На рассвете Дмитрий Хвощ увидел в своей садовой беседке незнакомого человека в крестьянской одежде, крепко спавшего, подложив под голову мешок. Скрипач только что вернулся домой с позеленевшим от водки лицом. Пошатываясь, он подошел к спавшему и потянул его за лапти.
— Эй, любезный! Ты что, с неба свалился? Откуда тебя бог послал?
Крестьянин спал, как убитый. Хвощ посмотрел на него осоловелыми глазами, присел рядом, вынул из футляра скрипку и заиграл. Крестьянин поднял голову. Несколько минут он молча слушал скрипача, лотом ударил его по плечу.
— Брось, Митька, надоело.
Хвощ встал. Покачиваясь, он смотрел на Щорса, но не узнавал его. Щорс отрастил бороду, и теперь на вид ему можно было дать лет тридцать.
— Что, не узнаешь? — спросил он, усмехнувшись. — Посмотри в глаза.
Глаза Щорса можно было узнать из тысячи.
— Колька-атаман! — радостно закричал Хвощ. Он распахнул для объятий руки и бросился к другу, но Щорс резко оттолкнул его.
— Пьянствуешь, гад? Уйди с моих глаз. Видеть тебя тошно…
Хвощ пожал плечами и отошел в сторону.
— Слушай, гад, — сказал Щорс, подойдя к нему, — за тобой немцы следить не станут. Потому только я и пришел к тебе. Понял?
Хвощ утвердительно кивнул головой.
— А сейчас — шагом марш! Позови сюда Казимира и Ваню. Но смотри, если немцы узнают, что я здесь, — убью!
Хвощ ушел, ничего не ответив, но через полчаса в беседке сидели Казимир Табельчук и Иван Кваско. Они прежде всего спросили:
— Слыхать, ты у Ленина был, Николай?
— Да, я был у Ленина. Владимир Ильич следит за каждым нашим шагом. Он вызвал нас для доклада и дал установки. «Скоро вернется из Царицына товарищ Сталин, — сказал Ленин, — мы договорились, он вам поможет». Ленин велел передать, что надеется на украинцев… Начинается подготовка общего восстания. Повстанческие отряды уже сводятся в полки. Есть приказ Всеукраинского ревкома. Вся работа проводится в нейтральной зоне. Туда собираются все силы. Оружия достаточно. Соседний полк формирует Боженко, в Серединой Буде. Туда недавно прорвались таращанские отряды Правобережья. Черниговцы пусть пробираются ко мне. Передайте всем хлопцам…
Глава восьмая
ДЕД И ВНУК
Лесными тропами, ярами и болотами, обходя немецкие и гетманские патрули, повстанцы пробирались к границе нейтральной зоны, отделявшей оккупированную Украину от Советской России.
Перейдя границу, они спрашивали:
— Где Щорс?
Местные крестьяне им отвечали:
— Щорс в Унече.
На станции Унеча повстанцы являлись в штаб 1-го Украинского полка. Здесь их прежде всего спрашивали:
— Прописан у немцев и гайдамаков?
Большинство отвечало утвердительно и показывало плечи и спины, исполосованные шомполами и плетьми карательных отрядов. Многие рассказывали о том, что их дома сожжены, а семьи вырезаны. Но и этих людей принимали в полк после тщательного знакомства с ними, после обстоятельных расспросов.
В вербовочном отделе добровольцев нередко встречал человек среднего роста, с черной маленькой бородкой, с бледным, резко очерченным, худым лицом. Многие принимали его вначале за какого-нибудь гражданского комиссара, случайно заглянувшего в штаб. Иногда он подзывал к себе молодого добровольца и говорил шепотом:
— Не хотите ли устроиться на работу?
Пренебрежительно смерив взглядом «гражданского комиссара», парень обыкновенно отвечал ему грубо:
— Не хочу! Я пришел сюда бить немцев и гайдамаков.
Человек с черной бородкой не смущался:
— Вы думаете, что вам тут новое обмундирование дадут? Ничего подобного. Могу заверить вас. Даже хлеб и махорка не всегда будут. А в бой пойдете — несколько патронов на человека.
— Ничего, мне хватит. Я стрелок подходящий, много патронов не изведу.
— Это, конечно, хорошо, но немцы и гайдамаки тоже неплохо стреляют. Потом надо вас предупредить, что здесь, в полку, очень жесткая дисциплина. За отступление без приказания командира — расстрел, как за измену.
