И она терпеливо ждала своего освобождения. Она верила, что у нее со временем будет муж, который для нее все, вся жизнь, это бог на земле, это та половина женщины, без которой она не человек, не личность.
Все проделки Каушальи, и особенно последняя — со сватовством, сильно ранили молодую девушку, но она стойко переносила все. Снова и снова, день ото дня возрождалась ее душа к свету, вере, правде и добру.
Зита не помнила, когда переселились на постоянное жительство в их дом дядя Бадринатх со своей бесценной Каушальей и дочерью. Она слышала только, что тетка родом из Пенджаба, из той его части, которая после войны отошла к Пакистану.
Брат тетки, Ранджит, переехал к сестре лет десять тому назад.
Зита знала, что «речь жены, обращенная к мужу, должна быть сладостна и благоприятна». И для нее ужасно было видеть бесчисленные картины безобразного обращения Каушальи с мужем и слышать те оскорбительные слова, которыми она награждала больную свекровь.
Ранджит, в свою очередь, удивлял ее испорченностью нравов и повергал в тоску, когда издевался над всем тем, что было для нее святыней. Грубое обращение со слугами свидетельствовало о нем, как о человеке недалеком, ограниченном и невежественном.
Ранджит, легкий на помине, прервал ее мысли.
Он следил за ней, сгорая от страсти и от сложного чувства, которое изматывало его тщеславие: цель рядом, а все попытки поразить ее оборачивались неудачей.
Зита поднялась и подошла к раковине. Она включила воду и принялась промывать листья бетеля.
— Зита, — негромко окликнул ее Ранджит.
— Вы? Что вы хотите от меня? — холодным тоном спросила Зита.
— Конечно, я. Кто же еще? Мне больно видеть, — начал осторожно и как бы издалека Ранджит, — как ты страдаешь. Кто такой Рави? Обыкновенный врач, так себе, эскулапишка. Есть и получше его. Мужчины настоящие, которые подходят тебе и по рождению и по сердцу.
И тут Ранджит, приблизившись к Зите, спросил прямо, без обиняков:
— Зита, а я тебе нравлюсь?
Зита молча промывала листья. Закончив эту работу, она вновь вернулась к столику, смущенная столь бесцеремонным вопросом.
— Я люблю тебя, Зита, дорогая! — театрально воскликнул Ранджит с волнением в голосе.
И чем больше он говорил, тем сильнее в нем закипали страсть и влечение к Зите.
— Я умираю от любви, Зита, моя госпожа, богиня! Неужели ты не замечаешь этого? — после короткой паузы сказал Ранджит.
Поколебавшись несколько мгновений, Ранджит бросился к Зите, обнял ее и попытался прижать к себе ее гибкое молодое тело.
Но Зита, как дикая лань, быстрым и ловким движением освободилась от его объятий.
— Оставьте меня! Бабушка, помогите! — крикнула Зита, сама не своя.
Ранджит, прерывисто дыша, вновь бросился к Зите.
— Зита, я люблю тебя! Иди ко мне, любовь моя, — бормотал он, схватив ее за плечи.
Зита резко отпрянула от него, разорвав сари, и громко позвала на помощь.
Но Ранджит вновь заключил ее в свои объятия.
Собрав все силы, она оттолкнула его, и он, потеряв равновесие, ударился плечом о распахнутое окно.
Зазвенело стекло, разбитое вдребезги.
— Бабушка, дядя, помогите! — вся в слезах не переставала кричать Зита. Она дрожала, как пальмовый лист под дождем.
— Зита! Что с тобой? — послышался возглас Индиры. — Кто бьет стекла? Что случилось? — и кресло-каталка, как боевая колесница, ворвалось на кухню.
Влетела Каушалья, в цветном халате, с распущенными волосами. Она мгновенно оценила обстановку.
— Кто разбил стекло? — прокурорским тоном спросила Каушалья.
Вбежал Бадринатх. Он, заикаясь, только и смог выговорить:
— Что здесь происходит, Ранджит?
— Ранджит, как тебе не стыдно обижать сироту? — строго спросила Индира, сверкнув глазами сквозь стекла очков. — Ты не имеешь никакого права прикасаться к ней, — добавила она сурово.
Весь дом был на ногах.
Вбежал Пепло, а за ним — Шейла.
Раму стоял в стороне и молча наблюдал за происходящим.
Ранджит почувствовал, что капкан вот-вот сработает. Чтобы выкрутиться из создавшегося положения, он грубо солгал:
— Зита украла мой бумажник, когда убирала мою комнату!
— Это неправда! — в испуге, потрясенная таким наветом, вскричала Зита. — Бабушка, дядя, это — неправда! Я не брала денег! Можете меня обыскать. Боже мой, как не стыдно! Я не брала…
И Зита, опустившись на табурет, зашлась в рыданиях.
— Успокойся, внученька, — увещевала ее бабушка, ласково гладя Зиту по ее прекрасной головке со свежей розой в черных волосах.
Все бросились искать бумажник.
Каушалья была впереди всех. Она с радостью подхватила наглую и грубую клевету, так удачно подброшенную ей братцем, для того, чтобы жестоко наказать Зиту.
Ранджит незаметно передал ей свой бумажник, и подлая ведьма Каушалья, воспользовавшись суматохой, которая царила в доме, ловко подсунула его под подушку на постели Зиты.
