Самым приятным в нашем, назовём это, свидании была игра в четыре руки какого-то очень простенького произведения на одну страницу, да ещё и в до-мажоре. Моя партия была аккордной, а Нам Юн страдал, пытаясь играть свою. В итоге нам таки удалось сыграться и от души повеселиться, толкая друг друга с узенькой фортепианной табуретки. Жаль, что вскоре ему пришлось бежать на репетицию, но это позволило мне всласть подубасить громогласные произведения, параллельно кривясь от звуков доносящейся из соседней комнатушки чьей-то фальшивой распевки. Ну, точно кота за хвост тянули! Да ещё эти певуны абсолютно без стеснений долбили мне в стену, пытаясь заглушить набат одной из рахманиновских прелюдий, которую я не без труда вспомнила. Чувствуя себя королевой среди немощных червей, я с задранным носом покинула студийную часть учебного корпуса и направилась в общежитие за традиционным дневным сном.
Услышав доносившийся из коридора неизвестно кому адресованный картинный вопль Даши «ульчжи ма-а-а», что означало просьбу не плакать, я вспомнила, как мы провожали Антона на Родину. Крик из коридора, услышанный мной сегодня был ничем по сравнению со стенаниями всех участников программы, которые стояли под окном, поочередно обнимая уезжающего. Я же спешила к ним из комнаты, не преминув крикнуть из окна: «Что, гроб уже вынесли?», за что виновник сего спектакля наградил меня таким мрачным взглядом, что впору было провалиться под землю. Однако подобные мелочи меня никогда не останавливали. Со словами: «На что же ты нас покинул, родненькай?!», я вцепилась в антонову шею и завыла громче остальных коронное дорамное: «качжи ма-а-а!» — не уходи. Антон действительно не хотел покидать нас, осознавая, какое веселье пропустит. На вчерашней пьянке он поведал, что прошлогодняя группа была серой и унылой по сравнению с нами…
Сон пришёл ко мне где-то на середине мысли, только оказался уж слишком коротким, так как вскоре меня разбудила Таку, сообщив, что уже шесть вечера и через час мы должны быть в китайском ресторане. На встречу с профессором Хонгом опаздывать совсем не хотелось. Наорав на подругу за столь позднюю побудку, я в спешке стала приводить себя в порядок, попутно решая, что же надеть. Поющая из колонок какая-то очень грустная сопливая корейская песня ничуть не ускоряла моих сборов, потому вскоре меня пришла поторапливать Гюнай, которая в ожидании уселась за компьютер.
— Сейчас, только вещи переложу из одной сумки в другую…
Небрежно смахнув со стола своё барахло прямиком в черный клатч, в итоге я стала вытаскивать всё обратно, так как маленькая сумочка, распухшая по бокам, не хотела закрываться. Чертыхаясь, я с грустью отказалась от мысли брать с собой всю косметичку, оставив один лишь блеск для губ и тональный корректор. Взгляд зацепился за кончик упаковки одного из презервативов, пролежавших там с самой пятницы. Вытащив их, я в ступоре секунд пять смотрела на нарисованные шариковой ручкой дохлые рожицы с высунутыми языками и крестиками вместо глаз.
— Гюнай, кажется, меня жестоко оттролили, — в оторопи проговорила я, даже не глядя на подругу, а точно тупая курица пялясь на художественный труд Юн Сона.
— Что случилось?
— Смотри, что Юн Сон сделал…
Бросив мимолётный взгляд на презервативы, она отвернулась обратно к ноутбуку, но потом, видимо, при мысли, что ей не почудилось, резко мотнула головой в мою сторону. По расширившимся глазам и недоуменному выражению лица, не трудно было догадаться, что последует за этим:
— Пхахахаха, — раздался её громогласный смех на весь этаж; Гюнай согнулась пополам, тыкая пальцем в рожи. — Это… это, — не в силах родить мысль, заикалась она, — Хахахаха… — не сумев выдавить и слова, продолжила она, в то время как мне совсем не было смешно.
— Вас долго ждать? — спросила появившаяся в проёме Даша. — Чего с Гюнай?
Но та, пытаясь выпищать: «смотри, смотри», давясь хохотом, продолжала тыкать в презервативы в моих руках. Даша, не вкурив издалека шутки юмора, подошла ближе и уже через секунду рядом со мной ржали две кобылы.
