Мексиканец медленно поднялся. Удар пришелся ему по челюсти. Фигуры Майка и Хьюза кружились и расплывались у него перед глазами.
— Дать ему еще одну плюху? — лениво спросил Майк, полуобернувшись к Хьюзу.
— Пока хватит, — ответил тот. — Он уже познакомился. Скажи ему, — обратился он к Данни, — что если он завтра не выйдет на работу, мы ему все кости переломаем.
Мексиканец медленно, осторожными движениями стряхивал пыль с желтой от солнца рубахи и заплатанных брюк. Вербовщик сказал ему несколько слов по-испански.
Неожиданно рыжеволосый мальчик сделал несколько легких и быстрых шагов, поднял шляпу, стряхнул с нее пыль и протянул мексиканцу. Тот поднял голову. В темных глазах у него плясали огоньки далеко запрятанной ненависти. Он посмотрел на веснушчатые худые щеки мальчика, на его рыжеватые волосы и покачал головой.
Мальчик продолжал стоять, держа шляпу в вытянутой руке-
— Гринго, — сказал мексиканец. — Гринго. — Он сказал еще несколько слов по-испански, всё так же, с ненавистью глядя на мальчика. Затем показал рукой на шляпу и на пыльную землю у ног мальчика..
Тот не понял.
— Не хочет брать от тебя шляпы, Архи, — сказал сутуловатый рабочий. — Не возьмет, потому что ты «гринго».
— А… — сказал мальчик. Он покраснел и вопросительно посмотрел на девушку. Та украдкой бросила на небо предостерегающий взгляд и отвернулась. Мальчик осторожно положил шляпу на землю и отошел.
Мексиканец, пошатываясь, подобрал шляпу и рукавом осторожно обтер потрепанные поля.
— Ну и дела, — хихикнул Данни. — Просто цирк.
Мексиканец бросил своей жене одно слово. Женщина, девушка и мальчики повернулись и медленно пошли к воротам. Мексиканец зашагал за ними. Его рубаха на спине, возле лопатки, была покрыта пылью.
— Хорошо работаешь, — сказал Хьюз Майку и похлопал конторщика по жирному белому плечу. Они были почти одного роста, только хозяин фермы казался немного плотнее. И лицо у него было краснее, чем у Майка.
— Скажи ему, — сказал Хьюз, поворачиваясь к Данни, — что, если он попробует убежать, мы его поймаем.
Данни крикнул несколько слов мексиканцу. Тот не оглянулся. Женщина, не останавливаясь, стряхнула пыль с его спины. Они вышли из ворот и свернули на тропинку, которая вела к сараям, где жили сезонники.
Мальчик и рабочий продолжали стоять, глядя на Хьюза и Майка.
— В чем дело? — сказал Хьюз. — Представление окончилось. Поторапливайтесь с погрузкой.
— Пиявка! — неожиданно сказал мальчик.
— Что? — недоуменно спросил Хьюз.
— Ты пиявка, — объяснил мальчик. — Большая жирная пиявка, напившаяся крови.
— Потише, — сказал Хьюз. — Особенно не расходись..
— Я и не расхожусь, я тебе просто объясняю, что ты такое… Большая пиявка! Когда-нибудь ты лопнешь. Насосешься крови, вдруг кто-нибудь тебя прижмет, а ты… бах! И лопнул. Вот красота будет!
— Никакой красоты, — сказал сутулый рабочий. — Одна вонь только. Пойдем. — Он обнял мальчика за плечи.
Хьюз посмотрел им вслед:
— Ладно, ладно. Я вам это при расчете припомню. — И добавил, повернувшись к Данни. — Я всегда мексиканцам плачу меньше, чем нашей швали.
— Правильно, — одобрил тот. — Вот пусть какой-нибудь из наших «красных» сунется к этому мексиканцу. Тот его так пугнет… Он ни с одним американцем разговаривать не станет.
— Так и делаем, — самодовольно сказал Хьюз.
* * *
Девушка стирала возле ручья. Она положила мужскую рубаху на маленький плот, который рабочие поставили здесь специально для стирки, и из консервной банки налила на нее немного жидкого черного мыла. Потом присела на желтые, плохо обструганные бревнышки плота и принялась рукой плескать воду из ручья. Мальчик подошел ближе и сел на корточки рядом с плотом. Толстая зеленая курточка на нем была сплошь покрыта густым слоем пыли. Пыль лежала и на лице, так что даже веснушек не было видно. С минуту Архи молча смотрел на быстрые загорелые руки девушки, потом похлопал себя по курточке и сказал:
— Еще не мылся сегодня. Ездил на прицепе в Сакраменто. На дороге чертовская пыль.
