Цанг ждет, пока автобус не завернет за угол, потом говорит:
— Как, например?
— Вытащить ее оттуда. В целости.
— Этого я гарантировать не могу. Шлюшки Лонгвея будут последней из наших проблем, когда начнется заварушка. Я и так уже перешел границу, когда дал тебе определенное обещание...
— Так что мне сказать этой девушке?
— Что хочешь, — смеется связной. Сигарета вздрагивает, в лужу под его ногами осыпается пепел. — Все что угодно, лишь бы она заговорила.
— Ты хочешь, чтобы я солгал? — Теперь у меня трясется вся рука. Мне приходится крепко сжать кулак, чтобы остановить дрожь.
— А что? Совесть проснулась? — ухмыляется Цанг. — У тебя, из всех людей...
Опускаю взгляд на речной поток под ногами, на мусор и грязь. На ботинке застыла апельсиновая корка, ужасно похожая на человеческое дерьмо.
Всего один шаг. Мой билет наружу.
Не должно быть так тяжело лгать. Не сейчас, после всего того, что я сделал за последние два года. Не должно, но я думаю о горящих щеках девушки, тягучести ее голоса. Мои внутренности скручиваются, как крыса, пойманная за хвост.
— Тебе что-нибудь нужно? — спрашивает связной. — Пока я не ушел.
Что-нибудь. Всё. Вспоминаю голоса за стеклом окна девушки. Сразу после того, как она задернула алую занавеску. Ее голос звучал как у тех соловьев, что заперты в клетках, которые арендаторы держат под крышей. А у Осаму голос, как у эгоистичного ублюдка.
— Принеси мне ракушку, — говорю я. — Только хорошую.
— Перестань дурить меня.
— Нет, правда, мне нужна ракушка. — Мне нужно, чтобы девушка за решеткой мне доверяла. Я должен принести ей что-то, чего не может дать Осаму. Хочу, чтобы скручивающая боль в животе прошла.
— Что-то еще?
Качаю головой.
— Хорошо. Завтра в это же время. Я принесу тебе твою ракушку.
— Не забудь, — говорю я, даже не пытаясь скрыть сарказм.
Мой связной сползает обратно в завесу дождя Сенг Нгои. Наблюдаю за ним до тех пор, пока единственное, что остается, — это кончик его зажженной сигареты. Смотрю в его сторону даже тогда, когда исчезает и он, впитывая каждый контур моего старого города. Широкие, кое-где мощенные, улицы. Целое стекло, вставленное в двери и окна. Неоновые вывески всевозможных цветов рекламируют все, начиная от танцев и выпивки и заканчивая драгоценностями и маникюром. Мусорные корзины стоят на каждом углу.
Я смотрю до тех пор, пока темнота улиц не заполняет мою грудь. Отталкиваюсь от пушки и возвращаюсь в туннели Хак-Нам. Дальше от дома.
Большинство магазинов уже открыты, готовятся к утренней суете. Запахи и шипение изливается из их дверных проемов, пробуждая рычание у меня в животе. Жареный рис, овощные роллы, разные сорта мяса, соленая лапша и чеснок. Торговцы криками приветствуют друг друга, одалживают ингредиенты, обмениваются блюдами. Многие из них кивают мне, когда я прохожу мимо, зазывая меня достоинствами своей еды.
— Похоже, тебе сегодня утром не помешает немного угря, Дей-ло!
Я всегда вздрагиваю, когда меня так называет. Имя очень близко к моему настоящему. Старший брат. Они не имеют в виду ничего плохого. Но это по-прежнему жалит, всегда жалит. Напоминает мне о том, кем я больше не являюсь.
— Сытная еда! — продолжает торговец. — Отлично для зимы!
— Не надо есть угря! — кричит торговец с другой стороны улицы, показывая на свою дымящуюся кастрюлю. — Тебе нужен змеиный суп. Для силы и хитрости!
Третий продавец смеется:
— На завтрак? Нет, Дей-ло! Тебе нужна рисовая каша и чай! Это приведет твое пищеварение в полный порядок!
Хорошее пищеварение или нет, но сегодня утро для сдобы. Я решаю это сразу же, как только до меня доносится запах теста, свинины, сои, имбиря и меда. Этот аромат, словно золото, течет по воздуху. Вижу, как мистер Кунг достает из печи поднос с только что испеченными булочками ча суи бао.
Он понимающе улыбается:
— Три?
