Ну, и что здесь могло не устраивать подлинных народных представителей, за которых выдавали себя Чернов и Кº?
И разве разжигала гражданскую войну или не отвечала интересам народов Статья III «Декларации…», утверждавшая разрыв тайных царских договоров, отвергавшая колониализм и аннулировавшая царские внешние долги, давно оплаченные русской кровью на полях войны?
Статья IV «Декларации…» содержала формулу признания Учредительным собранием Советской власти и её декретов.
Всё это «правым» большинством, обеспеченным правыми эсерами, было отвергнуто и освистано.
После совещания большевистской фракции была оглашена написанная тут же Лениным энергичная «Декларация фракции РСДРП(б)…» (В. И. Ленин. ПСС, т. 35, с. 227–228).
Затем большевики и кое-кто ещё покинули зал, полный пустопорожних речей. А под утро 19 января 1918 года начальник караула Таврического дворца, балтийский матрос Анатолий Железняков распустил «Учредилку», произнеся при этом историческую фразу: «Караул устал».
В НОЧЬ на 7 (20) января 1918 года ВЦИК по докладу Ленина принял уже официальный декрет о роспуске «Учредилки»… А накануне – 6 января по старому стилю – Владимир Ильич начал писать блестящую статью «Люди с того света», которая почему-то тогда так и не была опубликована (возможно, потому, что автор оборвал её на полуслове – дни-то были горячие!)…
Ленин писал в ней:
«Я потерял понапрасну день, мои друзья». Так гласит одно старое латинское изречение. Невольно вспоминаешь его, когда думаешь о потере дня 5-го января.
После живой, настоящей советской работы, среди рабочих и крестьян, которые заняты делом, рубкой леса и корчеванием пней помещичьей и капиталистической эксплуатации, – вдруг пришлось перенестись в чужой мир, к каким-то пришельцам с того света… Из мира борьбы трудящихся масс, и их советской организации… в мир сладеньких фраз, прилизанных, пустейших декламаций, посулов и посулов, основанных по-прежнему на соглашательстве с капиталистами.
Точно история нечаянно или по ошибке повернула часы свои назад, и перед нами вместо января 1918 года на день оказался май или июнь 1917 года!
Это ужасно! Из среды живых людей попасть в общество трупов, дышать трупным запахом, слушать тех самых мумий «социального» фразёрства, Чернова и Церетели, это нечто нестерпимое…
…Потоки гладеньких-гладеньких фраз Чернова и Церетели, обходящих заботливо только (только!) один вопрос, вопрос о Советской власти, об Октябрьской революции… И правые эсеры, проспавшие, точно покойники в гробу, полгода – с июня 1917 по январь 1918, встают с мест и хлопают с ожесточением, с упрямством. Это так легко и так приятно, в самом деле: решать вопросы революции заклинаниями… Ни капли мысли у Церетели и Чернова, ни малейшего желания признать факт классовой борьбы…
Тяжёлый, скучный и нудный день в изящных помещениях Таврического дворца, который и видом своим отличается от Смольного приблизительно так, как изящный, но мёртвый буржуазный парламентаризм отличается от пролетарского, простого, во многом ещё беспорядочного и недоделанного, но живого и жизненного советского аппарата…»
С каким молодым задором, с какой весёлой убеждённостью в своей правоте это написано! С каким желанием работать для новой России! Николай же Стариков, ссылаясь на некие мемуары Николая Бухарина (тот ещё «кадр»!), уверяет нас, что «когда наступил реальный момент разгона парламента, ночью, то с Лениным случился тяжёлый истерический приступ…».
Это с Лениным-то, которого Сталин назвал «горным орлом», и «истерический приступ»?!
Ну-ну…
В СВОЕЙ книге о «спецоперации» Февраля 1917 года Н. Стариков цитирует воспоминания старого большевика В. Д. Бонч-Бруевича, однако цитирует своеобразно. Вначале приведу «цитату», данную Н. Стариковым, а затем – полную цитату из воспоминаний Бонч-Бруевича.
