Петр Николаевич кивнул:
– Конечно, не обижал. Ему хватало вас. Однако презрение Томаса к слабосильным ни для кого не секрет, и сестры прекрасно понимали, что, если вы куда-то исчезнете, – они на очереди следующие, и когда Томас станет главой Дома – все будет еще хуже. Вам, кстати, известно, что у Лины и Мины коэффициент интеллекта – за сто шестьдесят?
– Они умные, да. Хотя не знал, что настолько. И мне все еще трудно представить себе Мину, которая бьет кого-то по голове статуэткой…
– Бесспорный факт, что убийство не могло произойти без помощи кого-то из своих. Даже если убийца не из своих, он должен был как-то узнать, к примеру, о ваших взаимоотношениях с Томасом, без этого невозможно составить план убийства с подставой.
Я только развел руками:
– Так об этом знали все кому не лень. С тех пор как близняшки перестали ходить в школу, заменив учителей приходящими преподавателями, усадьба стала проходным двором. Кстати… вы говорили о четырех.
– Четвертый – это парень, который соперничал с Томасом из-за девушки. Они оба учились в одном университете, Томас на первом курсе, его соперник – на втором.
– А это уже реальнее. Парень, столкнувшийся с конкурентом, – вовсе не спокойные уравновешенные девочки. Главный вопрос: а какого, простите, черта вы вспоминаете об этом сопернике только сейчас, а не на суде?
Шеф СБ внимательно посмотрел на меня:
– Сказать честно?
– Желательно.
– Я не рассматривал такую версию ранее, так как был уверен в вашей виновности, – признался он. – Соответственно все варианты разбирались исключительно с точки зрения задачи «вывести из-под удара виновного». И только когда было получено свидетельство всеведущего, начали прорабатывать другие версии. Должен сказать, что подстава была организована и выполнена мастерски, и даже есть мнение, что преступник имел доступ к системе видеонаблюдения усадьбы. Впрочем… меня главным образом интересует один-единственный вопрос.
– Какой? – спросил я.
– Мне необходимо знать, как… мм… произошел ваш переход от спокойного состояния до гнева, который заставил вас пойти к брату с тяжелым предметом в руках. Точнее – причина.
Я вздохнул.
– Как вы знаете, я учился в восьмой благородной школе, последний класс, это в трех километрах отсюда. Томас закончил ее на год раньше, но у него там остались приятели. А я как раз перевелся туда. Так Томас догадался зайти на школьную сетевую страничку для общения и слил туда кое-какие мои детские фотографии, из-за чего я запросто мог стать жертвой насмешек. Когда я увидел это, меня взбесило, что Томас даже в школе не дает мне жить спокойно. Взял статуэтку и пошел.
Петр Николаевич наклонился вперед:
– Вы сами обнаружили эту информацию или вам о ней сообщил кто-то из одноклассников, скажем? Это важно.
– Мне сообщил одноклассник, Лех Яблонский.
– Ну вот, как я и говорил, – сказал шеф СБ деду, – последний контраргумент устранен.
– А о чем вообще речь? – поинтересовался я.
– Я выдвинул, помимо основной, еще и дополнительную версию. Первая заключалась в том, что преступник просто убрал Томаса, и если это был его соперник – ему не требовалось бы вас подставлять по большому счету. Убийство и ваше желание дать брату по мозгам могли просто совпасть. Дополнительная версия заключается в подставе, но и тут есть два варианта. Первый – что целью был Томас. Второй – что вы. И теперь последний спорный момент мы знаем. Вот мое видение: информацию, вас неприглядно выставляющую, слил не Томас на самом деле, а кто-то от его имени, возможно взломав его доступ в школьную сеть. Затем Лех Яблонский сообщает вам о ней в нужный момент, как раз когда Томас уже мертв, вы берете статуэтку и идете в его комнаты. И все сыграно как по нотам.
Я кивнул, соглашаясь, и заметил:
– Тут тоже есть слабые места. Лех вообще-то очень порядочный парень из хорошей семьи, ну вы и сами это знаете. Он в буфете на переменах покупает сосиски, хотя сам мяса не ест, только рыбу, и выходит во двор кормить бездомных кошек. Я его другом считаю и не могу представить, что он замешан в такой подлости.