— Сегодня шесть. — Обычно я завтракаю в одиночестве. Каждый раз один. Но я вспоминаю, что под фонариками борделя Джин выглядел как скелет. Ему нужна хорошая еда, а мне нужно, чтобы он быстро бегал, тогда клинок Лонгвея будет держаться подальше от моего горла. Плюс мне надо убедиться, что Куен не разорвал его в клочья.
Мистер Кунг соскребает с подноса шесть булочек и кладет их в бумажный пакет.
— Хорошего тебе дня, Дей-ло.
Я киваю, желая, чтобы его пожелания сбылись. Но у меня такое ощущение, что день пятнадцатый будет точно таким же, как и все остальные до него.
Джин Линь
В мое укрытие просачивается дождь. Все вокруг мокрое и трясется: мои зубы, пальцы рук и пальцы ног. Скидываю с себя одежду и пытаюсь не обращать внимание на дрожь. Повязки плотно прилегают к груди, защищая нож. Оранжевый конверт с моей долей.
Мяукает Кма, продираясь ко мне на колени. Он достаточно теплый, чтобы я перестала трястись. Накидываю одеяло на плечи и наблюдаю за тем, как изо рта вырываются облачка пара. Здесь, в темноте ночи, не могу не думать о торговце нефритовыми статуэтками. Было так много крови. Интересно, где он сейчас. Зашил ли какой-нибудь доктор рану, оставленную моим ножом. А что, если он истек кровью прямо там, на полу магазина?
"Или мы, или он", — говорю я себе. Я порезала ему руку ради двух жизней. Справедливая сделка.
Мы. Как давно я в последний раз использовала это слово? Я не произносила его с тех пор, как Жнецы стащили сестру с нашей бамбуковой циновки, а я смотрела на них и кричала. Хрупкое телосложение двенадцатилетней девочки было бессильно против стольких мужчин. Я не могла бороться. Не могла остановить их.
С тех пор была только я. Некому меня тормозить. Некому меня защищать. Некому меня предавать.
Но сейчас у меня не было выбора. Если я хочу продолжать поиски сестры, я должна работать с Деем. Это непростое решение, но оно не такое уж и плохое. Было бы просто замечательно поговорить с кем-нибудь, чей словарный запас несколько шире, чем простое "мяу".
* * *
Звук шагов вырывает меня из задумчивости. Все еще темно, но мое тело говорит о том, что я спала. У меня нет времени этому удивляться. Кто-то идет.
— Джин?
Мое сердце замедляет свой стремительный бег. Это всего лишь Дей. Снова.
— Что тебе нужно?
— Ты не переехал, — говорит он.
— Был слишком занят, — отвечаю я. И это абсолютная правда... я понимаю это сразу же, как слова вырываются наружу. Все потому, что Дея я не боюсь.
— Я был уверен, что здесь тебя уже нет.
В панике вспоминаю, что на мне нет одежды. Просто накидываю всю ее сверху, когда голова Дея появляется в прорези палатки.
— Не мог уснуть. Раздобыл нам завтрак.
Сквозь вонь под брезент пробиваются новые запахи. Замечательные запахи. Тесто и сладкое пряное мясо. Рот наполняется слюной. Внутри меня растягивается вечный голод. Урчит.
Но с чего бы это Дею тратить заработанные тяжким трудом деньги на завтрак? Для меня? Я никогда и для себя-то еды не покупаю. Когда у меня появляются деньги, они уходят на брезент и ножи. Это мне воровать достаточно сложно.
— В чем подвох? — спрашиваю я.
— Никакого подвоха. — Дей пялится на мою куртку. Понимаю, что моя рука под ней тянется к ножу. Просто инстинкт. Вытаскиваю руку, оставляя клинок на месте. — Скажем так, просто благодарность за то, что я вырвался живым от Лонгвея.
— Ты знал, что ему нужны курьеры на постоянной основе?
Наблюдаю за тем, как Кма подкрадывается ближе к Дею. Запах мяса заставляет его протяжно и низко подвывать.
— Нет. Из его уст это прозвучало как разовая сделка. Я и понятия не имел, что это будет своего рода проверка. — Дей просовывает внутрь пакет с едой и машет им. Кма воет еще громче и тянется лапой к коричневой бумаге: "Моё-о-о-о-о". — А теперь, выходи. Пойдем съедим пару булочек.
— Пойдем куда?
— Вот ты со своими вопросами. — Он закатывает глаза, убирая голову прочь из моей палатки. — Идем, дождь уже закончился.
