Егозин завел Майю в главную лабораторию и положил перед собой планшет со списком экспериментов, которые он хотел бы провести сегодня над девочкой, чтобы выявить ее приобретенный путем сыворотки дар. И первым в списке числился анализ крови из вены.
Профессор пережал девочке жгутом руку выше локтя и приказал поработать кулачком. Боясь новых болезненных ощущений, Майя повиновалась, сцепив зубы. Когда вена набухла, профессор приказал маленькой пациентке отвернуться и посмотреть на шкаф с медикаментами, пока он будет вводить иглу. Пока темно-вишневая венозная кровь набиралась в шприц, Майя бледнела, словно с этой кровью из нее выходила жизнь; но вскоре все закончилось, и девочка смогла перевести дух.
Егозин выругался сквозь зубы: как он, профессор с многолетним стажем, забыл приготовить смоченный спиртом тампон для дезинфекции раны после взятия крови.
- Майя, сожми-ка руку в локте, пока я достану ватку. Да покрепче. И крови не бойся.
Девочка кивнула и зажмурила глаза, судорожно сжав руку до боли. Но, к ее удивлению, место укола не болело, и Майя на свой страх и риск решила проверить - а что там?
- Ты что, с ума сошла? - загремел на всю лабораторию Егозин. - Ты что, хочешь, чтобы у тебя возобновилось кровотечение?..
Накричал и тут же замер. Замер так же, как и Майя, глядя расширившимися от удивления глазами на место укола. Вернее, на место, где был укол. Среди засыхающей сукровицы было четко видно отсутствие каких-либо следов укола.
- Как это возможно? - одними губами потрясенно прошептал профессор.
Майя не ответила, так как догадка медленно заполняла ее мысли. А что, если она может заживлять ранки быстро, как настоящие супергерои? Кажется, это называется…
- Саморегенерация! - воскликнул Егозин. - Бог ты мой, саморегенерация!
Пожилой профессор был вне себя от счастья и танцевал по лаборатории, словно малое и неразумное дитя, пока Майя лихорадочно размышляла, откуда в ней проявилась эта невиданная способность, за которую многие готовы были душу отдать. Способность, которую все геймеры мира хотели бы привить персонажам компьютерных игр. Но ответа маленькая девочка так и не могла найти, поэтому все ее восторги вскоре перекрыла одна мысль: “А что на это скажут мама и папа?”
- Майечка, солнышко, дай мне свою ручку! - непривычно ласково и мягко попросил Николай Алексеевич девочку.
Поддавшись на теплые уговоры, она подчинилась, и тут же вскрикнула от боли: Егозин полоснул скальпелем по ее нежным маленьким пальчикам. Слезы ручьем заструились из ее глаз, слезы незаслуженной обиды и боли. Но тут же высохли, так как порез зажил за считанные секунды. А что бы убедиться, сколько именно секунд занимает саморегенерация, он Егозин сделал еще один надрез.
***
Вечером того же дня доктор сделал у себя в дневнике запись:
День прошел на редкость удачно. Сегодня еще один подопытный раскрыл мне свою тайну. Сверхсила, способность менять внешность, а теперь еще и саморегенерация. Это звучит, конечно, чересчур фантастично, но, черт меня дери, приятно. Вдвойне приятно то, что это результат многолетних трудов. Быстрее бы еще кто-нибудь пришел в себя - так велик мой азарт исследователя неизвестного…
========== Соперничество ==========
Шел вторник - последний день принудительного пребывания Аресения Смирницкого в камере переподготовки. Этому крепкому, атлетически сложенному мужчине было довольно трудно выносить заключение, не имея возможности нормально размять затекшее тело или пообщаться с коллегами. Это был, конечно же, огромный минус, но и без плюсов не обходилось: за неделю пребывания в камере Арсений освежил кое-какие познания в теории медицины, и теперь горел желанием опробовать все это на практике.
Минуты тянулись медленно, словно кисель, и мужчина не знал, чем себя занять. Устало сев на кушетку, он закрыл глаза, и его мысли вновь вернулись к детям. Милена вчера рассказала ему потрясающую новость, которая была уже всеобщим достоянием и не обсуждалась разве что ленивыми и им самим.
- Оказывается, у Майи редкая способность к саморегенерации, - поделилась сестра, принеся Арсению поднос с ужином.
