Бог Грома обнимает младшего, подтягивает его за плечи, удобней укладывая на своих коленях и вытирает испарину, покрывшую бледное лицо мага. Он не уверен, что Локи понимает сейчас хоть что-нибудь. Зеленые глаза с красными зрачками широко раскрытые, невидяще смотрят куда-то вверх. Тонкие пальцы медленно сжимаются и разжимаются, по ним течет кровь, потому что наручники будто растворяют кожу...
– Ты обещал, – вдруг резко дергаясь, хрипло выговаривает Локи, заставляя громовержца вздрогнуть, – обещал мне... Еще тогда...
Тор осторожно дотрагивается до щеки брата, гладит влажную кожу, пытаясь успокоить. И спрашивает, заглядывая в лихорадочно блестящие глаза:
– Что обещал?
– Что не уйдешь... Ты забыл... Почему, Тор? – жутковатые глаза вмиг наполняются слезами.
– Нет, Локи. Я помню. Я ведь рядом сейчас. Я не уйду, слышишь? Не надо плакать. Брат, не надо...
Но трикстер уже не слышит. Он всхлипывает, прижимая окровавленные ладони к лицу. Это уже пятая истерика за то время, что они провели здесь... Бесконтрольная, отдающая безумием...
А трикстер вскрикивает, прижимая обе руки к сердцу. Из-под тонких пальцев, расплываясь уродливым пятном на светло-зеленой рубашке, течет ярко-алая кровь...
Страх пронзает Бога Грома, будто один из кинжалов младшего. Тор резко разводит руки трикстера в стороны, отрывая от груди.
Лофт уже буквально кричит. Дергается, пытаясь сжаться в комок...
Громовержец, сжав зубы, поднимает рубашку, обнажая светлую кожу. И едва не вскрикивает: клеймо превратилось в открытую жуткую рану, с рваными краями. А заодно вскрылись и почти все шрамы, имеющиеся на теле трикстера... Пальцы судорожно перебираются на спину брата, туда, к пояснице... Кожа разорвана, ткань пропиталась кровью... И Тор чувствует, как там холодно и липко.
– Локи, я должен снять наручники! Ты истечешь кровью!
Маг вздрагивает, пытаясь вывернуться и хрипит:
– Не... смей! Не... не надо! Так лучше... Чем я слабее, тем... лучше...
– Ты же умрешь! – выкрикивает Тор.
Но трикстер мертвой хваткой вцепляется в его запястья, едва не дробя кости. И Бог Грома внезапно осознает, что Локи до сих пор сильнее его. И в любой момент мог...
– Нет... – шепчет вдруг младший, – я бы никогда... Тор, я никогда бы не сделал тебе ничего... Эти силы скоро уйдут... Вместе с кровью...
– Я... – громовержец сглатывает слезы, – знаю, Локи. Я знаю.
И вдруг со скрипом распахивается тяжелая, обитая железом дверь, заставляя трикстера истерично дернуться, пряча лицо в живот брата. Тор чувствует спазмы, выкручивающее хрупкое тело. Чувствует все острые углы выпирающих косточек...
На пороге стоит один из советников Всеотца.
«Недобитый», – с отвращением думает Тор, запуская пальцы во влажные от крови волосы младшего. Ему плевать что подумает этот престарелый чиновник. Насколько Тор помнил, именно он зачитывал приговор, тогда, на площади...
– Всеотец прибыл! Он требует тебя к себе, наследник, – с пафосом выговаривает пришедший, – немедленно.
– Я приду, – бросает Бог Грома, – передай Одину, что я буду через пару минут.
Естественно, этот заплывший жиром чиновник боится спросить у громовержца, что у него на коленях делает самый опасный преступник Девяти миров. И естественно, Тор не собирается ничего комментировать. Сейчас хочется одного – выдернуть из-за пояса кинжал брата – и метнуть его в горло чиновника. Туда, под тройной подбородок...
Локи вдруг напрягается, и громовержец ощущает, как младший сильнее вжимается в него.
Тор мягко обнимает брата за плечи и перекладывает на пол, стараясь не задеть открывшиеся раны.
– Я должен пойти туда, брат. Нужно поговорить с Одином. Разобраться... со всем.
В ответ громовержец слышит только напряженное хриплое дыхание. Тонкие пальцы скребут пол, стирая кожу на подушечках в кровь.
Бог Грома целует мага в лоб и шепчет:
– Я буду приходить, Локи.
– Да, – бесцветно отвечает трикстер и отворачивается к обшарпанной стене. Он почему-то знает: Тор не вернется...