Вот как цитирует Бонч-Бруевича Стариков:
«В. Д. Бонч-Бруевич указывает нам, что в момент открытия Учредительного собрания Ленин «волновался и был мертвенно бледен, как никогда… и стал обводить пылающими, сделавшимися громадными, глазами всю залу (обращаю внимание – «залу»! – С.К.)»…»
А вот Бонч-Бруевич «по Бонч-Бруевичу»:
«Владимир Ильич сел в кресло. Он волновался и был так бледен, как никогда; глаза расширились и горели стальным огнём. Он сжал руки и стал обводить пылающими глазами весь зал (обращаю внимание – «зал»! – С.К.) от края до края его, медленно поворачивая голову. Матросы, стоявшие внизу в проходе, с благоговением, не сводя глаз, смотрели на него, точно ловя его взгляд, точно ожидая приказа…
Владимир Ильич продолжал всё так же обводить глазами собрание, точно укрощая взглядом разбушевавшегося зверя…»
Картина, нарисованная подлинным Бонч-Бруевичем, психологически отличается от варианта Старикова принципиально, не так ли?
Во 2-м издании воспоминаний Бонч-Бруевича нет слов «мертвенно [бледен]» и «сделавшимися громадными [глазами]»… Возможно, они есть в 1-м издании книги 1930 года «На боевых постах Февральской и Октябрьской революций», но вряд ли. Нет во 2-м издании и приводимого Стариковым «свидетельства» якобы Бонч-Бруевича о том, что Ленин потом «взял себя в руки, немного успокоился и «просто полулежал на ступеньках то со скучающим видом, то весело смеясь»…
В воспоминаниях Бонч-Бруевича Ленин сидит в первом ряду в кресле, «четвёртом налево от трибуны председателя, если стать лицом к залу заседания». Это, между прочим, зафиксировано на фото, помещённом в томе 1-м собрания фотографий и кинокадров, изданных Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС к 100-летию В. И. Ленина в 1970 году (см. с. 47, фото № 26 по порядку в книге и № 382 по архивному учёту). Там приведена и соответственная цитата из воспоминаний Бонч-Бруевича (по т. III «Избранных сочинений» издания 1963 г., с. 134–135) с редакционным уточнением, что сидел Ленин не слева, а справа от трибуны.
Мелочь?
Ну, как сказать! Дьявол, как известно, кроется в мелочах, и читатель сможет сейчас лишний раз убедиться в этом.
Фотодокумент – наиболее достоверное из всех возможных исторических свидетельств. Недаром говорят, что лучше раз увидеть, чем сто раз услышать (или – прочитать). И фотодокумент показывает нам Ленина сидящим в кресле. Но вот старый большевик Михаил Кедров в своей «Красной тетради об Ильиче», опубликованной в 1927 году в журнале «Пролетарская революция» (№ 1, с. 36–69), сообщает иное:
«Ильич тотчас по приходе примостился на покатых, покрытых ковром ступеньках, невдалеке от трибуны, и в таком положении остаётся до конца собрания. Депутатам он не виден, так как от них отделяет его дощатая перегородка между рядами…»
Однако на упомянутом выше фото Ленин сидит лицом к залу в кресле и хорошо всем виден. Можно предполагать, что мемуарист Кедров подсознательно соединил два эпизода: открытие Учредительного собрания и III конгресс Коминтерна, проходивший в июне – июле 1921 года. Там запоздавший к открытию Ленин действительно сидел на ступеньках, не видимый делегатами, и делал записи (есть знаменитое фото, зафиксировавшее это).
Далее Кедров пишет: «В наиболее интересные моменты, особенно во время речи выбранного председателя собрания Чернова… Ильич неудержимо хохочет».
И после этого – по Бухарину-Старикову – с Лениным якобы случился тяжёлый истерический приступ?
Ой ли?
