А ещё из памяти не выходил один случай, произошедший уже после того, как Илона овдовела. Тогда тоже проявилась жадность, но уже не в отношении вещей, а в отношении настоящего ребёнка. Странная, почти всепоглощающая жадность!
Это случилось, когда Илоне пришлось покинуть Липто и некоторое время пожить в Буде, и вот в один из воскресных весенних дней она возвращалась из собора Божьей Матери, где присутствовала на мессе. На площади перед церковью было, как всегда, много народа. Прохожие сновали туда-сюда, поэтому среди этой суеты сразу обращал на себя внимание маленький мальчик лет четырёх - бедновато одетый, но совсем не цыганёнок - который стоял один и озирался по сторонам.
Илона подошла, присела напротив него на корточки и спросила:
- Где твоя мама?
Мальчик не ответил, а лишь смотрел на неё очень внимательно.
- Как тебя зовут? - спросила Илона, но мальчик опять не ответил. Наверное, боялся.
Чтобы расшевелить его, она улыбнулась и предложила:
- Хочешь, я куплю тебе сладкий пирожок? Если хочешь, то просто кивни, - но мальчик вдруг захныкал, подошёл к ней и обнял за шею.
Илона тоже обняла его, взяла на руки, и в те мгновения, когда она стояла возле собора Божьей Матери и держала ребёнка, казалось, что исполнилась её молитва о том, чтобы Бог "послал дар". "Неужели, этот ребёнок мой? Неужели мой?" - спрашивала себя Илона, чувствуя, как маленькие пальчики неосознанно теребят воротник её накидки, подбитой мехом. Она сильнее прижала к себе ребёнка и ощутила, как бьётся маленькое сердце.
Казалось, что все печали и утраты остались в прошлом. "Ты потеряла Вацлава, но нашла этого мальчика", - подумала Илона, но тут послышался голос какой-то женщины:
- Благодарю, госпожа. Благодарю, что нашли его.
Илона обернулась и увидела молодую горожанку, весьма опрятную, которая держала за руку маленькую девочку - очевидно, свою дочь.
- Он убежал, - продолжала женщина взволнованным голосом. - Я звала его, а он не откликался, и я не могла найти его в толпе. Благодарю. Вы очень хорошо сделали, что подняли его на руки. Я сразу его увидела.
Женщина подошла ближе, чтобы взять ребёнка, а ребёнок потянулся к ней и произнёс:
- Мама!
Илона испытала неизвестное ей доселе чувство. Получалось, что она сделала доброе дело, но это принесло не радость, а разочарование и досаду. Ребёнка не хотелось отдавать. Хотелось оставить себе, несмотря на то, что он явно стремился вернуться к матери, чуть ли не вырывался из рук, а ведь ещё несколько мгновений назад так крепко обнимал незнакомую ему женщину.
"Так же несправедливо! Я нашла его. Он мой", - Илона еле сдержалась, чтобы не произнести этого вслух и еле заставила себя разжать руки. Она вдруг почувствовала себя очень жадной, готовой забрать то, что ей не принадлежит. Это было так на неё не похоже, и потому показалось очень стыдно!
"Хочешь детей - выходи замуж", - подсказывал разум, и в те дни Илона не раз задумывалась, почему бы ни выйти за вдовца, у которого уже есть дети, и воспитывать их... Но ведь следовало помнить о Вацлаве!
Ребёнок, найденный на улице, не помешал бы Илоне продолжать хранить верность покойному мужу, а если бы она снова вышла замуж и воспитывала чужих детей, то могла бы незаметно для себя привязаться к их отцу, если б он оказался хорошим, добрым человеком.
Любой священник сказал бы, что в этом нет ничего предосудительного, и что это даже правильно, но Илона держалась иного мнения. "Если я забуду Вашека, то уже не увижусь с ним на небесах. А ведь он ждёт меня и очень огорчится, если я не проявлю достаточно стойкости и терпения", - так она говорила себе, а затем обращалась с отчаянной молитвой к Богу: "Господь, я совсем запуталась. Я уже не знаю, о чём Тебя просить, но подари мне хоть немного счастья!"
Часть II
Кузен Матьяш
I
На следующий день после приезда в столицу Илоне следовало навестить отца, но этот визит, как и вся поездка, казался тягостным, будто визит к чужому человеку.
Отец жил неподалёку от королевского дворца, в доме, когда-то принадлежавшем Михаю Силадьи, но Михай ведь погиб много лет назад, поэтому столичное жилище вместе с имениями в Эрдели и местом в королевском совете перешло к младшему из двух братьев.
Конечно, отец радовался своему возвышению, о котором не мог и мечтать, но оказалось ли оно к лучшему? Он постепенно изменился и начал так ценить своё положение, что уже не мыслил себя отдельно от него. В прежние времена Ошват мог назвать себя добропорядочным семьянином, заядлым охотником, умелым воином, рачительным хозяином в своих десяти деревеньках, а теперь всем своим поведением говорил: "Без наследства, которое оставил мне старший брат, я никто". А ещё он стал часто задумываться о том, что "закончит как Михай", то есть умрёт, не продолжив рода, потому что в таком деле важны только сыновья, а дочери не в счёт.