– Он мог быть слепым орудием. Ему говорит приятель: «Лех, гляди, тут на Реджи такие фотки уморные выложили». И он, ужаснувшись, поспешил предупредить своего друга о том, какую пакость ему сделали. Ловушка захлопнулась.
– Второе слабое место – Лех мог и не сообщить об этом вовремя. Наконец, я мог и не вскипеть от гнева и не пойти бить Томаса.
Шеф СБ пожал плечами:
– Это минимальные сложности. Не сообщил Лех – так он не единственный ваш одноклассник, приятели у вас имеются и помимо него. А если б не пошли со статуэткой – не проблема, вас не застали бы на месте преступления, но это всего лишь на одну-две улики меньше. А улик против вас имелось немало.
Я потянулся к бокалу с лимонадом и промочил горло.
– Петр Николаевич, все это звучит складно, но остается главный вопрос: а кому оно надо? Кому малыш Реджи, уступчивый и неамбициозный, мог дорогу перейти?
– Сам по себе – никому. Дело во все тех же акциях. Мне Сэнфорд, экономист, служащий Александру Тимофеевичу, растолковал кое-какие моменты. Рунное производство само по себе не очень доходное по меркам богатых Домов, но все же доходное. Это раз. Второй момент заключается в том, что оборудование, которым это предприятие располагает, весьма дорогое и достать его очень проблематично. Ваш покойный отец приобрел его по дешевке, использовав редкую возможность и провернув для этого крайне сложный многоходовый договор. Ситуация такова, что, несмотря на всю малорентабельность предприятия, оно играет ключевую роль. Создать такое же конкуренты не могут, им выгоднее закупать аналогичную продукцию втридорога, чем городить собственное производство с большими капиталовложениями. А Дом Рэммов благодаря этому производству выпускает товар, в основном элементы персональной защиты, которые незначительно превосходят продукцию конкурентов, но идут по привлекательной цене. И потому УПР в некоторой степени лидирует на своем сегменте рынка. Если рунное предприятие уводят – концерн УПР будет вынужден закупать комплектующие, как это делают все, и его товар потеряет свое небольшое, но превосходство. А конкурент, завладевший вашим пакетом акций, вырвется вперед. Так что тут дело не в банальном доходе заводика на пятьдесят душ персонала, а в переделе рынка как минимум в масштабах Аквилонии, допускаю, что и ближнего зарубежья тоже.
Я понимающе кивнул:
– В таком случае подозреваемых вагон и малая тележка. Организатором операции может оказаться не только конкурент, но и вообще любой авантюрист, потому что, получив пакет, сможет выручить за него гораздо больше, чем прибыль с предприятия, при этом и Дом Рэммов, и конкуренты будут вынуждены наперегонки предлагать максимальную цену.
– Именно.
– Но тут неувязочка. Меня подставляют, дядя Вольфар забирает мои акции. Вариант, что он и есть преступник, я исключаю – он бы не пожертвовал для этого своим сыном, более того, он мог бы просто договориться со мной, у него не возникло бы с этим ни малейшей проблемы. Так как, скажите мне, злоумышленник планировал наложить руки на акции?! Он не мог предвидеть, что я внезапно решусь на Божий суд и буду оправдан.
– Рискну предположить, что организатор планировал аккуратно сдать исполнителя. Вас бы оправдали, но вы уже на улице, одинокий сирота без дворянства. Дальше не составило бы труда получить у вас акции за небольшую сумму и помощь. Вплоть до того, что Дом злоумышленника, если он состоит в каком-либо Доме, мог бы предложить вам перейти к ним и обрести защиту и утраченные дворянские привилегии. Правда, преступник не учел, что Дом Сабуровых внезапно заявит свои права. Таким образом, вы все равно остаетесь потенциальной мишенью.
Я снова отпил из бокала.
– В таком случае я рискну высказать вполне себе имеющую право на жизнь версию. Преступник, провернувший подобную комбинацию, наверное, не дурак, он должен был бы понимать, что Дом Сабуровых своего не упустит и из затеи ничего не получится. Потому мне видится совершенно логичной версия, что наиболее вероятный злоумышленник – не кто иной, как тот, кому вы, Петр Николаевич, служите.