Девушка молчала. Под черной кофточкой на спине у нее двигались лопатки.
— Роза!
— Да?
— Ты чего молчишь?
Она бросила на него быстрый взгляд и опустила голову, продолжая стирать.
— Я боюсь.
— Дяди?
Девушка кивнула.
— Они все далеко. В южном конце сада.
— Всё равно.
Мальчик огорченно почесал голову, отчего рыжеватые волосы у него стали дыбом.
— Дай мне немного мыла, — попросил он. — Не мешает сполоснуться.
Не глядя девушка подвинула банку. Архи встал и сбросил куртку в воду.
— Я ее тоже постираю, — сказал он. — Если долго не стирать, она делается твердой, как панцирь у черепахи. Об воротник можно шею сломать.
Он прямо в брюках вошел в ручей. Мыло было плохое, не мылилось. Мальчик стал наливать его себе на волосы, и оно пенистыми потоками спускалось на шею и грудь.
Архи вымылся, потом сполоснул курточку в воде, бросил ее на кусты у ручья и снова сел рядом с девушкой.
Она уже покончила с рубахой и взялась за коричневое одеяло. Руки у нее так и ходили, мыльная пена пузырилась на маленьких загорелых пальцах.
— Роза!
— Да?
— Ты так и будешь молчать?
Тыльной стороной руки она откинула со лба прядь черных жестких волос.
— Знаешь… — она оставила одеяло и села на песок на берегу. — Я боюсь. Если дядя узнает, что я с тобой разговариваю, он рассердится. У нас в семье никто не разговаривает с американцами. Только по делу.
— Да… — мальчик покачал головой. — Он у меня вчера во дворе шляпу так и не взял.
— Я видела. А теперь дядя еще больше рассердился. Всем американцам что-то заплатили, а нам ничего. Совсем ничего. Мы даже должны остались.
— Скотина этот Хьюз, — сказал Архи. — Самая большая скотина в этих местах… Я их тут всех знаю па сто километров кругом.
— Он говорит, что за столовую высчитал и за сарай. — Она вырвала травинку, пожевала ее и бросила в ручей.
— Столовая! — Архи презрительно сплюнул. — У меня в одном зубе дырка есть, — так весь обед проваливается в эту дырку, в живот ничего не попадает.
Девушка сдержанно улыбнулась.
Край намыленного одеяла сполз в ручей; от него в прозрачной воде расходилась клубящаяся муть.
— Архи!
— Что?
— Почему тебя зовут Архи? Это американское имя?
— Нет, — он дотронулся пальцем до своей щеки. — Видишь веснушки? Сколько их! Целый архипелаг. Вот ребята и стали звать меня Архипелагом, а потом Архи.
— А отчего бывают веснушки?
— От здоровья. Не веришь? Я такой здоровый, что могу неделю не есть. Только худею очень.
— А было так, что неделю ты ничего не ел?
Архи задумался.
— Неделю не было… А по три дня бывало. Я только арбузные корки ел. Собирал в городе на помойке.
— И у нас так было. Мы в эту весну очень голодали. У нас один маленький умер.
Справа из кустов вдруг вылетела, хлопая крыльями, серая птица и, мелькнув в светло-голубом небе, исчезла за деревьями.
— Утка! — воскликнул мальчик. — Вот бы ружье!
— Ну ладно. — Девушка встала. — Я буду стирать, А ты уходи. Вдруг дядя придет.
Мальчик тоже поднялся.
— Подожди, — сказал он. — Сколько вы еще будете здесь работать? Неделю?
— Нет. — Она оглянулась по сторонам. — Только ты никому не говори. Мы уйдем ночью. Сразу, как стемнеет.
— Ого! — Архи свистнул. — Вы только осторожнее, Хьюз вас будет преследовать. У него собака есть специально для погони. А потом еще приедет шериф и вас оштрафуют. Понимаешь, чем это кончится?
— Я не знаю, — сказала девушка. — Это всё дядя решил.
— Но и тут торчать нет смысла. Хьюз вас выгонит, когда кончится сбор урожая. Куда вы ни пойдете, всюду будут надписи: «Работы нет».
— И потом еще дожди, — сказала девушка. — Говорят, тут всё затопит. Мы тогда совсем пропадем.
— Дожди будут, — подтвердил мальчик.
Они постояли некоторое время молча.
— Знаешь что… — Архи сунул руки в карманы. — Хочешь, я вас провожу? Я тоже собираюсь уходить. Меня Хьюз вот-вот выгонит.