Возможно, перемена в характере и стала причиной того, что родители Илоны мало-помалу отдалились друг от друга, то есть теперь жили раздельно, хоть и переписывались по делам. Пока отец являлся всего лишь младшим братом всесильного Михая и обладателем весьма скромных имений, он не слишком печалился из-за того, что остался без наследника. Единственный сын, который родился в браке, Ференц, умер вскоре после рождения.
Насколько помнила Илона, её брата Ференца едва успели окрестить, но отец, глядя на маленькую надгробную плиту в часовне своего маленького замка, не очень печалился. Зачем сыну влачить полубедное существование в глухом углу Эрдели? А вот теперь, когда к родителю нежданно пришли богатство и власть, наверное, стало очень досадно, что некому всё это оставить.
Вдобавок к этому мать Илоны постарела быстрее, чем отец. Агота, урождённая Сери-Поша, уже вышла из того возраста, когда женщина способна забеременеть, а её супруг ещё не растратил всех сил. Он не потерял вкуса к жизни и даже не терял надежду оставить после себя сына - пусть незаконного, но всё-таки наследника, которому можно завещать кое-что, если похлопотать перед королём.
В итоге родители Илоны почли за лучшее разъехаться, не поднимая шума и не давая особого повода для сплетен. Точно так же поступали во многих благородных семьях. А если б родители Илоны, прожив более тридцати лет в браке, проявляли друг к другу такую же сердечную привязанность, как в первые годы, это показалось бы даже странным. Главная цель брака - рождение детей, а если это уже не возможно, то и чувства должны угаснуть, потому что они уже ни к чему.
Для Илоны всё это казалось довольно грустным, поскольку означало, что время проходит, и что она уже не та "отцова доченька", которой всегда рады. Конечно, отец выказал радость при новой встрече, но дочь, вступая под сень отцовского дома, не могла не думать о том, что стала помехой, ведь где-то в дальних комнатах сидела женщина, которую мать Илоны называла не иначе как "эта шлюха".
Илона знала, что "шлюха" лет на пятнадцать младше матери, да и не шлюха вовсе, а миловидная вдова, которая вела в отцовском доме хозяйство и исполняла ещё одну обязанность, весьма деликатного свойства.
Илона знала, что эта домоправительница не выйдет из дальних комнат, не покажется гостье, и отец ни разу не упомянёт об этой женщине, но отцова вежливость не избавляла от мысли: "Это не твой дом".
- Ну? Как тебя приняла тётя? - меж тем расспрашивал отец, ведя свою дочь в столовую, где уже был накрыт обед на двоих. - Она довольна?
- Да, отец. Тётя сказала, что очень рада меня видеть, и что Матьяш тоже будет рад.
- Король будет рад тебя видеть? - переспросил отец и улыбнулся. - Что ж. Это хорошо. А обо мне тётя упоминала?
- Нет, отец, - ответила Илона.
Ошват Силадьи призадумался, а затем произнёс:
- Что ж. Тоже неплохо. Пусть уж лучше молчит, чем рассуждает о том, что во мне не так.
Илона промолчала, а отец продолжал:
- Навещай меня почаще, дочка. Навещай и рассказывай, о чём с тобой говорит моя сестра. А ещё лучше - заведи-ка с ней сама разговор обо мне. Невзначай заведи. Посмотрим, что она скажет.
- Хорошо, отец. Я это сделаю.
Во время обеда он продолжал расспрашивать дочь, а Илона отвечала, в то время как пища на её тарелке оставалась почти не тронутой. Как это часто случалось, Илона не чувствовала вкуса еды. Просто понимала, что сейчас нужно обедать, и ела, а по окончании трапезы не чувствовала ни сытости, ни голода и думала только о том, что при встрече с сестрой есть не придётся.
* * *
Когда Илона известила старшую сестру о своём приезде, то получила ответ, которому весьма обрадовалась. Маргит передала, что придёт к младшей сестре сама, потому что это "удобнее", а значит, Илона могла не наряжаться и не думать о том, кто и как на неё посмотрит в гостях.
Вероятно, Маргит заботилась не об удобстве сестры, а просто придумала для себя повод лишний раз побывать во дворце, ведь если б старшая сестра могла, то, наверное, поменялась бы с младшей местами: старшая из сестёр Силадьи нарочно искала того внимания у тёти, которым младшая тяготилась.
Так уж вышло, что Маргит никогда не удостаивалась больших милостей от всесильной Эржебет, лишь изредка получая приглашения сопровождать её во время церемоний, увеселений или поездок. Впрочем, старшая сестра была неглупа, поэтому понимала причины - она в своё время не сумела оказаться полезной, а тётя благоволила только полезным людям - и всё же Илона иногда слышала от Маргит досадливые признания:
- Ах, сестричка, как же тебе тогда повезло! Ты помогла Матьяшу взойти на трон. А ведь на твоём месте оказалась бы я, если б отец не выдал меня замуж так рано.