- Неужели? - переспросил мужчина. - И как же это выяснили?
Милена поведала Арсению историю, которую предприимчивый Егозин пустил в народ, старательно обходя правду: якобы Майя случайно порезала себе руку разбитой пробиркой, и на его глазах порез затянулся за восемь секунд - немыслимо и так непохоже на правду…
Арсений задумчиво выслушал ее историю, а затем спросил:
- А как выглядела девочка?
- Да как обычно, только стала бледней и почти не ест.
Смирницкий задумчиво потер подбородок, а затем произнес:
- Милена, ни за что не поверю, что ты поверила в сказку Егозина.
- То есть как? - ошарашенно пробормотала женщина, схватившись за сердце.
- Я знаю Николая Алексеевича уже не первый год, поэтому история, которую он пустил в народ, кажется чистой воды выдумкой. Наверняка он ставил на Майе опыты, а затем пригрозил ей чем-то, и теперь она молчит… Хм, кстати, саморегенерацией можно объяснить и тот факт, что она первой вышла из комы.
Арсений отодвинул тарелку и зашагал из угла в угол:
- Быстрей бы меня выпустили отсюда. Егозин слишком далеко зашел в своем стремлении подняться выше, чем он есть. Кто-то должен ему помешать. В конце концов, он не будет вечно держать меня в камере переподготовки - это бросится в глаза всем ученым лаборатории.
- Сеня, я боюсь за тебя, - прошептала Милена, побледнев.
Смирницкий лишь усмехнулся:
- Ты плохо меня знаешь, сестрица. Я буду бороться с Егозиным за каждого ребенка до конца, пусть даже это будет грозить мне увольнением.
***
В это же время много ярких событий происходило и между детьми: силачом Гришей, “разномастной” Оленькой и неуязвимой Майей. Казалось бы: что может сплотить детей сильнее, чем общая беда и условия, в которых они оказались? Но нет. Как оказалось, Оля терпеть не могла Майю, и корни этой нетерпимости вели в первый день их знакомства.
Первое сентября. Солнечный свет заливает школьный двор, заполненный празднично одетыми школьниками, учителями и родителями. Кажется, весь Тихомирск собрался здесь, чтобы поддержать группку испуганных маленьких шестилеток, которым в этом году предстояло впервые сесть за парту. Они испуганно озираются по сторонам, судорожно сжимая ладони своих родителей.
Перед воротами школы останавливается серебристый кадиллак. Выходит водитель и открывает дверцу пассажирского сиденья. Из машины вылазит солидный мужчина в темно-сером костюме, женщина в темно-синем платье до колен, темных солнцезащитных очках и золотыми кольцами на руках. Последней появляется будущая первоклассница, миленькая темненькая девочка в новенькой форме и с огромным букетом роз, который вскоре займет центральное место на учительском столе. Жители Тихомирска замирают. Повсюду несутся перешептывания: “Это же Георг Беридзе со своей семьей… Его Майя в этом году идет в школу…”
А в то же время к школе подходит другая девочка - блондиночка с толстой косой, в которую вплетен капроновый бант еще советского производства, в старой застиранной форме, в которой ходили ее старшие сестры, и в туфельках с каблуками без набоек. В одной руке она держит скромный букетик сентябринок, а другой держится за руку старшей сестры Риты. Их мама не смогла придти на первый звонок к своей третьей дочери, так как она не могла оставить без присмотра младшеньких.
Толпа замирает в экстазе, глядя на семью Беридзе, и девочкам Бирючинским приходится буквально пробивать себе путь в толпе. Кто-то наступает на ногу Оле, и девочка вскрикивает от боли. Ее взгляд выхватывает причину ажиотажа толпы - девочку с огромным букетом роз, которую держит за руку богатого вида женщина. Оля впитывает взглядом каждую деталь их одежды, и внутри нее зарождается зеленое пламя зависти…
Волнительный момент - первоклассники дарят первой учительнице свой первый букет. На фоне букета Майи сентябринки Оли теряются. Классная руководительница не в силах удержать эту гору цветов, и самый маленький букетик падает на землю, где его равнодушно топчут сотни ног…
Другой эпизод. Разгар учебного года, урок чтения. Оля сознательно выучила стих - сама, без помощи сестер или мамы. Учительница вызывает детей по списку. Первой в очереди идет Майя. Она рассказывает стишок ровным, монотонным голосом - так декламируют зазубренные до автоматизма стихи. Классный руководитель расплывается в улыбке и ставит Беридзе пятерку с плюсом. Дальше - очередь Оли. Девочка, упоенно закрыв глаза, декламирует стих: четко, выразительно, старательно. Но, вот беда, под конец память подводит Оленьку, и учительница, качая головой, ставит девочке четверку. Возвращаясь на место, Бирючинская кидает полный злобы взгляд на Майю, а та нарочито отводит взгляд, хмыкая и задирая нос к верху.