Вот тут уже дед возмущенно засопел, да и профессиональная маска эсбэшника дала трещину, а я продолжил, словно не замечая сгущающихся над головой туч:
– В самом деле, дедушка, вам выгода двойная. Не знаю, что вы с дядей Вольфаром не поделили, но так вы можете одновременно и ему насолить, и в прибытке остаться. Преступник тот, кому это выгодно, верно?
Дед помолчал и внезапно сказал:
– Мы не поделили тебя. Ты можешь относиться ко мне как угодно, но я всегда относился к тебе как к внуку. И твой отец был мне как родной даже после того, как… твоя мать сбежала и та ниточка, которая формально связывала наши Дома, оборвалась. Я предлагал ему перейти в Дом Сабуровых вместе с тобой, я бы решил все возникшие проблемы и покрыл все издержки… И с Норманом мы были друзьями… А когда их обоих не стало, твой дядя Вольфар, который тоже всячески показывал, какая мы родня и какие союзники, внезапно сделал поворот на сто восемьдесят. Уж не знаю почему, это дело его личное… Но он полностью прервал любые контакты между Домами… Я не люблю, когда у меня отбирают мое. Особенно если внука.
– Я бы прямо сейчас слезу обронил, – вздохнул я, – но даже если все это чистая правда… Вы и сами понимаете, что некоторые ошибки исправить невозможно.
– Знаю. Тут уж ничего не попишешь, лажанул – значит, лажанул. Но проблема никуда не делась. Пока у тебя акции – ты потенциальная мишень, причем у очень изобретательного «стрелка». И стать сейчас безродным для тебя – равносильно тому, чтобы стать жертвой.
– Именно поэтому я и верну акции дяде Вольфару, это автоматически выведет меня из-под удара.
– Мудро. Правда, тут есть одна проблемка, внук. Тебе шестнадцать, и продать, отдать, подарить, обменять акции ты не сможешь, пока тебе не стукнет двадцать один. И господин Уэйн заключать подобные сделки от твоего имени не вправе. Единственный законный вариант – ты можешь передать свои активы в управление своему Дому, но этого ты не сделаешь. Так что выход у нас только один: остаешься в Доме Сабуровых до своего совершеннолетия, избавляешься от акций любым способом – и после этого я тебя отпускаю. Аннушке, ты верно заметил, насильно мил не будешь.
Пять лет. Ну что ж, если дед сделает, как сказал, то это приемлемый вариант… Проклятые акции, чтоб их, лучше бы папа акции какого-нибудь ресторана купил…
– Ладно, как говорится, и на том спасибо. Насчет вероятного убийцы – а есть возможность как-то проверить? Покопать там, уж не знаю, как это делается у профи…
– Маловероятно, – покачал головой Петр Николаевич, – соперник Томаса, если речь о нем, тоже из знатного Дома, так что там покопать не удастся, не считая проверки общедоступной информации вроде записей камер наблюдения на улицах. Но надо понимать, что он вращается в своей же среде, то есть и его знакомых и подружек мы допрашивать тоже не можем, они с нами и говорить не будут. А веского повода для подключения полиции нет, потому что все изложенное – не более чем моя гипотеза, не подтвержденная ровно ничем.
– Жаль, – сказал я и зевнул. – спасибо за ужин и беседу, но что-то меня снова в сон потянуло. Многовато нагрузки для болезного, который только нынче от бинтов и капельницы избавился.
Я откланялся и вернулся в свои апартаменты.
Итак, надо как-то прожить пять лет. В принципе это перспектива куда как лучше, чем, допустим, женитьба на ком велят, в любом случае я и так несовершеннолетний, а Аквилония, насколько я могу судить, страна довольно развитая и благополучная. Быть беспризорником, как в Токио в тысяча девятьсот сорок седьмом, мне не страшно – знаем, проходили – да только тут не послевоенная Япония, останусь без опеки Дома – упекут в приют на раз-два… Если, конечно, в моей голове не перемешались воспоминания Куроно о Штатах из того мира и воспоминания Реджинальда об Аквилонии. К тому же хоть душа рвется на свободу, надо внимать голосу собственного разума: в послевоенный Токио приехал тринадцатилетний подросток, закаленный лишениями с детства, который к тому времени был способен убить кулаком свинью, да и человека, надо думать, тоже. Он мог постоять за себя в любой драке, даже против взрослого. Окажись на его месте нынешний я, хлипкий и слабый, – мои дела были бы намного хуже. Я получил время на самоподготовку, и разумнее всего им воспользоваться, не создавая себе новых проблем. Если дед не врет – конфликт практически исчерпан, кем-кем, а треплом я его назвать повода не имею.
