Когда младшего отстегивают, подняться на ноги у него не выходит. Он только неуклюже дергается и заваливается набок.
Равнодушные конвоиры подхватывают Локи под руки и тащат к стоянке. К машине, которая должна будет отвезти их в Пустошь.
Тора ведут следом. Плечо оттягивает увесистый баул – Одинсону разрешили забрать с собой все личные вещи. И он порадовался своей запасливости – сухпаек на два месяца, который Тор уже давно хотел загнать по сдельной цене на местной барахолке, оказался очень кстати.
***
В кузове они одни. Хотя это как раз не удивляет. Шутка ли – пятимиллиметровые стальные стенки. Такие даже бронебойный патрон не во всех случаях берет.
Тор садится на пол, рядом с лежащим лицом вниз Локи, чуть медлит и осторожно касается его волос. Младший не реагирует, и Одинсон, осмелев, проводит по густым волосам брата ладонью.
– Ты меня теперь ненавидишь? – Локи слабо шевелится.
– Почему я должен тебя ненавидеть, – Тор, поняв, что младший, кажется, не против, уже в открытую перебирает в пальцах пряди его волос.
– В Пустоши мы умрем, – спокойно говорит Локи. – Самый больший срок – месяц. До песчаной бури. Ты и сам знаешь.
– Песчаной бури... – медленно выговаривает Одинсон. – Твою мать!
– Мы должны взять эту машину, – младший чуть приподнимается на заметно дрожащих руках. – Любой ценой. Так у нас появится шанс. Я – наш фактор внезапности. Мои жизненные показатели снижены, но я еще работоспособен. Они этого не знают. Будем исходить из того, что меня в расчет они не возьмут, как и на прицел. На этом и сыграем.
Тор кивает и прикрывает глаза, мысленно представляя последовательность действий. При любом раскладе получается, что к дверям подойдут двое. Один останется в кабине. У обоих будет оружие. Что здесь можно сделать? Против двух импульсных автоматов никакой фактор внезапности не поможет.
Этими соображениями Тор и делится с братом.
– Я говорил не про физическое сопротивление, – Локи едва заметно ластится к руке Тора, которую тот так и не убрал от волос младшего. – Я приторможу их, а ты разберешься с оружием. Они не успеют среагировать, если будешь действовать быстро.
– Ты про... – начинает Одинсон и прикусывает губу, вспоминая о псионических возможностях мутантов. Насколько развиты эти способности у Локи, если он может чувствовать людей через стены и ощущать смерть близких? А потом прокрадывается внезапная мысль о том, что Локи мог взять его под контроль еще тогда, давно. Тут же вспоминаются огромные зеленые глаза. Тор украдкой бросает взгляд на притихшего Локи: тот лежит, прикрыв веки, расслабленно тихо дыша. Восстанавливает силы?
– Ты боишься, – младший говорит совсем тихо. – Лучше успокоиться. Волнение только помешает нам.
– Я не контролирую свои эмоции так же хорошо, как мутанты, – резко бросает Тор. – Для людей чувствовать страх – нормально.
– Ты боишься меня? – Локи открывает глаза и озадаченно хмурится. – Но я ничего не сделал тебе. Ты сам...
И машина тормозит. Так резко, что Одинсон едва успевает схватиться за какую-то скобу на стенке, а другой рукой вцепиться в плечо брата, удерживая.
– Приготовься, – шепот Локи похож на шелест. – Отсчитаешь пятнадцать секунд и действуй.
Тор кивает и садится на откидную лавку сбоку. В висках стучит пульс, пальцы чуть подрагивают.
Привычно жужжит привод, и створки раздвигаются. Охранников действительно двое. Тот, что слева меряет взглядом неподвижно лежащего на полу Локи и переводит дуло автомата на Тора. Правда, с тем расчетом, чтобы в случае проявления агрессии со стороны мутанта тут же взять его снова на прицел.
