

Рукопашной схваткой дивизия отбила натиск. Гитлеровцы отступили и залегли. Отошли и самоходки, но огня не прекратили.

Перегрупировавшись, фашисты снова пошли на нас, огонь их усилился. За цепью пехотинцев двигались самоходки.

И снова рукопашная схватка решила исход сражения.

— Кишка тонка против советского воина, — кричал Гусев.

Немцы откатились назад. Самоходки ушли в лощину. Огонь наших противотанковых ружей нанес серьезные повреждения вражеским машинам.

Оттесненные подразделения вновь заняли свои окопы. Раненых отправили к зеленой посадке, где расположились медпункты, штабы, склады боеприпасов. Посадка не велика, но словно магнит притягивала к себе людей. Не зря противник так настойчиво рвался к ней.

Под вечер гитлеровцы начали окапываться.

— Нам нужна артиллерия, как воздух, — горячился Майков.

Выполняя приказ командира, Братчиков собрал свой отряд и повел знакомой дорогой к бродам. Главное — время, и он торопил солдат, подбадривал, как мог.

Лучи догоравшего солнца скользили по степи, заглядывали в утомленные глаза бойцов, идущих на исключительно важное задание.

— Запевай, Кобылин, — крикнул Братчиков помкомвзводу, когда отошли от переднего края. Старший сержант приосанился, расстегнул воротник пожелтевшей гимнастерки, набрал побольше воздуха в легкие и затянул:

По военной дороге
Шел в грозе и тревоге…

…На примитивных плотах по вязкому дну половину расстояния тянули груз вручную. Сколько проклятий Гнилому морю отпустили в ту ночь великие труженики войны — саперы. К утру артиллерийский дивизион стоял на огневых позициях. Это был подвиг, о котором в горячке событий забыли написать военные корреспонденты.

С рассветом немцы пошли снова в атаку, но вскоре убедились в тщетности своих усилий.

Немецкое командование решило ликвидировать плацдарм ударом во фланг и тыл. Учитывая это, нашей дивизии было приказано подойти ближе к Перекопу.

Снова на марше. Темнота, окутавшая колонны, то и дело озаряется вспышками от выстрелов орудий где-то на кромке горизонта.

И вот мы на новом месте, опять захрустела земля под лопатой. И так до утра.

Чтобы восполнить хоть в какой-то мере недостающий для переброски боеприпасов, продовольствия и медикаментов транспорт, корпусу выделили девять «У-2». «Мессера» выслеживали «воздушных снабженцев», перехватывая их над Сивашем, и «У-2» заметно таяли.

Насыщенность сивашской воды солью равна ста семидесяти граммам на один литр воды. Соли так много кругом, что даже воздух напоен солеными парами. Соль повсюду — на одежде, на лицах, на руках.

С первого дня форсирования от саперного батальона был выделен взвод для переброски грузов на табельных переправочных средствах, подходивших ежедневно. Бойцы построили примитивные землянки для жилья и обогрева людей. Работая с утра до поздней ночи, успевали делать не более двух рейсов. Через неделю у них появились на теле простудные гнойные язвы, приносящие невероятные страдания. Трудоспособность бойцов-саперов катастрофически падала, и на смену им был послан второй взвод.

На северном берегу Сиваша, в ближайшем селении, был открыт дом отдыха. Все саперы Братчикова побывали там на пятидневном отдыхе и на лечении. Этот сравнительно короткий срок восстанавливал боеспособность воинов, и они благодарили командование за проявленную заботу.

В ротах было мало бойцов, а фронт — широк. На переднем крае солдат от солдата нередко располагался в пятидесяти метрах. Отсутствие шанцевого инструмента задерживала отрывку траншей и ходов сообщения, без чего не мыслится современная оборона.

Люди, не жалея сил, кропотливо рыли твердую суглинистую почву, сближаясь друг с другом. Нужно было замкнуть передний край сплошной траншеей и связать его с тылом.

Обстрел противника был настолько силен, что днем из укрытий показаться было нельзя. Все снабжение протекало в темноте. Ночью выносили раненых, доставляли патроны, снаряды и мины, пищу и воду, медикаменты. Интенсивный огонь врага при освещении местности ракетами не давал покоя и ночью, поэтому ходы сообщения в тыл имели исключительное значение.

Пресная вода на плацдарме ценилась на вес золота и являлась серьезным фактором успеха. За воду шла неутомимая, скрытая и открытая борьба. У колодцев постоянно толпились бойцы с бурдюками, термосами и флягами. Все шумят и спешат получить воду в первую очередь, и у всех время не ждет.