— Как стыдно-то, — лишь пробубнила я, с грустью убирая презервативы в чемодан. — Кошмар…
— С чувством юмора у него всё в порядке! — заметила Даша.
— Дурак, — бросила я обиженно. — Вот зачем он так сделал?..
— Ты мой личный сорт лошары, — хлопнула меня по плечу Гюнай, немного успокоившись.
Всё ещё ощущая дикую неловкость, я засеменила вслед за подругами вниз, где, как и ожидалось, это происшествие стало достоянием всей группы и пообещало напоминать о себе как можно чаще в лице, конечно же, Жени. Слово «презервативы» оказалось слишком сложным для сергеевской картавости, что вызвало ещё больший взрыв хохота и приподнятое настроение на весь оставшийся вечер…
Скользнув на стул между Таку и Гюнай, дабы не оказаться в обществе постоянно подкалывающего меня Жени, я закатила глаза, когда он с коварством выбрал стул напротив. В китайский ресторан профессор нас уже водил и кормил тем же, но никто не возмущался, ибо хрустящая свининка в панировке со сладким соусом и креветки в странной красной жиже были весьма и весьма вкусными, если бы ещё Женя не портил мне аппетит, постоянно подставляя под нос небольшую пиалу с густоватой соевой пастой, выдавленной на самое донышко в виде характерного завитка.
— Икра заморская, баклажанная! — процитировала я известное кино с наигранным удовольствием на лице, подставив соевую пасту обратно Жене под нос под хихиканье в кулак Иль Хэ.
Причину гробовой тишины за столом я нашла сразу же — Даша с прямой, напряженной спиной, точно проглотив весло, никак не могла справиться с выскальзывающим из палочек кусочком мяса. Рядом с ней сидел профессор, при помощи перевода Ан сонсеним, задававший ей какие-то вопросы. При нём мы все вели себя сдержаннее, каждый раз боясь показать глубину и широту истинной русской души, дабы не напугать. Ури омма добавила в нашу опустевшую тарелку часть оставшейся порции с их стола, как всегда проявляя непривычную для нас заботу.
Наевшись досыта, мы расстались с Хонг гёсунимом* и решили немного прогуляться, но нелёгкая, в лице Жени, потащила нас в сульчиб*, который я вскоре окрестила фекальбаром, а Женя — «Диким койотом», так как иначе обозвать это место язык не поворачивался. Прокуренный донельзя, он представлял собой натуральное заведение для алкашей, правда, не самых бедных, так как цены тут оказались московскими. За недлинной барной стойкой клиентам разливали крепкие напитки девочки на высоких каблуках и в мини юбках; складывалось впечатление предбанника публичного дома.
Освещение было настолько тусклым, что я едва не упала на небольшом порожке у бара, где распивала Ольмеку * парочка уже нетрезвых ачжощи. Женя и Иль Хэ, с подачи первого, сели прямо перед баром, мы с Дашей назло ему — рядышком, а остальные забурились в небольшой чилаут сбоку. Заказав себе по Лонг Айленду айс ти, который, на удивление, был сделан из настоящего чая, а не то что наша российская барбитура даже в приличных заведениях, мы стали издеваться над официантками, строя из себя лесбиянок. Я осторожно поглаживала дашину руку, лежащую на подлокотнике, и постоянно склонялась к ее уху, якобы шепча нечто интимное.
Подобное заведение было явно рассчитано исключительно на мужчин, посему неловкость от присутствия здесь мы всё же испытывали.
Женя предложение своё озвучил из мнимой вежливости, не рассчитывая, что в сульчиб пойдёт вся братия, и уже на протяжении получаса исходил фекалиями во всех направлениях, за что получил пару крепких подзатыльников. Решив проведать здешний клозет, я несказанно удивилась, увидев ярко-голубой стульчак в окружении потрескавшейся от старости того же цвета плитки, словно здесь был не бар, а давно не ремонтированная хрущоба. Тараканов, правда, взгляд не выловил, но поморщившись и стараясь ничего не касаться, я осторожно открыла дверь, выскочила в помещение и вернулась к своему коктейлю. Гюнай, окосевшая от одного глотка, отдала свой «длинный остров» нам с Дашкой на растерзание. Алкоголя в коктейле оказалось предостаточно, посему и мне довольно скоро стало легко и спокойно.
