Он представил Ларису в кресле рядом с иллюминатором, за которым – небесная синева и белые шапки облаков. Самолет скоро приземлится во Владивостоке, она выпьет кофе в буфете аэропорта, выйдет из терминала, возьмет такси и… отправится навстречу неизвестности.
Ренат гадал, что кроется за историей ее отца. Столько лет инженер Курбатов, а затем брат Онуфрий не заикался об армейской дружбе, ни слова не проронил о бывшем сослуживце, и вдруг – заговорил. Мол, его сны дурные беспокоят…
Какой смысл ворошить прошлое? К смерти генерала солдаты не причастны. По крайней мере, так утверждает отец Ларисы. Когда друзья-приятели сообразили, что произошло неладное, первым в дом кинулся Сазонов, влетел в комнату и застал генерала уже без признаков жизни. Тот внезапно упал головой на стол и… испустил дух. Никаких денег в свертке не оказалось. По словам брата Онуфрия, вместо купюр перед покойником лежали несколько странных предметов, похожих на черепки. Никакой ценности они собой не представляли.
Ренат мысленно перенесся на место происшествия…
– Ты видел? – бормотал Сазонов, озираясь по сторонам. – Видел?
– Что? – не понял товарищ. – Что я должен видеть?
– Знаки… огненные! Знаки…
– Какие знаки? Где?
– На стене!.. Это сатанинское искушение, вот, что! – размахивая руками, бормотал Витек. – Адское пламя!
Курбатову стало страшно. Товарищ выглядел и вел себя как безумец. Его глаза лихорадочно блестели, губы дрожали, грудь судорожно вздымалась. Он твердил про «огненные знаки», хотя ничего подобного в комнате не было. Правда стена была сажей измазана, будто кто-то начертил углем загогулины. Свеча на столе потухла, генерал не двигался и не дышал. Его черты заострялись, кожа бледнела. Рядом с рукой покойника лежала пачка сигарет: очевидно, генерал собирался закурить, но не успел.
– Беда! Надо прораба будить! – выдохнул Курбатов и побежал по лестнице наверх, в мансарду. Там раздавался молодецкий храп. Все попытки растолкать пьяного ни к чему не привели.
– Труба дело, – сдался солдат. – Это дрова, а не человек!
Он выругался и спустился в горницу, к Сазонову.
– Черт! Пошли в поселок, Витек, в милицию!
На лице товарища появилось более осмысленное выражение, он уставился на сослуживца и мотнул подбородком.
– Нас же загребут в каталажку, брат! Скажут, мы того… генерала порешили!
– А мы расскажем, что он сам…
– Кто нам поверит? Посадят за убийство, как дважды два!
– Какое убийство? – опешил Курбатов. – Он своей смертью умер. Мы свидетели.
– Мы – подозреваемые! – нервно возразил Витек, прижимая руки к груди. – А скоро станем обвиняемыми! Сечешь? Бежим отсюда, пока прораб не очухался. Пусть он с милицией объясняется! Ему больше поверят!
– Ты че, Витек, ошалел? Погляди на труп, он же целехонький… Никаких повреждений нет. Ни раны, ни ушиба. Как сидел, так и сидит…
Курбатов указал дрожащим пальцем на генерала, который словно прилег щекой на стол и уснул. Казалось, что человека просто сморила усталость.
– Целехонький, говоришь? – прошептал Витек. – Подойди поближе, братан, зенки протри! Генерал-то… убитый!
– Убитый? – ахнул Курбатов и в ужасе попятился. – Врешь ты все, нарочно меня пугаешь…
– Делать мне нечего!
Сазонов силком заставил друга приблизиться и наклониться над мертвецом. Генерал недавно посетил парикмахера: его виски и затылок были аккуратно подстрижены, щеки побриты и пахли одеколоном.
– Смотри! – прошептал Витек, показывая на лоб покойника. – У него брови обгорели… и на переносице черное пятно!
Курбатов прищурился, у него перед глазами все плыло от страха. Какие брови? Какое пятно?
– Все же при нас случилось, – промямлил он. – Мы видели, что в дом никто не входил…
– Мы ничего не докажем. Нас под трибунал отдадут! До конца дней небо в клеточку обеспечат!
Черное пятно на переносице генерала походило на дырку от пули. Но в комнате никто не стрелял.
– Мы бы услышали, – рассудил Курбатов. – Мы не глухие и трезвые, как стеклышко.
– Это не пуля, а… черная метка, – заявил Витек. – Генералу лицо адским пламенем опалило, и сатана свою печать поставил! Видел зарево?
– Может, он свечкой обжегся?
Ренат так глубоко погрузился в воображаемую сцену, что чуть не пропустил поворот. Он вел машину на автопилоте. Скорость была малая, его обгоняли грузовики и легковушки, мимо пробегали темные ели. Ренат не заметил, как пролетело время. В зеркале заднего вида показался серый «рено», который словно приклеился к нему. На каком-то участке дороги он отстал, и теперь опять маячил позади.
Ренат притормозил у заправки и сделал вид, что ему нужно залить в бак топливо. Заодно он проверит, как поведет себя «рено»…
Глава 5
Мужской монастырь в Подмосковье
Брат Онуфрий молился перед сном. Его одолевали бесы. Главным бесом выступал почему-то бывший армейский товарищ Сазонов. В кошмарных снах он хватал Онуфрия за рясу и тащил в преисподнюю. Монах отбивался, но сил не хватало, и бес почти побеждал. В последний момент Онуфрию удавалось вырваться из его когтей, но каждый раз он боялся за свою бессмертную душу, на которую охотился нечистый. Молитва ненадолго успокаивала монаха, а потом все начиналось заново.
– Зачем ты послал ко мне свою дочь? – глумился над ним Сазонов. – Откупиться хочешь? Не выйдет!
– Изыди! – махал руками Онуфрий. – Прочь от меня! Сгинь!
– Ой-ой-ой! Раскричался! Чем ты лучше меня?
– Я ничего подлого не совершал…
– Что ж ты тогда в монастыре отмаливаешь?
– Сам не знаю. Страшно мне вдруг стало жить, невмоготу… Едва глаза закрою, передо мной зарево вспыхивает и черная метка на лице покойника. Генерал-то никак не отстает от меня, грозится дочь мою погубить, ежели не сведу ее с тобой, Сазонов! А за что ей страдать безвинно?
– Без вины никто не страдает, – жестко отрезал бес. – На твоей дочери тоже метка стоит! И когда придет срок…
– Замолчи! Заткнись!
– Где же твое смирение, монах? – хохотал злодей. – Где же твоя благость? Видать, мало поклонов бьешь! Постов не соблюдаешь! Плоть не усмиряешь!
– Не тебе меня судить, – огрызался Онуфрий.
– Ты сам себя осудил. Закрылся от мира, но не от себя. Сидит в тебе червь и точит, точит… пока не сожрет изнутри. Не будет тебе спасения, не надейся…
Шепот беса проникал в мозг Онуфрия, отравляя его, распространялся с током крови по жилам, оседал в сердце. Бес был повсюду – выглядывал из каждого угла, даже, прости Господи, из-за святых образов. Он дышал на Онуфрия смрадом, напускал уныние и болезни.
– Врешь! – оправдывался Сазонов. – Болеешь ты от своей глупости! Я тут ни при чем. Так и сгниешь в тесной сырой келье, и никто на твою могилу не придет. Ни жена, которую ты оставил, ни дочь, которую ты предал.