Если бы! Но это "если" вряд ли могло случиться, ведь отец Илоны в то время жил небогато. В небогатых семьях отцы всегда стремятся выдать дочерей замуж как можно раньше. Лишь завидные невесты с хорошим приданым ждут до шестнадцати или даже семнадцати лет, да и то не всегда, так что Маргит была просто обречена выйти замуж рано. И всё же она завидовала.
Иногда казалось, что старшая завидует даже вдовству своей младшей сестры, ведь Маргит за девятнадцать лет брака успела порядком устать от своего мужа и, если б могла развестись, непременно бы развелась. А ещё она не раз отмечала, что Илона выглядит моложе своего возраста и тем самым заставляет многих думать, что Маргит старше её не на два года, а на целых четыре или даже пять лет.
Деревенский воздух, тихая жизнь и простая пища не способствуют старению, так что Илона в самом деле выглядела молодо, хоть и не мечтала о сохранении свежести как придворные дамы, которые жили в городе, отплясывали на балах до глубокой ночи и ели лакомства, вредные для зубов и фигуры.
Конечно, дамы знали, что сами приближают свою старость, но это всё равно казалось грустной шуткой мироздания. Получалось, что долгая молодость всегда будет доставаться тем, кому она не нужна.
Кого же в деревне удивишь свежестью лица! Всем известно, что если жить за городом, но не торчать в поле, а прятаться от жгучих лучей солнца, то кожа останется белой и мягкой, да и руки не огрубеют... Но кто будет любоваться тобой в глуши! Молодость нужна, чтобы блистать на светских праздниках. Так почему бы ни блеснуть, пока есть, чем похвастаться?
Увы, младшая из сестёр Силадьи в отличие от старшей не умела блистать и не хотела учиться. Илона упрямо отмахиваясь от совета о том, что надо радоваться жизни, но в очередной раз получила этот совет после того, как Маргит вихрем влетела в её покои и торопливо поцеловала в обе щеки.
Илона только-только уселась на скамеечку возле окна, а старшая сестра уже оценила обстановку: изящный туалетный столик с венецианским зеркалом в кованой раме, резные кресла, красный бархат кроватного полога, гобелены на стенах. Маргит обратила внимание и на оконные витражи, и даже на приоткрытую дверцу в соседнюю комнатку, где хранились вещи, и где находилась постель служанки.
Конечно, Эржебет поселила Илону в очень удобных, богатых апартаментах, и это бросалось в глаза, так что Маргит прямо сказала:
- Сестричка, я вижу, ты по-прежнему в милости у нашей всемогущей тётушки. А ещё ты всё так же молода и не замужем за дураком. Что же ты такая кислая! Да я бы на твоём месте прыгала и плясала от счастья!
- Живой дурак лучше, чем покойный, - ответила Илона, сразу погрустнев, и добавила: - Благодари Бога, что твой муж жив и здоров.
- Жив и здоров? - переспросила Маргит и закатила глаза. - Да лучше б у него язык отсох! А заодно пусть правая рука отсохнет тоже! Вчера обозвал меня бесстыжей бабой и влепил мне оплеуху, а ведь я ничего особенного не сказала. А знаешь, почему я предпочла прийти к тебе сюда, а не принимать тебя в моём доме? Потому что при муже я не могу ничего сказать по правде. Всё изворачиваюсь, чтобы опять не начал мне выговаривать. Одно хорошо - запереть меня дома он не сможет. Я всё-таки двоюродная сестра короля, хоть и не в такой милости, как ты. Я должна появляться при дворе, и на королевскую свадьбу я пойду, что бы ни случилось!
- Свадьбу нашего кузена с Беатрикс из Неаполя? - отозвалась Илона, хоть и не очень желала слушать придворные новости.
- Да, о помолвке официально объявят, когда Матьяш вернётся во дворец, - улыбнулась старшая сестра, явно довольная, что всё же посвящена в придворные тайны. - Я не рассказала тебе об этом в последнем письме, потому что сама услышала недавно: несколько дней назад, когда ты была уже в дороге.
- Значит, всё уже совсем-совсем решилось? - задумчиво спросила Илона, а затем вздохнула. Пусть она не имела ничего против этой свадьбы, но не хотела становиться гостьей на ней, а ведь от присутствия на шумном празднике не удалось бы уклониться. Опять суета эта вечная!
- Знаешь, сестрёнка, - Маргит хитро сощурилась и присела в кресло напротив, - мне кажется, что и твоя судьба решилась тоже.
- Что значит "решилась"? - не поняла младшая сестра.
- Я думаю, тебя собрались выдать замуж.
- Что? - всполошилась Илона. - Отец нашёл мне жениха? Я была у отца вчера и ничего не слышала об этом.
- Не отец, а наша тётя, - пояснила Маргит. - Я уверена, что она тебе кого-то нашла. Стала бы тётя приглашать тебя ко двору просто так.
- Тётя пригласила меня потому, что таким образом хочет выказать благоволение нашему отцу, - твёрдо произнесла Илона, повторяя слова матери.