Махнув рукой во время объяснения Даше сложного полёта «Як-42» из баек моей краткой стюардесской юности, о которой я, бывало, вспоминала, доходя до кондиции, я случайно толкнула появившегося из ниоткуда человека справа.
— Чуэсоамнида, — бросила на автомате извинение я, но застыла, глядя на соседа с перманентным выражением удивления. А Пусан-то, оказывается, тесен.
Юн Сон, по-видимому, был удивлен не меньше меня, и, судя по застывшей перед ним барменше, спросившей, чего он желает, только что пришел.
— Что вы здесь делаете? — по-корейски поинтересовался он.
— Пью алкоголь, отдыхаю, — не меняясь в лице, ответила я на его родном языке, не задумываясь.
Он с не меньшим удивлением оглядел бар, обнаружив здесь большую компанию русских. Почему-то мне захотелось провалиться под землю, да и почти пустой коктейль Гюнай в руках играл не в мою пользу.
— Мне кажется, это не лучшее место для девушек, — многозначительно, даже недовольно произнёс он, переходя на английский.
— Мне кажется, это вообще нехорошее место, — саркастично добавила я, не удержавшись, тем самым переведя стрелки на него, и уже жалея о вырвавшейся фразе.
Судя по дёрнувшейся брови, он явно не ожидал подобного отпора, в конце концов, это не его дело, где я провожу свой досуг. Даша, явно до этого не подозревавшая о присутствии Юн Сона, удивленно взглянув на нас, сделала вид, что заинтересовалась полками с алкоголем, но при этом толкнула меня локтем, призывая заткнуться.
— Вот как… — неприязненно заметил он, но, хмыкнув, без большого энтузиазма согласился: — Что ж, это дело каждого, — и заказал себе что-то по цвету напоминающее антрифриз, но явно более горючее.
Чувствуя, что надо бы уходить отсюда, я была благодарна, когда Гюнай, с сосредоточенной морщинкой меж бровей поглядывавшая на меня и Юн Сона, вдруг предложила прогуляться, правильно расценив беспокойство на моём лице. Быстренько расплатившись и бросив «до свидания», непонятно кому адресованное — то ли Юн Сону, то ли обслуживающему персоналу, я с друзьями покинула бар, оставив там лишь Женю и Иль Хэ, которым было, в общем-то, плевать на наше присутствие или отсутствие.
— Блин! Блин, блин, блин! — ворчала я на ухо Гюнай и Даше, сжав кулаки, пока мы спускались в лифте. — Обязательно было выбрать из всех сульчибов именно этот?
— Что стряслось? — спросила Ксюша, шёпотом вклиниваясь в разговор.
— А ты не заметила?
— Там был этот мужчина, который Аньку сбил, — пояснила Гюнай, удивив её.
— И мы не слишком радушно друг друга встретили, — добавила я, сморщив нос.
— Спокойствие, только спокойствие, — легонько щипая меня за плечо, поддерживала Даша. — Он для тебя никто, сама говорила, так что не бесись.
— Неприятно…
— Он просто не ожидал тебя там встретить, вот и всё, — добавила Ксю, выходя из лифта. — Там освещение как в склепе.
Вот мы и решили больше никуда не ходить с Женей, уж слишком злачным оказалось это место.
— Иль Хэ-то там что забыл? У него же есть девушка, — возмутилась Даша, когда, чуть отстав от Вики, Сон Чжина и Таку, мы возобновили разговор. — И он, вроде бы как, очень верный.
— Вроде бы как… Впрочем, они всего лишь бухают, точнее, Женя бухает, а Иль Хэ даже стакан пива не допил, когда мы уходили.