Тем более что «свидетельства» Бухарина в отношении Ленина – источник очень сомнительный. Достаточно сообщить, что уже в годы Советской власти был момент, когда Бухарин и «левые коммунисты» были готовы чуть ли не арестовать Ленина…
ЗДЕСЬ всё так подробно разобрано для того, чтобы читателю стало яснее – насколько ненадёжны мемуары как источник точных сведений. Недаром у юристов есть присказка: «Лжёт, как очевидец». Люди, да ещё в момент волнения, видят далеко не всегда то, что было на самом деле. Тем более когда они вспоминают о событии через несколько лет. Вот почему я так часто опираюсь на прямую цитату из точного ленинского документа – уж она-то бьёт антиленинцев наповал!
А теперь предлагаю похохотать (хотя тут надо скорее плакать!) уже читателю. Откуда берёт происхождение «Бонч-Бруевич» Старикова? Точно это знает, естественно, лишь сам Стариков, но кое-что предположить можно, если открыть на 360-й странице «воспоминания» незадачливого – на одни неполные сутки – председателя Учредительного собрания Виктора Чернова. Они были переизданы в 2004 году минским издательством «Харвест».
Там мы и прочтём:
«Когда наступил, наконец, момент открытия Учредительного собрания, Ленин, по свидетельству верного Бонч-Бруевича, «волновался и был мертвенно бледен, как никогда… сжал судорожно (у Б.-Б. «очень сильно, до боли…». – С.К.) руку и стал обводить пылающими, сделавшимися громадными, глазами всю залу (вот она откуда – «зала»! – С.К.)». Вскоре, однако, он оправился и «просто полулежал на ступеньках то со скучающим видом, то весело смеясь…»
Итак, Чернов переврал Бонч-Бруевича и, похоже, присоединил к Бончу «испорченный телефон» Кедрова, а Стариков, похоже, не заглянув не то что в 1-е издание воспоминаний Бонч-Бруевича (его не так-то просто найти), но даже в легкодоступное 2-е издание, просто, пардон, передрал эпизод из книги Чернова.
Казус весьма показательный: нынешние псевдоисторики, обслуживающие интересы антиленинского Кремля, часто довольствуются замшелыми сплетнями и инсинуациями, не давая себе труда обращаться к подлинным свидетельствам и анализировать их! Псевдоисторики выстраивают умопомрачительно «захватывающие» – захватывающие для любителей «компота» из жареной «клубнички» и развесистой «клюквы» – «версии» об англо-франко-германском шпионе Ленине, проходя мимо очевидного.
Так что детали – не мелочь.
Можно где-то напутать, можно в чём-то ошибиться… Но сознательно перевирать? Как говорил некий известный киноперсонаж: «Маленькая ложь рождает большое недоверие».
С подобными прискорбными (впрочем, скорее отвратительными) чертами нынешней якобы «исторической» антиленинской «науки» приходится сталкиваться то и дело, а сейчас нелишне познакомиться с сюжетом из совсем другой сферы. Он взят из повести писателя-документалиста Л. Л. Лазарева о Генеральном конструкторе авиадвигателей Александре Микулине – академике, одном из первых Героев Социалистического Труда (Лазарев Л. Л. «Взлёт». М.: Профиздат, 1978 г., с. 249–250).
Сей историко-инженерный казус настолько поучителен не только для инженеров, но и для историков, что привести его здесь будет вполне уместно.
В КБ Микулина работал его двоюродный брат – крупнейший советский специалист по теории авиа- двигателей, Борис Стечкин, тоже академик. Однажды на испытательном стенде разрушился двигатель – случай при отработке новой конструкции достаточно тогда заурядный. Однако Стечкина заинтересовал здоровенный болт от двигателя, который оказался на подоконнике моторного зала.
– Какой же была сила, с которой забросило болт от стенда к окну? – спросил Стечкин у Микулина.
– Ты теоретик, ты и посчитай!
Стечкин забрал болт и ушёл в кабинет.
Через день в конференц-зале он, покрыв грифельную доску цепочками расчётов и кривыми графиков, предложил собравшимся инженерам «чрезвычайно изящную и остроумную теорию». С помощью математики теоретик Стечкин убедительно доказал, что болт мог долететь до подоконника, но практически мысливший Микулин предложил брату пройти в лабораторию и показать – как пролегла траектория полёта?