— Ну, этого я не боюсь.
— Да что вам, жить надоело? Человек вы еще молодой! Поступайте лучше на работу. Я могу вас сейчас же устроить. Хороший паек и все прочее…
В конце концов это обычно взрывало парня:
— Что вам от меня надо? Я пришел в полк. На Украине немцы, а вы мне какой-то паек предлагаете.
Тогда человек с бородкой отходил от парня и говорил уже совсем другим голосом:
— Хорош будет. Направьте его к Зубову.
Не понимая, в чем дело, парень кричал:
— Не пойду я ни к какому Зубову! Сказано: я пришел в полк, к Щорсу.
Ему объясняли, что Щорс направляет его во 2-й батальон, которым командует Зубов.
Парень замолкал и смотрел на человека с черной бородкой, не веря глазам своим: он представлял себе Щорса сказочным богатырем, увешанным всеми видами оружия.
Приходили в Унечу повстанцы и целыми отрядами, со своим оружием и знаменами. Одним из первых прибыл отряд бывшего народного учителя Тысленко. После трехдневного перехода отряд остановился против штаба полка.
Выстроенные в четыре ряда, запыленные повстанцы ожидали Щорса. Он вышел на крыльцо в фуражке с красноармейской звездой, которой еще никто из них не видел. Прежде чем поздороваться, Щорс внимательно осмотрел ряды. Одеты повстанцы были кто во что горазд. Украинские свитки вперемежку с солдатскими шинелями, посконные рубахи — с франтоватыми френчами, кожаные сапоги — с лаптями. У одних были солдатские подсумки, а других опоясывали охотничьи патронташи. Но почти у всех висели у пояса на веревочках ручные гранаты.
Тысленко громовым басом подал команду: «Смирно!», подошел к Щорсу и отрапортовал:
— По приказу Ревкома прибыл в ваше распоряжение. В отряде сто пятьдесят семь человек. По дороге присоединилось двадцать добровольцев.
Щорс сошел с крыльца.
— Здравствуйте, товарищи! Я командир полка. Моя фамилия — Щорс.
Правофланговым стоял семидесятилетний крестьянин Прокопенко — седобородый, с негнущейся спиной великан, обутый в лапти.
— Почему, дед, воюешь против немцев и гайдамаков? — спросил Щорс.
— Сына и дочку замучили. Насмерть шомполами запороли, ироды.
— Крепко решил воевать за советскую власть?
— Коли пришел до тебя в полк, значит — крепко. Вот и внука с собой захватил.
Рядом стоял паренек, на вид лет шестнадцати, такой же великан, как дед, и тоже обутый в лапти.
— Кто кого захватил, это еще сумнительное дело, — сказал он, поправляя заткнутый за пояс штык. Винтовки у него не было.
— А тебе, молодой человек, не рано ли еще воевать? — спросил Щорс.
Он смотрел на паренька, подняв голову.
— Зачем рано? В самый раз. Я не маленький.
Щорс засмеялся.
— Да, это я вижу, рост у тебя выдающийся, а лет, думаю, мало.
— Зачем мало? Осьмнадцать!
— Не врешь?
— Ей-богу, — сказал парень и перекрестился.
Его подняли насмех.
— Парень аж до неба, а дурень як не треба, — крикнул кто-то.
Дед обиделся.
— Чего гогочете? Мы хрещеные хрестьяне.
Щорс спросил у внука:
— В бога веришь?
— Да не слухайте его! Не верю. Ей-богу же, не верю.
И парень опять перекрестился.
— Чего же ты крестишься? — спросил Щорс.
— Да это я с испугу.
— А где твоя винтовка?
— Не дают. Штык вот насилу выпросил.
— Штыком и воюешь?
— Я сам не воюю, я деду помогаю. Патроны ему в обойму закладываю. Мало ли тут делов есть?
— Дома не на кого оставить. Пущай тут приучается у тебя, — сказал дед.
— Пускай, — согласился Щорс.
Обходя повстанцев, он разговаривал со многими. Один пожилой, судя по одежде, фабричный рабочий почему-то особенно заинтересовал его.
— Детей много?
— Трое.
— Долго работал на фабрикантов?
— Сызмальства.
— С крестьянством связан? Землю, лошадь имел?
— Нет, с этой дрянью не возился. Я фабричный человек.
Щорс пристально посмотрел ему в глаза и, ничего не сказав, прошел дальше.