Некоторое время таращусь в прорезь. В темный холод. Мое тело ноет со сна. Под одеялом тепло, но булочек мне все же хочется больше.
Иду за Деем до конца моего переулка, через закоулки и повороты из убогих лачуг. Мы поднимаемся все выше и выше — по ступенькам, через коридоры облупившейся краски и паучьей плесени, по лестницам через мосты из бамбука и проволоки. Я держусь от него на расстоянии, в любой момент готовая выхватить нож. Он ведет меня сквозь узкий проход к подножию ржавой лестницы. Когда я поднимаю взгляд вверх, у меня перехватывает дыхание. Там, на самой вершине, — ничего. Далекое, черное небо. Если присмотреться, то можно увидеть звезды. Они слабые, в каких-то сколах. Сломанные. У каждого созвездия, как настоящего, так и придуманного мной, есть недостающая часть. В подавляющем большинстве, разорванные присутствующим городом.
Следую за Деем вверх по лестнице. К тому моменту, когда я добираюсь до крыши, уличный мальчишка уже далеко, машет мне через бельевые веревки. Лес из антенн. Когда он добирается до края, то усаживается на парапет, свесив ноги. Рядом с ним стоит бумажный пакет. Один толчок или порыв ветра, и он может отправиться навстречу смерти. Он либо невероятно храбр, либо безрассуден.
Не уверена, что именно.
— Садись, — бросает он через плечо.
Иду к нему. Сверкают огни Дальнего города — словно звезды упали на землю и вклинились в городские улицы и тротуары. Те звезды, за которыми мы с Мей Юи наблюдали. Некоторые небоскребы все еще освещены. Больше звезд, пытающихся вернуться домой. Вернуться в свои созвездия.
— Много воды утекло с тех пор, как я их видела в последний раз, — говорю я и сажусь рядом с ним. Дей тоже смотрит на звезды.
Воздух съеживается, когда Дей открывает пакет. Толчок в мой локоть заставляет меня подпрыгнуть. Это всего лишь Кма, трется носом о мой рукав. Понятия не имею, как он сюда пробрался, но это не впервые, когда он оказывается в самых немыслимых местах.
— Иногда я прихожу сюда, когда дела там, внизу, слишком запутываются. — Дей достает булочку и пододвигает пакет ближе ко мне. Я не колеблюсь. — Мне нравится порой вспоминать, что небо существует.
— Это мои любимые. — Показываю на скопление звезд, усевшееся на макушке одного из самых высоких зданий Сенг Нгои. — Они всегда напоминают мне о рисовых покосах.
Дей причудливо склоняет голову, прищурившись и разглядывая скопление звезд под совершенно новым углом.
— Уникальная точка взгляда на Кассиопею.
— Что это, Касипея? — С языка срывается какое-то уродливое слово. Уверена, что произнесла его неправильно.
— Кассиопея? Давным-давно она была королевой, в другой части мира. Говорят, она была красива и очень горделива. Слишком горделива. Она наговорила гадостей богам, за что была заключена на небе навечно.
Я снова поднимаю взгляд на звездное скопление, надеясь разглядеть в нем красивую королеву. Но на меня в ответ смотрит лишь изогнутый клинок. Мерцающие и тяжелые под солнцем. Может, он шутит надо мной.
Может. Но что-то в его словах заставляет меня ему верить. Заставляет меня запомнить. Кассиопея. Запихиваю это имя подальше. История, которая сопровождает звезды.
— Откуда ты это знаешь?
— Это... не имеет значения. — Парень тянется к булочке, но обнаруживает Кма, прижимающегося к его боку. Тот урчит, трется и всем своим видом просит кусочек. — Привет, кот.
— Его зовут Кма. — Разламываю свою булочку. Золотистый сок просачивается сквозь трещину в тесте. По руке бежит горячая струйка. Мясо все еще пышет жаром, обжигает язык. Откусываю кусочек теста.
— Кма. Откуда взялось это имя?
— Ты не единственный, у кого аллергия. Он много чихает. — Я бросаю немного хлеба в направлении Кма. Он по коленям Дея проделывает путь до прилетевшего куска. Причем шагает так, как могут это делать только кошки: полный невозмутимости и спокойствия. — Ну, ты понимаешь. Кма-кма!
Взгляд у парня становится почти такой же испепеляющий, как и у кота.
— Кма-кма? Не апчхи? Не ачху?
— Звук чихания кошки отличается от человеческого!