— Нет, что ты! — девушка испуганно отступила. — Я тебе говорю: дядя всех американцев ненавидит. Он с тобой и говорить не станет. Он лучше с голоду умрет, чем возьмет что-нибудь от американца.
— Ну ладно, — сказал мальчик огорченно. — Чудак он, твой дядя. Это же Хьюзу выгодно, чтобы мексиканцы были против нас… — Он протянул девушке руку. — Ну, прощай.
— Прощай, — сказала девушка. — Мы, наверное, больше не увидимся никогда.
— Наверное.
— Ты теперь так и будешь всё время один?
— Так и буду. Ну ничего. — Мальчик тряхнул волосами. — Я привык.
— Опять будешь жить в лагере безработных?
— Да. Скорее всего там. Только зимой там очень плохо. Холодно.
Мальчик перепрыгнул через ручей и остановился на другом берегу.
— Знаешь что?
— Ну!
— Если вы будете ночью уходить, не идите по дороге. Они на лошадях вас сразу догонят. Идите лесом и постарайтесь добраться до лагеря безработных. Если успеете уйти километров за двадцать, — ваше дело выиграно. Хьюз надолго ферму не оставит.
— Хорошо. Я объясню дяде. Скажу, что сама придумала.
— Ну прощай!
— Прощай.
* * *
Было около двух часов ночи, когда Хьюз стал будить Данни.
— Ты всё валяешься, — он стаскивал с вербовщика несвежую простыню. — Ты спишь, а птички улетели.
— Какие птички? Что ты несешь?
— Мексиканец удрал вместе со своим курятником..
— Что ты говоришь? — Данни сел на кровати. Сон с него слетел. — Не может быть!
— Вот тебе и «не может». У тебя он украл, выходит, долларов шестьдесят, если считать, что они еще две недели должны работать, а у меня все двести.
— Надо торопиться. — Данни поспешно натягивал брюки.
— Ничего, — сказал Хьюз, — одевайся пока… Майк седлает лошадей, а я пойду возьму собаку.
Через четверть часа они выехали. Вербовщик — на тяжелом упитанном жеребце по кличке Молодец. Хьюз и Майк — на кобылках из американских рысистых. Рядом с лошадьми бежала собака. Майк держал ее на длинном, в три метра, ремне. Было еще темно, но дорога различалась хорошо. Собака сразу взяла след и с лаем тянула вперед. Лошади шли ровной некрупной рысью. Только у Данни жеребец всё время дергал повод вниз.
— Ты ему не давай опускать морду, а то он споткнется.
— Знаю, — проворчал Данни. На этом жеребце он участвовал здесь однажды в такой же погоне.
— Я так и думал, что этот мексиканец уйдет, — говорил Майк возбужденно. — Уж слишком он гордый, нипочем не станет работать, раз решил, что это несправедливо.
— Ну, мы ему сейчас покажем «справедливость», — проворчал Хьюз, помахивая плеткой. — Люблю это дело. — Он повернулся к Данни, который яростно дергал повод. — Это будет почище, чем охота за кроликами. Но, ты, дьявол! — прикрикнул он на кобылу, которая на ходу пыталась укусить жеребца. — И послушать только, какой вой поднимется, когда на них спустишь собаку.
— Мне бы раньше надо было заглянуть туда к ним, в сарай, — продолжал Майк. — Но я проснулся полчаса назад. Прихожу, а там никого.
— Может быть, они с вечера ушли, — сказал Хьюз, — тогда они уже далеко.
— Тут всё зависит от того, как они пойдут, — сказал Майк. — Если по дороге, то мы их живо схватим.
Небо постепенно затягивало тучами. Луна спряталась. Ободряемые ночным холодком, лошади шли споро. Хьюз и Майк были возбуждены. Только Данни чувствовал себя плохо. Он ненавидел езду верхом, и, кроме того, от вчерашней выпивки у него болела голова. Но за свои шестьдесят долларов он готов был скакать всю ночь.
Они доехали до поворота, где темнела большая роща. Неожиданно собака рванулась с дороги в сторону, так что Майк выпустил ремень. Собака бросилась к роще. Майк свистнул — и она остановилась. Остановились и всадники.
Обе кобылки вертелись от нетерпения. Только жеребец Данни сразу стал смирно. Майк поймал собаку, и она села па дороге, тяжело дыша и высунув длинный язык.
— Вот гады! — выругался Хьюз. — Дело плохо. Они свернули с дороги. Если они пойдут лесом, нам верхом не проехать.