Настроение у меня так и не появилось, посему, набрав в магазине макколи* и всяких чипсов, мы продолжили заправляться алкоголем прямо в гостиной общежития, ныкая бутылку под стол всякий раз, когда кто-то показывался в стеклянных дверях. Охранник бы сразу нас разогнал. Постепенно в помещении становилось всё больше народу, что примечательно — корейцев, но на это пролил свет пришедший сюда Нам Юн. Оказывается, сегодня ночью по телевизору должны будут транслировать футбольный матч Корея — Япония, посему, смекнув, что всю ночь могу находиться подле Нам Юна, я быстренько перехотела спать. А ещё у Сергея была водка…
Подселившиеся на ночь в комнату Жени два друга Ан сонсеним, приехавшие из Сеула, поддержали компанию, но явно были в шоке от того как пьют русские. Со счётом «1:0» Корея оставила за собой первый тайм, ознаменовав сим серию громогласных тостов. На часах было уже около двух. Во время перерыва мы все разбрелись курить в женский и мужские туалеты, но моё предложение оккупировать женский душ перевесило, так как Жене и Нам Юну было лень тащиться на третий этаж. Что ж, об этом они оба пожалели…
Голая грудастая кореянка не успела вымолвить и слова, как дверь закрылась. Нам Юн, кажется, был в шоке, да и Женя тоже… Я подлетела к Гюнай, умывавшейся в это время у одной из раковин, и стала дёргать её за ночнушку:
— Ты не поверишь, там Нам Юн… открыл дверь в душ, а там… сиськи, ой, кореянка голая… — мгновенно осознав всю трагедию, я резко протрезвела, в то время как мальчиков и след простыл.
Гюнай скосил приступ хохота, кажется, истерического, и этот хохот не останавливался ещё очень долго и продолжился после выяснения отношений. За опозоренную подругу вступилась какая-то воинственная кореянка, пообещавшая Нам Юну все муки ада, а ему было чего бояться… Если его выгонят из университета, то получится, что в этом будет моя вина… Разбуженная Ан сонсеним была приставлена к пострадавшей стороне, дабы перевести нам всю суть сложившейся ситуации. Подозрительный смех доносился из комнаты тех девушек… И нам это ой как не понравилось. Переговорив с ними, Ан сонсеним лишь пожала плечами, назвав их «какими-то ненормальными», и ушла спать.
Утро началось с громогласного голоса ачжощи в динамике каждой комнаты. Между корейскими словами мы различили имя Нам Юна и синхронно переглянулись. И только через полчаса узнали, что его выселяют из общежития, за что нам хотелось опустить мордой в унитаз ту боевую кореянку, хотя, в принципе, наказание было справедливым, если учесть, что из университета нашего страдальца не выгонят. Ощущая жгучий стыд, я всё пыталась связаться с Нам Юном через Чон Мин, у которой в Какао токе* был его номер. Пока мы находились на учёбе, он успел испариться из университета в неизвестном направлении, а на все сообщения отвечал с явной неохотой, что принесло мне немало беспокойства.
Нам устроили небольшой инструктаж правил поведения в общаге, правда без криков и возмущений, что удивительно, так как готовились мы к гильотине, и пожелали удачного отдыха. Корейцы такие странные…
Мы решили вечерком заскочить в пекарню «Paris baguette» и купить Нам Юну тортик, дабы извиниться и поддержать, а заодно вместе попить чаю, но, прихватив торт, он просто ушёл куда-то с друзьями, оставив нас с носом. Судя по всему, решил перестать с нами общаться, хотя мы старались убеждать себя, что он просто слишком занят на репетициях, да и его редкие сообщения в Какао токе свидетельствовали о том, что винит за происшествие он лишь себя одного. Справедливо, но мне от этого было не легче.
Расположившись в гостиной без тортика и в унылом состоянии духа, мы мешали Ан сонсеним проводить дополнительные занятия по корейскому для Таку, Вики, Светы, Марины и Сергея, которые до поездки его не учили. Общежитие закрывалось через час, посему куда-то выходить было уже бессмысленно, ещё и завтра предстояла экскурсия в какой-то горный парк, так что мы решили разойтись спать пораньше, чем сильно удивили Чон Мин, которая решила, что сегодня мы снова будем пить.
Утречком нас как всегда забрал водитель на довольно вместительном микроавтобусе и повёз куда-то в пригород Пусана. Я проклинала всё на свете, когда общим решением мы постановили не использовать специальный разукрашенный автобус в виде паровоза с вагончиками, чтобы добраться до вершины горы. Ноги отваливались, а жара мешала получать от прогулки удовольствие. Благо ещё, что по пути часто попадались фонтанчики с питьевой водой, где мы подолгу останавливались, чтобы умыться. Иль Хэ чуть приподнял футболку, чтобы промочить грудь и был сильно смущён, получив музыкальное сопровождение в виде подвывания нами стандартной для стриптиза песни Джо Кокера «You can leave your hat on».