Только здесь я по-настоящему познал ценность этой самой обыкновенной и привычной в обыденной жизни влаги.

Важно отметить еще и то, что куда ни кинешь взор, везде вода, всюду лиманы. Куда бы ты не пошел, обязательно столкнешься с водой. Часто приходится переходить лиманы вброд. А ну-ка попей, пропусти глоток воды, чтобы освежить горло, устранить сухость во рту. Куда там! Нет сил припасть к ней, так она горька по вкусу и отвратительна по запаху.

Грунтовые воды не глубокие, но они сильно засолены. В одном литре такой воды содержится от десяти до пятидесяти граммов солей. Вот почему отрывка колодцев не спасала положения, а очищать воду, мы к сожалению не имели возможности.

У колодцев круглосуточно дежурили наряды, воду делили между всеми. Бойцы в окопах ждали ее даже с большим нетерпением, чем пищу.

Еще хуже обстояло с топливом, необходимым для приготовления пищи. Ежедневно сотни людей отвлекались из боевых порядков для поисков в степи шаров курая, основного вида топлива и для приготовления пищи, и для обогрева людей.

Чтобы приготовить обед в походной кухне на роту, нужно было собрать несколько повозок курая. Горит он, как порох, только успевай подкладывай.

Нашлись «рационализаторы». В разных местах плацдарма валялись приготовленные для взрывных заграждений в начале войны морские мины диаметром свыше метра. Они лежали и ржавели с ввернутыми взрывателями, неиспользованные в силу неблагоприятных условий обстановки. «Рационализаторы» — заготовители топлива — вывертывали взрыватель, а мину буксировали к пищеблоку. Там зубилом пробивали отверстие в корпусе мины и извлекали взрывчатое вещество, которое и использовалось как топливо для приготовления пищи.

Все шло до поры до времени хорошо и гладко. Но вот один из таких «заготовителей» после многократных попыток не сумел вывернуть взрыватель и решил испытать его оружием. После нескольких выстрелов пуля попала во взрыватель, произошел сильный наружный взрыв, от которого пострадало несколько человек, покалечило лошадей и перевернулась походная кухня. На этом и кончилось использование взрывчатки как топлива.

Подошли, наконец, армейские и фронтовые инженерные части с легким переправочным парком. На лодках и паромах началась перевозка боеприпасов, артиллерии, продовольствия.

Резкое колебание уровня воды в проливе, естественное для середины ноября, затрудняло работу саперов и понтонеров. Вода то подходила к берегам во время приливов, то удалялась на сотни метров, оголяя вязкую вонючую тину, засасывающую груженные лодки и паромы. Сколько надо вложить человеческих усилий, чтобы сдвинуть с места паром! Обычно свыше ста человек саперов выделялось на каждый паром, и они доставляли его на противоположный берег, будучи по пояс в холодной воде, а у берега их снова поджидала засасывающая по колено сивашская грязь. Солдаты и офицеры инженерно-саперных бригад, работая на этой переправе, проявляли повседневный героизм.

У переправы скапливались большие массы людей. Всюду маячили бойцы, паромы и лодки. Вое это не могло остаться незамеченным. Над переправой постоянно висела вражеская авиация, и дальнобойная артиллерия беспрерывно обстреливала этот участок.

С появлением над проливом фашистских стервятников движение прекращалось, солдаты брались за оружие. С паромов били пулеметы, наспех приспособленные для огня по воздушным целям. Ружейно-пулеметная стрельба с воды (противовоздушной обороны на берегах все еще было очень мало) заглушалась пронзительным свистом авиабомб, шквальным огнем пулеметов и пушек врага. Поднимались водяные столбы с илом и грязью. Образовалось много воронок на дне пролива, серьезно мешая переправе. Попадая в невидимые ямы, воины нередко гибли.

Командование приняло решение построить мост на рамных опорах с мыса Кугаран на остров Русский длиною около двух километров, а с острова Русский на Крымский берег протянуть гать протяжением километр.

4-го ноября бригада Павлова и Поплавского начали строительство. Бревна доставлялись из района Мелитополя.

Лесозаводы превращали их в брусья и доски. Работа кипела на обоих берегах Сиваша и на острове. На возведение гати привлекалась часть подразделений дивизий, оборонявших плацдарм. Три тысячи двести кубических метров лесоматериала и сорок тонн поковок ушло на сооружение моста. Четыре тысячи семьсот штук фашин, шестьдесят тысяч земленосных мешков с грунтом и двести тысяч кубометров земли уложено в тело дамбы.

Назад Дальше