— Это их кто-нибудь научил, — сказал Майк. — Им самим нипочем не додуматься. Откуда они знали, что мы за ними погонимся?
— Верно, — сказал Данни, слезая со своего жеребца. — Этому мексиканцу ни до чего не додуматься самому. Он ведь еще ни разу не был в Калифорнии.
Хьюз тоже спрыгнул на землю.
— Ну, если бы узнать, — кто их надоумил?
— Это не из наших рабочих, — сказал Майк. — Они сами ничего не знают. Все первый сезон у нас.
— Как будто бы никого из посторонних вчера не было, — сказал Данни. — Да этот мексиканец ни с кем и не разговаривает.
— Но, ты! — крикнул Хьюз кобыле, которая, обмахиваясь, задела его хвостом. Он со злостью дернул повод. — Делать нечего. Всё равно мы быстрее их двигаемся. Ведь у них двое щенят и еще они прихватили свое барахло. Пойдемте.
Они взяли лошадей в поводья и пошли за собакой, которую Майк опять поставил на след.
— Я с этого мексиканца три шкуры спущу, — ворчал Хьюз. — Я им покажу, как убегать.
— Подождите, — сказал вдруг Майк, останавливаясь. — Я знаю, кто их научил. Это мальчишка, бродяга из лагеря. Я видел, как он однажды с девчонкой разговаривал. Наверняка он научил мексиканца.
— Это который у нас и в прошлом году работал?
— Ну да, он.
— Надо было бы его как следует пугнуть, чтобы он сюда и носа не совал.
Данни, спотыкаясь, тащил за собой жеребца.
— Давай, давай скорее! — торопил Майк. — Нам бы только увидеть их.
Они дошли до того места, где начинался кустарник. Собака потянула в самую чащу. Хьюз и Майк остановились, поджидая отставшего Данни.
— Вот гады! — снова выругался Хьюз. — Никак я не думал, что под этой шляпой столько мозгов… Они пошли чащей. Нам тут с лошадьми не пробраться.
— У тебя нет выпивки с собой? — осторожно спросил Данни.
— Есть, — снисходительно ответил Хьюз. — Для такого дела я всегда беру. Веселее будет.
Он отвинтил крышку от фляжки у себя па поясе и подал ее Данни. Тот выпил.
— Хорошее виски. Теперь легче стало.
Все трое закурили. После короткого совещания было решено, что Майк с собакой пойдет по следам, а Данни с Хьюзом — в обход. По выходе из леса Майк выстрелит из револьвера, туда вербовщик с хозяином прискачут на лошадях и опять поедут дальше. Ведь где-то мексиканец с семьей. всё равно должен выйти из рощи.
Так и сделали.
Через минут сорок, когда прозвучал выстрел, Данни с Хьюзом были всего в полукилометре от Майка. Они соединились. След теперь шел по тропинке среди полей сжатой кукурузы. Они сели верхом и поскакали дальше.
— Мы ему все кости переломаем! — грозился Хьюз.
— Через час мы их схватим, — пообещал Майк. — Вот будет потеха.
* * *
Они шли уже около двух часов. Мальчики совсем выбились из сил, Роза и мать несли их на руках.
Отец всё время шел впереди. У него был самый тяжелый груз, почти всё их хозяйство с посудой и тряпками, увязанное в узел. Свою шляпу, чтобы она не задевала за кусты, он откинул назад, за спину. Девушка не отрываясь смотрела на эту шляпу, которая в темном лесу была для нее единственным ориентиром.
Несколько раз мальчик у нее на руках принимался плакать, но Розе довольно было сказать, что они вернутся на ферму, чтобы он замолкал: так испугала мальчиков сцена во дворе.
Они шагали молча и быстро. Девушка слышала только тяжелое дыхание женщины позади и свист ветра в ветвях. На исходе второго часа, когда маленький уже засыпал на руках у Розы, отец первый раз остановился.
Все так измучились, что сразу сели на траву. Мальчики прижались головами к юбке матери и моментально заснули. Некоторое время взрослые сидели молча, тяжело дыша. В просвете между деревьями была видна луна, сбоку к ней подбиралась большая темная туча.
Женщина поднялась. Она развязала узел, положенный мексиканцем на траву, и достала оттуда фляжку с водой. Мужчина напился первый, за ним девушка, потом женщина сама сделала несколько глотков. Она доставала из узла кусок черствого кукурузного хлеба, когда в ночной тишине раздался револьверный выстрел. Хотя это было далеко от них и никто не понимал, зачем стрелять ночью, все трое сразу почувствовали, что выстрел имеет отношение к ним. Это стреляли американцы, враги. Это была погоня.