Разговаривая с повстанцами, он больше всего напирал на то, что в полку устанавливается твердая дисциплина и в полк принимаются только люди, решившие драться за советскую власть, не щадя своей жизни.
Уходя, Щорс обратился ко всем:
— Подумайте над тем, что я сказал, а завтра будем оформлять прием в полк каждого отдельно.
В штабе Щорс попросил у начальника отряда список повстанцев. Просматривая список, он спросил:
— Как фамилия того, фабричного?
Тысленко назвал фамилию: «Наливайко». Щорс сделал в списке против нее отметку.
— Ты, кажется, коммунист? — спросил он Тысленко.
— Да.
— Смотри, у тебя есть ненадежный народ. Придется почистить отряд. Но не спеши с этим. Поможем.
Отряд разместился в здании школы. На столах дымились миски с супом. За обедом повстанцы обменивались мыслями о Щорсе. Большинству командир полка понравился, но некоторые говорили:
— Что-то больно уж напирает на дисциплину, как бы подвоха какого не было. Посмотрим, чем он себя покажет.
Глава девятая
ВСТРЕЧА В РЕВКОМЕ
Станция Унеча лежала в нейтральной полосе. Эта полоса, тянувшаяся вдоль всей границы оккупированной Украины и Советской России, по расчетам немецкого командования должна была служить барьером, предохраняющим солдат оккупационной армии от заражения большевистскими идеями. На деле получилось иначе. Хотя Советская Россия и не нарушала договора, нейтральная полоса очень скоро превратилась в советскую полосу. Сюда из восставших уездов Украины прорывались сквозь окружение немецких войск пешие и конные отряды повстанцев. Население добровольно снабжало их продовольствием и фуражом. К осени нейтральная полоса стала революционным центром восставшей против оккупантов и гетмана Украины.
22 сентября Всеукраинский ревком издал приказ о формировании из отрядов, находившихся в нейтральной зоне, двух повстанческих советских дивизий.
Силы повстанцев начали сводиться в стройные боевые единицы: пехотные полки, конные сотни, артиллерийские батареи, пулеметные команды.
Командиром первого полка первой дивизии был назначен Щорс.
В нем совсем уже не было заметно той юношеской порывистости, которая еще сказывалась, когда он носился во главе конной разведки по лесным дорогам у Злынки. Движения его стали менее резки, в словах было больше твердой уверенности в себе. Командиры повстанческих отрядов, влившихся по приказу Ревкома в полк, сразу почувствовали, что Щорс заставит их подтянуться. Многим, привыкшим к вольготной партизанской жизни, не по душе пришелся строгий порядок регулярной воинской части, который устанавливался в полку, но высказывать свое неудовольствие громко никто не решался. Открытый, смелый взгляд Щорса смущал их. Однако, отойдя от Щорса, кое-кто пожимал плечами, ворчал себе под нос.
Один командир пришел в штаб грязный, небритый. Пока он что-то докладывал, Щорс внимательно разглядывал его и вдруг сказал:
— Да вы, товарищ командир, обовшивели.
Щорс снял с воротника его шинели вошь.
Командир нисколько не смутился.
— Может быть, какому-нибудь их благородию это диво, а мы привыкши.
Это было сказано развязно, с явным намеком на бывший офицерский чин Щорса. Но Щорс как будто не обратил внимания на намек.
— Да, товарищ командир, пора в баньку сходить, пора.
— Это мое личное дело.
— Да? — спросил Щорс и, вызвав дежурного по штабу, приказал: — Отвести товарища командира под конвоем в баню, вымыть, побрить и доложить, что он принял человеческий вид… Вшивых в штаб больше не пускать.
Подобные же приказания Щорс нередко отдавал при посещениях бараков, в которых был расквартирован его полк.
Как-то вечером, осматривая койки 5-й роты, сформированной из отряда Тысленко, Щорс приказал одному красноармейцу:
— А ну-ка, молодой человек, прилягте на свою коечку.
Красноармеец выполнил приказание.
— Удобно? — спросил Щорс.
— Так точно, удобно, товарищ командир.
— А по-моему, нет. Встань!
Щорс вытащил из-под матраца грязное белье.
— Это что? — спросил он, держа белье кончиками пальцев.
— Белье.
— Какое?
— Грязное.
— Совершенно верно. Угадал. Теперь читай, — сказал Щорс, указывая на плакат, висевший на стене.