Тут я подумал, что надо бы связаться со старыми товарищами, Лех, наверное, переживает за меня, и подошел к компьютеру, стоящему на столе в комнате, которая вроде бы должна служить мне кабинетом.
Компьютер имел довольно архаичный дизайн, несколько отличающийся от того, что я видел в том мире. Корпус горизонтальный, монитор плоский, но какой-то толстоватый. Смотрю и испытываю дикий диссонанс: он кажется мне одновременно и чудом техники, и раритетом, привычным и непривычным. Должно быть, для мастера Куроно любой компьютер – чудо техники, а вот Реджинальд, сравнивая строгие функциональные системные блоки из того мира и старомодно выглядящие, стилизованные под антиквариат компьютеры из этого, видимо, делает выбор в пользу строгого стиля.
Тряхнув головой, отбрасываю эти размышления. Компьютеры – не единственные вещи, кажущиеся одновременно знакомыми и странными, автомобильный дизайн тут тоже другим путем пошел, так что просто надо привыкнуть. Главное – польза, и я так думаю, что в комнате дворянина из знатного Дома будет стоять далеко не самый плохой компьютер.
Загрузился он быстро. Надо будет потом заглянуть, что там за начинка, а пока – связаться с… Ага, щас, вот прям уже и два раза. Сетевой идентификатор – символьная строчка длиной в тридцать с чем-то знаков, и само собой, что номер Леха я не помню, точнее – никогда не знал, ввел с бумажки один раз, и все. И доступ на школьный сайт у меня открывался из усадьбы Рэммов, и реквизитов доступа я тоже не помню, они у меня были на бумажке записаны. Вот же блин, как много всего нужного осталось там, а тут такое чувство, словно с чистого листа начинаю…
Хе-хе. Вот уж смешная жалоба от того, кого занесло в чужое тело в параллельный мир.
Ладно, с Лехом я свяжусь иначе. Выход в сеть, геральдическое министерство Аквилонии, Дома… Дома… Яблонские. Две ветви. Лех же из второй вроде был… Сетевой адрес. Приемная Дома, так, отправляю письмо. Запрос контактов от Реджинальда Рэмма, в прошлом Дом Рэммов, нынче из Сабуровых, адресовано – Леху Яблонскому.
Что ж, осталось дождаться либо официального ответа канцелярии, либо самого Леха. А пока…
Встаю из-за стола, подхожу к подушке. Мы с ней знакомы всего полдня, но частичка прежнего малыша Реджи уже ненавидит ее сильнее, чем Томаса. Так, на чем я остановился? Восемьсот восемьдесят. Снять с себя парадный наряд, стать в стойку… осталась одна тысяча сто двадцать. Мозг в ужасе, малыш Реджи в истерике, а руки… руки делают.
Удар. Удар. Удар. Удар. Удар.
* * *
До двух тысяч я недотянул где-то триста ударов и завалился спать, не особо этим обескураженный: все-таки в первый день такой шок – да для непривычного к нагрузкам тела. Руки ломит жутко, ноги тоже, но лиха беда начало. Мышечная крепатура – верный признак, что нагрузки сильно перевалили за лимит, а значит, я стал сильнее. Привыкну, наверстаю. А пока – выспаться хорошенько и во второй половине дня снова за тренировки.
Но этому плану не суждено было сбыться, потому что я проснулся от того, что кто-то бесцеремонно меня тормошил.
– Вставай! – громко сказали прямо над ухом.
Я с трудом разлепил глаза, пытаясь понять, кто это вторгся в мои апартаменты, – и похолодел.
Надо мною стоял высокий мрачный тип с длинным лицом, темно-серой кожей, белыми волосами, прижатыми к голове чуть заостренными ушами и сверлил меня злым взглядом красных глаз.
Свартальвы?! В столице Аквилонии?! Уже?!!
Я хотел было закричать как можно громче, предупреждая всех о нападении, но тут заметил на его рубашке – не военного, а скорее спортивного покроя – вышитый значок Дома Сабуровых.