— Ладно. — Он берет следующий кусочек булочки, но даже с набитым ртом ему не удается спрятать свою ухмылку. — Тебе виднее.
— Клянусь, так оно и звучит, — бормочу я, вопросительно глядя на кота. Тот не только не собирается чихать, но вместо этого пытается отыскать еще какие-нибудь крошки.
Едим мы быстро. Каждый по три булочки. К концу трапезы мой живот почти полный. Поглаживаю его одной рукой, слизывая сок с пальцев другой. Кма подходит к пустому пакету. Залезает внутрь: голова, плечи, тело. Торчит только извивающийся хвост.
Прямо перед нами становится светлее. Звезд больше нет — осталась просто темнота. Во время еды мы так долго сидели в тишине, что я даже забыла о присутствии Дея, забыла, что он сидит рядом. Что я не одна.
— Как ты здесь оказался? — Я подпрыгиваю, когда мой сосед заговаривает со мной. — Ты отличный вор. Не говоря уже о твоей сообразительности. Ты бы отлично прижился в Сенг Нгои. Почему остаешься на территории Лонгвея?
Я никогда никому не рассказывала о сестре. Даже Кма. Слишком больно говорить о ней.
— Я пока еще не готов уйти отсюда. — На самом деле мне больше нечего ему сказать. Я не знаю ответов. Не знаю, где моя сестра. Не знаю, что буду делать, когда найду ее. Куда мы отправимся. Что будем есть. Как будем жить.
— А что насчет тебя? — спрашиваю я, засовывая свои переживания куда подальше. — Почему ты здесь?
Дей смотрит на Дальний город. Наступает рассвет. Он сияет между небоскребами мягкими, чистыми цветами: пурпур лепестков лотоса, бледно-розовый цвет язычка Кма и синий. Очень много синего.
— Мне больше некуда идти, — говорит он. У него в глазах плавает мечта, которую я увидела в первую нашу встречу. Она мерцает вместе с городскими огнями и солнечным светом. Тянется к небоскребам. За море.
— Ты выглядишь так, будто не нуждаешься в деньгах. — Смотрю на пакет, в котором зарылся Кма. Эти мягкие булочки недешевые. — Почему ты просто не уедешь?
— Все не так просто. — За его словами таится какая-то история. Интересно, связана ли она как-то с его шрамом. По какой причине он согласился рисковать своей жизнью, пока я бегаю. Но я не могу спрашивать его об этом, не рискуя напороться на встречные вопросы. Мне не нужен ни этот парень со шрамами, ни его секреты, зарывающиеся в мою память.
Я не настолько сильно ему доверяю.
Над нашими головами пролетает аэроплан, проглатывая слова Дея пульсирующим грохотом. Горячий воздух от его моторов опускается вниз. Опадает нам на волосы. Скрежещет по спинам.
Дей сидит очень, очень близко к краю. Очень близко. Когда в нас ударяет ветер, мои пальцы взлетают. Хватаются за край его толстовки. Движение, основанное на скорости и инстинкте. По тем же причинам я всегда хватаюсь сразу за нож.
Самолет исчезает. Моя рука все еще зарыта в мякоть его толстовки. Дей до сих пор сидит на грани, но сидит твердо. Он смотрит на мою руку. Его лицо меняется: бледное, бледнеет, еще бледнее.
— Прости. — Отпускаю. Скрещиваю руки на груди. — Я... я подумал, что ты упадешь. Пытался не допустить этого.
Дей продолжает на меня смотреть. Точно так же, как смотрел, когда стоял напротив борделя Лонгвея. Его глаза сосредоточены на мне, но он меня не видит. Он видит что-то другое... кого-то... другого.
Потом он моргает. И мгновение нарушено.
— Нужно нечто большее, чем самолет, чтобы столкнуть меня вниз, — говорит парень. — Ты всех всегда пытаешься защитить?
Смотрю на свои руки — они такие белые после двух бессолнечных лет. Их покрывают шрамы. Блестящие линии и круги. Они написаны по всему моему телу кулаками отца. Эти рассказы он хотел написать и на Мей Юи. На моей матери. Я никогда ему не позволяла.
Вспоминаю о том, как нашла Кма — маленького трясущегося котенка, которым играла в футбол группа бродяг. Я была в меньшинстве. Четверо против одного. Но это было неважно.
Никогда не могла просто сидеть сложа руки и смотреть, когда что-то происходит. Без борьбы.