— «Грязное белье в постели…»
— «…верная вошь на теле», — прочел смущенно красноармеец.
— Правильная поговорка, герой? — допрашивал Щорс.
— Так точно. Совершенно правильная.
— Значит, ты пришел в полк вшей плодить? Так, что ли?
— Простите, товарищ командир.
— На первый раз только. А теперь вот расскажи, герой, что ты сегодня в газетах читал.
— А я, товарищ командир, сегодня не успел еще прочитать.
— Так-так, не успел… Расскажи тогда, что вчера читал.
Красноармеец, покраснев, сознался, что и вчера не читал газет.
— Недосуг было, товарищ командир.
— Так-так, недосуг… Ну, а третьего дня?
Вокруг Щорса уже стояла толпа улыбающихся, подталкивающих друг друга красноармейцев.
— Третьего дня тоже не читал?
— Нет, товарищ командир.
— А завтра будешь читать, герой?
— Так точно. Буду всенепременно.
— Так-так. Конечно, будешь. Я уже побеспокоюсь о тебе. Понятно?
— Понятно, товарищ командир.
Ближайшими помощниками Щорса были его старые соратники по семеновскому отряду. За лето они окончили в Москве курсы краскомов, приобрели командирскую выправку. Их нельзя было узнать. Зубов, командовавший теперь 2-м батальоном, стал похож на Щорса. Он во всем подражал ему. Завел такую же бородку и усы, говорил так же сдержанно, отрывисто; отдавая приказание, смотрел красноармейцам в глаза пристально, строго.
Один за другим возвращались в Унечу и рядовые бойцы бывшего щорсовского отряда, распущенные по домам несколько месяцев назад. Большинство приводило с собой своих односельчан. Щорс распределял их по разным ротам, как людей, наиболее надежных, привыкших к его строгим требованиям.
Пришел и Живоног.
Взяв под козырек, он отрапортовал Щорсу:
— Ваше приказание, товарищ командир, выполнил.
Живоног показал на стоявших поодаль крестьянских парней:
— Вот мой взвод. Односельчане.
Просияв, он добавил:
— Все в сапогах, товарищ командир. Я на этот счет дал им строгий приказ. Разве, говорю, товарищ Щорс напасется сапог, если народ валом валит к нему?
Щорс пожал Живоногу руку и сказал, лукаво улыбаясь:
— А с товарищем Донцовой мы тогда все-таки прощались зря.
— Жива?! — вскрикнул Живоног.
— Жива, и сейчас в Унече.
Живоног стоял сияющий, с полуоткрытым от удивления и радости ртом.
Фаню Донцову Щорс встретил в Ревкоме, в первые же дни по возвращении в Унечу. Он говорил о нуждах формируемого полка. Когда зашла речь о сапогах, Щорс услышал за своей спиной знакомый женский голос:
— Этот вопрос, товарищ Щорс, мы с вами быстро уладим.
Щорс вскочил и повернулся, как по команде.
Перед ним стояла Фаня Донцова, Она была в кожаной фуражке, кожаной куртке, сбоку на ремне висел маленький браунинг. Большие внимательные глаза ее смотрели на Щорса из-под черных дуг бровей не улыбаясь.
Щорс схватил ее за обе руки.
Редко он бывал таким возбужденным, взволнованным.
— А ведь знаешь, мы твою память уже почтили вставанием.
— Слыхала.
— Поторопились, товарищ Фаня.
— Да, я осталась жива, как видишь. Но это простая случайность.
Щорс все еще тряс ее руки.
— Ну, рассказывай скорее, рассказывай!
— О чем? — спросила Фаня.
Щорс как будто не понял вопроса. Не отрывая от Фани сияющих глаз, он машинально повторял:
— Ну, рассказывай же, рассказывай.
— Скучно и надоело. Приходилось уже много раз об этом говорить.
Все-таки она рассказала ему о случившемся. Коротко, сухо, как будто рассказывала с чужих слов. Да, она была ранена, в бессознательном состоянии попала в плен. Когда она пришла в сознание, немецкий офицер вежливо предупредил ее, что она будет расстреляна, так как был приказ немецкого командования о расстреле всех, захваченных с оружием в руках. Однако, выяснилось, что приказ этот был подписан уже после того, как Фаня попала в плен. Только эта формальность ее и спасла. Ну, а потом ее обменяли на пленного немца. Сейчас она работает председателем ЧК.