***
В покоях Всеотца уже успели навести относительный порядок. Стерли кровь, убрали разломанную мебель...
Один сидел в своем обычном кресле у окна. Фригг в комнате не было. Скорее всего, подумалось Тору, она осталась в Ванахейме. И будет оставаться там до того момента, как здесь не решатся все проблемы.
– Поздравляю, сын, – улыбается Верховный Бог, вставая на ноги, – Асгард спасен благодаря тебе. Позволь спросить, как тебе удалось заковать предателя в цепи?
Тор буквально передергивает от этого дружелюбного тона.
– Позволь задать встречный вопрос, отец. Откуда на моем молоте появились руны подчинения?
Вопрос явно застает Одина врасплох. В его взгляде мелькает целая гамма противоречивых чувств... Но, наконец, совладав с собой, он спокойно произносит:
– Эти руны были поставлены нами для защиты. Чтобы Локи не смог воздействовать на твой разум своей магией.
– Интересный расклад... – с издевкой тянет Тор, – а почему мне об этом не сказали?
– Тогда бы магия не подействовала, – заготовлено отвечает Один.
Тор насмешливо хмыкает и кивает головой. Естественно, правды отец ему не скажет, Бог Грома уверен в этом. Ну, а раз так...
– Хорошо, я благодарен тебе, отец, – громовержец вежливо улыбается, – зачем ты звал меня?
– Я бы хотел, Тор, чтобы ты отправился в Ванахейм и забрал мать. С ванами у нас временное перемирие, я заключил его перед лицом опасности вторжения, но сам понимаешь, этот мир шаток. Но я желаю выжать из него все, что только возможно. Мы можем договориться с ними о помощи в восстановлении Асгарда и финансовой помощи. Естественно, ты скажешь, что Локи заключен под стражу и мы спасли их мир от разрушения. Думаю, это займет у тебя не больше, чем неделю.
Бог Грома только кивает. В данном случае противиться воле отца опасно. Единственное, что волнует – судьба брата. Тор отчетливо помнит, как обещал младшему не оставлять его одного... И от этого на душе становится муторно и пусто, будто он совершает предательство, подчиняясь воле Одина...
– Что будет с Локи? – стараясь, чтобы голос не выдал, ровно спрашивает громовержец, – могу я надеяться, что по возвращении застану его живым?
– Думаю, мы отложим разбирательство на неделю, если ты хочешь, – добродушно улыбаясь, отвечает Всеотец, – а теперь, иди. Ты отправляешься сейчас же.
***
Переговоры проходят донельзя скучно. В общем-то, как и любая дипломатическая миссия. Ваны долго ломаются, не желая признавать заслуг Асгарда в пресечении разрушений. Называют Локи попеременно то чудовищем, то предателем, то ублюдком...
Слушая это, Тор едва сдерживает себя. Ему хочется вскочить из-за низкого церемониального стола и закончить, наконец, весь этот фарс. Но он только вежливо улыбается, приводя все новые и новые аргументы в пользу позиций Асгарда. Доказывает, что если бы не отвага асов – Ванахейм давно пал бы, разрушенный Черным Легионом с Богом Безумия во главе.
И вспоминает тоскливые зеленые глаза, когда младший протягивал Тору тонкие запястья, чтобы он защелкнул на них наручники...
Несколько раз вместе с ним в переговорную приходит Фригг. Она тоже приводит какие-то доводы, рассказывает о возможности совместной военной кампании против ослабленного Йотунхейма, с последующим разделом территорий...
И наконец, все приходят к соглашению. В подчинение Асгарду на время переходит часть ванахеймских рабов, а так же некоторые финансовые средства.
Напоследок, Тору задают вопрос о способе наказания и казни Локи. И тут же спрашивают о возможности присутствия на суде законного представителя Ванахейма.
Бог Грома проглатывает ругательства, скопившиеся на языке, и обещает обсудить этот вопрос со Всеотцом.
Сейчас ему больше всего хочется просто увидеть младшего. Поцеловать тонкие губы, прижать к груди хрупкое тело и просить о прощении... За все сказанные за эту неделю слова.
Церемонное прощание – и вспышка телепортации. Тор успевает подумать о том, что, кажется, он забыл в комнате для гостей книгу, прихваченную из библиотеки...
***
Асгард встречает унылыми видами пожарищ и разрушенных домов. Мелькает мысль, что все это – сотворил его младший брат. Но... ведь это именно Тор вернул его к жизни. Он виноват. Где-то просчитался, не учел все возможные исходы... Мало литературы прочел...