Оля всегда завидовала успехам Майи, будь то благополучие и достаток семьи Беридзе или успеваемость одноклассницы. Она считала, что дочь спонсора всячески тянут вверх, хвалят, а на Олю смотрят с презрением и свысока, зачастую недооценивая. Самовлюбленная и ранимая Оля ненавидела все это, а Майю – особенно. И Майя Беридзе чувствовала неприязнь Бирючинской, однако не пыталась решить ситуацию. Ведь, по ее мнению, благоразумным выходом из положения было не обращать на завистливую одноклассницу внимания. Оля, списывая подобное обращение за счет зазнайства, устраивала Майе мелкие пакости: мазала сиденье парты мелом, натирала воском страницы тетради, чтобы на них было невозможно писать, подбрасывала комки бумаги в портфель… Но все ее проделки не оставались незамеченными, и девочку строго наказывали за это. Оля злилась, но не в силах была что-либо изменить.
========== Снова… в школу?! ==========
Прошло два месяца.
Арсений вышел из камеры переподготовки и снова приступил к работе под начальством Егозина. Никто, да и ничто больше не напоминало о конфликте, вспыхнувшем между двумя авторитетными сторонами в лаборатории. Однако, несмотря на безмятежное затишье, весь штат научно-исследовательского центра был негласно поделен на две половины: Марта и Катерина на стороне Николая Алексеевича, Милена и Юра на стороне Смирницкого. Выбор был сделан сознательно, и все настороженно ждали провокаций, особенно это относилось к последователям Арсения Степановича. Однако Егозин вел себя на редкость мирно, не мучая детей бесконечными анализами и экспериментами. Даже Оленьке надоело из раза в раз демонстрировать, насколько длинными она может сделать руки и легко ли ей перевоплотиться, скажем, в инопланетянку с забугорного комикса. Десятилетки нервничали, раздражались, замыкались в себе, и даже Милена не могла никак их отвлечь. И только после того, как Николай Алексеевич скрупулезно собрал все данные, их оставили в покое, словно позабыв, что в лаборатории вообще есть дети.
А между тем, между Майей и Олей кипели нешуточные страсти. Девочки ругались из-за всяких пустяков, будь то право обладания последним галетным печеньем на тарелке или очередь в душ. Однажды они даже подрались. Майя тогда листала книгу о лекарственных растениях Закавказья, когда Оле взбрело в голову тоже просмотреть пухлый и истрепанный томик. Не желая снизойти до того, чтобы попросить у одноклассницы книгу, Бирючинская, сидя в противоположном конце комнаты, просто протянула руку (благо сверхспособность позволяла) и забрала желаемое.
- Эй, ты чего? Отдай! – Майя была возмущена подобным поведением сокамерницы, и ее можно было понять.
Это была уже далеко не первая ссора между девчонками, и влезать в нее Цветков не хотел по многим причинам. Одной из них был тот факт, что и сам мальчик был яблоком раздора между блондинкой и брюнеткой – каждая из соперниц стремилась перетянуть Гришу на свою сторону, и он принял единственно важное решение в подобной ситуации – нейтралитет.
- Не отдам, - парировала Ольга, раскрывая книгу прямо на цветном вкладыше. – Я тоже хочу посмотреть.
- Могла бы и попросить.
- Мне лень, Беридзе. Отцепись, возьми другой учебник, - процедила сквозь зубы Бирючинская, тут же показав Майе язык.
Этого, обычно спокойная девочка, уже не могла стерпеть. В ней забурлила горячая кавказская кровь отца и она, сжав кулачки, направилась прямо к Оле, надеясь забрать книгу.