Далее – прямая цитата из книги Л. Лазарева:
«Но едва братья вошли в лабораторию, как наткнулись на ворчавшую уборщицу…
– Что за люди – ничего положить нельзя. Всё тащут. Позавчера положила болт на окно. А сегодня его спёрли.
– Какой болт, – удивился Микулин, показывая на болт, который держал в руках Стечкин. – Этот?
– Он самый!
– Но позвольте, – поднял брови Стечкин, – зачем вам болт и как он оказался на подоконнике?
– Так я, когда пол мету, им дверь подпираю.
Микулин и Стечкин, задыхаясь от смеха, выскочили в коридор».
Так вот, Стариковы и Кº без математики и интегралов лихо и подло забрасывают Ленина из дебрей «германского генштаба» в «пломбированный вагон», «восстанавливая истину» не более верно, чем Стечкин «проследил» полёт болта уборщицы. Вот только антиленинские псевдоисторические «теории», подобные стариковской, в отличие от математической теории Стечкина и не изящны, и не остроумны.
ЧТОБЫ уж закончить здесь с «Учредилкой», приведу ещё один текст – не из статьи, а из дневника, и не Ленина – он дневников никогда не вёл, а поэта Александра Блока. Практически день в день с записями Ленина по неоконченной статье «Люди с того света» Блок записал в январе 1918 года (датировки по старому стилю):
«5 января.
«Ко всему надо как-то иначе, лучше, чище отнестись. О, сволочь, родимая сволочь!
Почему «учредилка»?.. Втёмную выбираем, не понимаем…
Инстинктивная ненависть к парламентам, учредительным собраниям и пр. Потому что рано или поздно некий Милюков (лидер кадетов, – С.К) произнесёт: «Законопроект в третьем чтении отвергнут большинством (в наше время Блок мог бы написать: «Лживым большинством «Единой России». – С.К.)».
Это – ватерклозет, грязный снег, старуха в автомобиле, Мережковский (элитарный литератор. – С.К.) в Таврическом саду, собака подняла ногу на тумбу, m-lle Врангель тренькает на рояле…
Но «государство» (ваши учредилки) – НЕ ВСЁ. Есть ещё воздух…
<…>
6 января.
«…Слухи о том, что Учредительное собрание разогнали в 5 утра (оно таки собралось и выбрало председателем Чернова). – Большевики отобрали бо́льшую часть газет у толстой старухи на углу. – Лёгкость, поток идей – весь день».
Так спрашивается – было обречено Учредительное собрание на разгон самим ходом истории России или нет? Для Ленина «правая» «Учредилка» была собранием живых политических трупов, но и Блок её атмосферу оценивал, как видим, как мертвящую.
И разве она не заслужила уже при рождении единственной участи – немедленной политической смерти?
ЗАБАВНО, что Николай Стариков отвечает на последние вопросы, как и Ленин, утвердительно, но трактует проблему более чем неожиданным образом. В своей книге Стариков заявил, что «Ленин разогнал бы «учредиловку», даже имея подавляющее большинство депутатов-большевиков!», а далее у Н. Старикова следует вот что:
«Задача у него была такая, и только по её выполнении Ленин и компания могли спокойно исчезнуть с арены мировой истории. Так было запланировано нашими «союзниками». Ленин прерывает легитимность (? – С.К.) власти… Начинается гражданская война…
Большевики же должны были исчезнуть туда, откуда они появились, – обратно в Европу и Америку, под крыло «союзных» спецслужб. И они собирались это сделать. Существует много свидетельств о том, что чуть ли не у каждого большевистского вождя в кармане лежал какой-нибудь «аргентинский» паспорт на подложную фамилию…
Но тут… Ленин понял, что, обладая информацией о таких страшных тайнах, как «немецкие деньги» и «предательство союзников», он и его товарищи долго не проживут… Большевикам надо было остаться и строить новое государство…»