Одинсон медленно начинает считать. Пятнадцать секунд. Много или мало?
– На выход, – резко бросает тот, что постарше. – Мутанта под мышку и выметайся.
Пять.
– Мою сумку выдадите? – Тор не поднимается с лавки, надеясь чуть потянуть время.
– Вылезешь наружу – получишь свое барахло, – охранник качает дулом автомата. – Шевелись.
Семь.
– Я разве что-то говорю? – Одинсон медленно встает и наклоняется над братом. – Только вот его здорово отходили. Сам он явно не поднимется. Мне придется повозиться.
– Че ты это нам-то рассказываешь? – в разговор вступает второй охранник. – Думаешь, нам есть до этого дело? Шевели задницей!
Одиннадцать.
– Он на слабоумного похож, – старший усмехается. – Ради мутанта всю жизнь похерил. Своего убил. Крыса.
Речь у него какая-то заторможенная.
– Если б не убил – отделался бы штрафом, – теперь медленней говорит и второй.
Четырнадцать.
– Всякое бывает, – Тор выпрямляется, делает плавный, перетекающий шаг к выходу и резким ударом ноги выбивает автомат у того, что ближе. С таким расчетом, чтобы отшатнувшись, охранник оказался на линии огня своего напарника. И этого мгновения Одинсону хватает, что выбить оружие и у него.
Еще одно мгновение – и оба на прицеле. Но дергаться не спешат. Смотрят мутными глазами в никуда.
Кажется, Локи приуменьшил свои возможности.
Одинсон спрыгивает на землю, сдергивает с пояса одного из охранников нож и резким движением рассекает его горло. Потом следует очередь второго. Он успевает дернуться, и кровь брызгает на лицо. Все.
Тор сплевывает и тихо зло матерится. Подхватывает автомат и идет к кабине. Дверь открыта, так что дело за одним выстрелом. Мертвое тело падает на землю почти беззвучно.
Одинсон закидывает автомат за плечо и почти бежит обратно.
Локи так и лежит лицом вниз. Пальцы правой руки слабо и как-то конвульсивно подрагивают. Около носа натекла уже небольшая лужица крови. Тор приподнимает его голову и заглядывает в подернутые мутной пленкой глаза. Младший никак не реагирует. Разве что кровь начинает идти чуть сильнее. Хотя это может и казаться – в наступающих сумерках мало что можно разобрать.
Сумерках?!
И тишину разрывает жуткий замогильный вой. Мелькает смазанная тень, и если бы не отточенная тренировками реакция, Тор бы вряд ли сидел здесь.
Чересчур длинная – от испуга Тор надавил на сенсор со всей дури, – очередь заставляет тварь отскочить и заскулить – кажется, ее все же зацепило. Но...
Машину окружают. Двадцать или тридцать тварей в зоне видимости. На землю уже не спрыгнуть. В руках смешной автомат охранника с магазином в тридцать патронов.
А твари уже совсем близко. Шипят, скалят клыки. Скольких он застрелит, прежде чем?.. А имеет ли это смысл? Дергаться, суетиться... Разве нужно ему вообще двигаться? Может...
Тор завороженно вглядывается в красные, светящиеся в наступивших сумерках глаза выступившей вперед твари.
– Задраивай! – хриплый крик Локи словно током бьет по нервам. – Тор!
Одинсон словно приходит в себя. Судорожно бросается к аварийному щитку и ударяет по сенсору.
Замкнутый цикл на двадцать четыре часа. Эти машины были выпущены для армии еще сорок лет назад, а тогда был смысл бояться ядерной войны, потому что было что уничтожать.
С тихим жужжанием включается генератор, и помещение заливает аварийное красное свечение.
Тор тяжело опускается на пол и зажимает ладонями пульсирующие болью виски. Под носом мокро. Он автоматически облизывает губы и морщится, ощущая солоноватый привкус крови.