- Дай, пожалуйста, сюда, - Майя все еще не оставляла надежды договориться с соперницей мирным путем. Но когда Бирючинская демонстративно сунула книгу под подушку, у Беридзе лопнуло терпение. Она бросилась на кровать, пытаясь добраться до желаемого, а Оля всячески ей мешала, толкая и отпихивая. В пылу борьбы Майя получила удар с ноги в живот и задохнулась от боли. Это еще больше раззадорило брюнетку, и она, не контролируя себя, вцепилась в волосы Ольги, забыв о книге. Вопя и кусаясь, девчонки чуть не упали с кровати, пока не почувствовали, что их грубо стаскивают на пол и разнимают. Уже в полете Бирючинская поняла, что это дело рук насупленного Гриши, стоящего посреди комнаты. И это было так. Как только дело запахло жареным, Цветков поднялся, с легкостью разбросав девчонок по углам, словно нашкодивших котят. Больно ударившись спиной и ревя от досады, Оля смотрела, как на щеке потрясенной не меньше ее самой Майи заживает свежая царапина, полученная в пылу борьбы. Ее же расквашенный нос кровоточил, и Бирючинская снова позавидовала Беридзе за ее способность к саморегенерации.
Наконец, Гриша негромко произнес:
- Да что же вы делаете? Нас и так трое, мы пережили кому, живем, словно в клетках, а вы и сюда пронесли свою неприязнь. Успокойтесь, иначе я все расскажу дяде Арсению и тете Милене, и вы останетесь один на один в этой комнате, и я не буду приходить к вам в гости!
Такой аргумент показался Цветкову достойной альтернативой. С тревогой думая, не нанес ли он какой-нибудь вред девочкам, он спрятал руки в карманы, боясь той силы, которой он обладал.
Майя медленно подошла к Оле, растянувшейся у противоположной стены. Протянув ей руку, она хотела помочь блондинке встать, но та проигнорировала ее помощь, недвусмысленно хмыкнув и поднявшись самостоятельно. Беридзе быстро спрятала руку за спину и вернулась к своей кровати. Она безучастно наблюдала за тем, как Бирючинская пытается остановить кровотечение, так и эдак деформируя нос, и вскоре это ее стало забавлять.
Спустя пару минут, в камеру-бокс зашла Милена. Увидев, в каком состоянии находится Оля, она с громкими причитаниями кинулась к ней. Узнав о произошедшем из уст Гриши, она укоризненно поцокала языком и отвела Бирючинскую в главную лабораторию, где умыла девочку, остановила кровотечение и обработала гематомы. При этом она втолковывала уже в сотый раз, что ребятам нужно держаться вместе, что все они равны, и в лаборатории не место сварам и склокам. Оля равнодушно слушала Милену Степановну, думая о своем.
После этого драк больше не было. Девочки усвоили урок: лучше уступить или прибегнуть к вежливости, чем провоцировать конфликт. Да, неприязнь не исчезла сама по себе, но, как считала Смирницкая, это было делом времени.
***
Валера Глебский и Антон Остапчук по-прежнему находились в коме. В лаборатории их характеризовали словом «овощи», устав надеяться на чудо. Егозин уже всерьез подумывал о том, что следовало бы прекратить введение сыворотки маленьким пациентам, ведь запасы ее таяли буквально на глазах, а основных компонентов, из которых она производилась, катастрофически не хватало. Арсений уже несколько раз связывался с основной базой с требованием завезти в научно-исследовательский центр еще препаратов, но там либо отмалчивались, либо «кормили завтраками».
Специалисты подземной лаборатории уже всерьез опасались, что финансирование их проекта приостановлено, и их всех отправят по домам. Николай нервничал, предлагал предъявить результаты уже готовых исследований, даже хотел было ввести сыворотку в кровоток работников лаборатории, пока Марта не остановила его, резонно заявив, что последствия такого поступка могут быть самыми разнообразными, вплоть до летального исхода. Самойлова таким образом ненавязчиво намекнула о гибели Насти Меловой и Валика Королева, анализы телесных жидкостей которых показали, что смерть детей наступила не от полученных травм, а от действия инновационного препарата. Компонент иннодовазин, основа сыворотки, вступил в конфликт с белком крови погибших, из-за чего эритроциты, тромбоциты и лейкоциты были разрушены, превратившись в месиво, как в случае с Настей. У Валика эти же компоненты и вовсе исчезли, повергнув Катерину, занимавшуюся исследованиями, в шок. Вот поэтому, по ее словам, у ребенка так быстро развилась гидроцефалия.