Бог Грома качает головой и оборачивается, чтобы подождать мать.
Последнее время Фригг подавленно молчит. Замедленно отвечает на вопросы и часто просит оставить ее одну. Тору тяжело находиться рядом с ней. Он чувствует, как раздражение темными волнами поднимается в груди, когда слышит, как Верховная Богиня с нескрываемым ужасом рассказывает сопровождающей служанке из ванов, что пытался «сотворить» Локи с ее мужем и сыном.
Еще бы!
Бог Грома зло подгоняет своего коня.
Локи имел полное право на все эти разрушения... Мысль назойливо ворочается в мозгу.
После всего, что Один сделал с трикстером... Как унизил... Продал Бюлейсту, а потом приковал к позорному столбу...
А теперь его младший брат снова закован в цепи, и кто знает, жив ли еще. То состояние, в котором Тор оставил мага... Вскрывшиеся старые шрамы, кровоточащие татуировки и боль.
Вся жизнь Бога Безумия – буквально пропитана этой незаслуженной болью.
Если бы Тор только мог что-то сделать, чтобы облегчить это... Помочь забыть и Бюлейста и Хельхейм... И все те ужасы, на которые толкала трикстера эта безумная жажда смерти...
Тор останавливает коня у ворот города, легко спрыгивает на землю, помогает спуститься матери...
Огромные створки плавно раскрываются, впуская их в столицу.
Бог Грома едва ли не бегом проходит через Главный Вход, через вестибюль... Воины привычно отдают честь, едва он проходит мимо. Это порядком раздражает. Особенно стук копий об пол...
Наконец, главный коридор – и громовержец, уже в который раз толкает тяжелую дверь в покои отца.
После подробного доклада о переговорах, Один довольно улыбается и называет Тора «сынок». Это невероятно выводит из себя. Но Бог Грома только весело улыбается и обещает, что обязательно придет вечером на празднование окончания войны и успешного заключения договора с Ванахеймом.
Всеотец еще что-то рассказывает о процессе восстановления города, поддерживает инициативу раздела йотунхеймских территорий...
Наконец, Тору удается закруглить беседу.
Верховный Бог жмет ему руку и велит отдохнуть до вечера.
Громовержец кланяется и, выдавив из себя последнюю улыбку, почти выбегает за дверь. Все. Теперь он свободен. И может, наконец, увидеть брата.
Лестница в подземную тюрьму длинная. Ступени стершиеся, влажные от испарины, выступающей на пористом сером камне. На стенах – пара тусклых факелов...
Спуск кажется бесконечным. Сердце глухо стучит. И Богу Грома вдруг кажется, что случилось что-то непоправимое. Что-то страшное... Какое-то дурное предчувствие сворачивается клубком в груди...
Камеры, камеры... Пустые и нет... И вот, наконец, самая дальняя дверь, обитая позеленевшим от времени металлом. Тор отлично знает, что это железо экранирует магию. В детстве, Один как-то устроил своим сыновьям экскурсию по подземелью. И как раз около этой камеры у Локи носом пошла кровь.
У двери двое стражников. Судя по знакам на броне – офицеры.
Хотя, в общем, плевать.
Бог Грома намеревается повернуть замок собственным ключом, как вдруг один из воинов заявляет:
– Нам не велено никого пускать в эту камеру. Приказ Всеотца.
Тор чувствует, как рот искривляется в злой улыбке. Такой же, как у младшего брата...
– Думаю, что если сейчас вы не пропустите меня, последствия будут гораздо более серьезными, чем, если вы поступите иначе. Выбирайте. Я могу сообщить Одину, что один из вас, к примеру, отлучился с поста.
Офицер молча отодвигается от двери, освобождая проход.
Тор толкает дверь и замирает, чувствуя, как сбиваясь с ритма, куда-то вниз ухает сердце...
Тьму разгоняет тусклый болезненный свет факела, кое-как прилепленного к выступу. Но и в этом скупом освещении – виден весь ужас произошедшего. Кровь повсюду. На стенах, на полу... А в углу, в темной, уже чуть подсохшей луже лежит его брат. В какой-то странной неестественной позе, подогнув правую руку...
Бог Грома с грохотом захлопывает дверь и кидается к неподвижному телу.
Падает на колени и в нерешительности останавливается. До младшего страшно дотронуться. На спине, которую видит Тор, нет живого места. Такое ощущение, что мага хлестали плетью несколько часов подряд...