– Телепаты, – Локи тяжело дышит. – Слишком много. Хорошо, что зрительный контакт был только у тебя. Иначе все...
– Они уйдут? – Одинсон оборачивается к брату.
– Сожрут падаль и уйдут, – тот пытается подняться и сесть. С трудом, но ему удается. – Они не сильно любят охотиться.
– Откуда ты это знаешь? – молчать страшно.
– Слышал, – Локи касается трясущимся пальцем виска. – Я на их волне. Ты же знаешь.
– Знаю, – Одинсон кивает и морщится – движение отдается новой порцией боли в висках. – Ты меня прости, что я... Что сказал так. Перед тем, как... Ну, ты знаешь.
– Тебе было страшно, – Локи грустно как-то улыбается. – Я понимаю. Я ведь не человек. Это нормально – бояться.
– Прости, – Тор садится рядом и обнимает брата за плечи. – Я обидел тебя. Это неправильно.
– Прощаю, – младший неуверенно приваливается к боку Одинсона. – Все нормально.
– Расскажи мне, – тишина становится словно уютней. – О резервации. Как там было?
Локи несколько минут молчит, а потом начинает говорить. Тихо, ровно. И от его размеренного рассказа по спине ползут мурашки.
Одинсон всегда знал, что с мутантами не считались, но чтобы так... Неудивительно, что до выпуска доживали всего пять из десяти.
– Мне повезло тогда, что я мог контролировать скорость регенерации, – Локи чуть улыбается. Кажется, это воспоминание кажется ему приятным. – Я мог заращивать повреждения за ночь – понял это на второй день. Только кожный покров приходилось оставлять поврежденным. Иначе бы наблюдатели заметили. Из-за этого и шрамы. Теперь их не убрать. Но зато я научился настраивать рецепторы. Правда, только в состоянии покоя, – отвечает Локи на немой вопрос Одинсона насчет порки. – А вообще, боль можно убрать на второй план. Главное, не думать о ней. Это легко, на самом деле.
А Тор уже начинает жалеть, что заставил брата вспоминать весь этот кошмар. Но Локи рассказывает увлеченно и с какой-то... насмешкой. Словно издеваясь над самим собой.
– Самое забавное, что нужно было выучить список повреждений, которые нужно было нанести в обязательном порядке, – он словно ласково улыбается. – И перед выходом на ринг нужно было зачитать куратору этот список. Каждый день разный. Десять пунктов, каждый из которых уже сам по себе является хорошим поводом чтобы проваляться в лазарете неделю. И вот бывало противник уже без сознания, но приходится добивать по списку. Иначе не зачтут победу. Я проиграл только однажды. Но мне хватило. Очнулся только на третий день. Весь в собственном дерьме, – Локи нервно хихикает. – До душа я полз. Мерзкое зрелище. Просто представь...
Хихиканье перерастает в смех. Локи захлебывается им, зажимает рот ладонью. Теперь его трясет.
– Но самое смешное... – он выдыхает это сквозь спазмы. – Меня ведь... не пустили. Надзиратель вытащил меня на плац... Показать, что бывает с проигравшим. И я там... валялся до вечера. А они все подходили и...
– Тише... – Тор стряхивает оцепенение и почти грубо прижимает ладонь ко рту брата. – Не нужно больше вспоминать. Не нужно... – Он коротко касается губами его виска. – Прости. Я не знал.
Локи не отвечает. Он как-то странно молчит, тяжело дыша. А Одинсон, списав это на что-то вроде шокового состояния от перенагрузки, осторожно поглаживает его по животу – так всегда делала мать, когда Тор был ребенком. Прижимала к себе и осторожно водила ладонью.
А потом... Потом Тор понимает, что дыхание брата не успокаивается. Наоборот. Младший тяжело жарко дышит, сдвинув бедра. На его впалых щеках лихорадочный румянец.
– Ты чего? – тихо спрашивает Одинсон, начиная понимать причину.