Через некоторое время суеты и беготни из комнаты в комнату Каушалья сказала:
— Бадринатх и вы, дорогая Индира, прошу, пройдемте в комнату Зиты и все вместе поищем кошелек. Бог знает, что происходит! Не хватало еще воровства в нашем доме! — подвывала она, нагнетая атмосферу. — Воспитали невесту, красавицу! И вправду, в тихом омуте черти водятся, — заключила она.
Все домочадцы двинулись по направлению к комнате Зиты, которая, рыдая, не могла вымолвить ни единого слова.
— Внученька, милая, дорогая, успокойся, не плачь, — приговаривала бабушка, — пойдем к тебе. Пусть все убедятся, что это — гнусная ложь.
Каушалья торжественно отбросила подушку своей пухлой холеной рукой. На простыне, цвета свежевыпавшего снега, лежал красный кожаный бумажник Ранджита.
Воцарилась внезапная тишина.
Первой заговорила Каушалья:
— Вот негодница! Воровка! Хотела украсть деньги в доме, где ее кормят, поят, одевают и обувают!
— Бабушка, дядя, я не знаю, как он здесь оказался, я его не брала, этот злосчастный кошелек! Зачем он мне? — сквозь слезы оправдывалась Зита.
— Ты его взяла, негодяйка, подлая воровка, ты! — яростно кричала тетка. — Наказать ее надо за такое неслыханное преступление. И кого только мы держим в доме, кого кормим, воспитываем, окружаем заботой, — продолжала злобно причитать Каушалья.
Зита, бледная и ослабевшая от бессилия доказать свою невиновность, подошла к бабушке, схватилась за ее кресло, как утопающий за соломинку, и голосом, полным истинного страдания, промолвила:
— Бабушка, я не брала деньги, я не виновата. Это ложь, ложь. Кошелек явно кто-то подложил.
Ранджит, опасаясь, что дело может принять нежелательный для него оборот, подавляя ярость, бросил:
— Я сам займусь ее воспитанием. У меня практика в этом деле хорошая.
И он, сняв широкий кожаный ремень, размахнулся и сильно ударил им девушку.
Зита, вскрикнув, отскочила, как раненая газель.
Индира со стоном откинулась на спинку кресла и с криком: «Не троньте ее, не троньте!» — уронила голову на грудь и потеряла сознание.
Ранджит с садистским упоением наносил удары.
Зита, заслонив голову руками, уклонялась от ударов, насколько это было возможно.
— Бабушка, спасите меня! — кричала Зита. Сердце ее, казалось, вот-вот выскочит из груди. Сари на Зите лопнуло в нескольких местах. Ей казалось, что еще немного — и она умрет. Да, она умрет. Лучше умереть, чем жить среди таких в самом деле мерзавцев, как ее тетка с братцем.
Вдруг Зита перестала плакать и кричать. Она остановилась. Опустила руки. Не защищалась.
Ранджит было замахнулся, чтобы вновь нанести ей удар, но застыл от неожиданности. Затем медленно опустил руку. Золоченая застежка ремня звонко ударилась об пол.
— А ты, старая, знай: воспитание девчонки я должен продолжить, — обратился он к Индире.
Индира, с трудом придя в себя после того, как Бадринатх дал ей понюхать мускуса и сбрызнул лицо розовой водой, хрипло произнесла:
— Не тронь ее, Ранджит. Не тронь! Поди прочь!
Она подъехала к Зите.
— Не плачь, милая, не плачь.
Зита не плакала.
Глава одиннадцатая
Мы бедны, — говорят кашмирцы, — но у нас есть те три вещи, которые, по старинной пословице, облегчают печаль сердца: чистая вода, зеленая трава и прекрасные женщины.
Нищие калеки, нахальные мальчишки, грязные цыганские девочки с правильными красивыми личиками и большими глазами тесной толпой обступали случайно остановившиеся машины.
— Тростник! Сахарный тростник! Свежий сок! Прохладный сок! — выкрикивал мальчишка лет семи с измазанной мордашкой.
— Кока-кола! Орандж! Кому орандж?
— У меня манго-альфонсо! Только у меня альфонсо! — раздавались мальчишеские дискант и фальцет.
Солнце заливало небольшую грязную площадь окружного рынка.
Гита шла между лотками с фруктами своей свободной и легкой походкой.
Все бурлило вокруг, мелькало разноцветными пятнами и до краев было налито жизнью. Суета и нищета — рядом с простотой и величием.
Великолепные пальмы, леса, озера, горы — и узкие улочки с вонью и грязью.
Гита подошла поближе к фокусникам с дрессированным медведем и обезьянами.
Она оценивающе, как профессионал, несколько минут понаблюдала за их «священнодействиями» и, круто повернувшись, пошла по направлению к своему дому.
Уже несколько дней она не встречала Раку. Он, говорят заболел. Надо бы его проведать, но Гите было лень. Да и хотелось просто поболтаться и предаться безделью.
«Все работа и работа, а когда же жить?» — вспомнила она слова Раки.
Скучно, тесно Гите в ее полутемной лачуге, где ждет ее ворчливая мать, вечно пристающая с замужеством.
«Почему я должна выходить за Раку, — мысленно спрашивала она себя, — может быть, где-то есть мой принц и он ждет меня? Можно, конечно, ждать и ждать без пользы и состариться в девках».
Она помахала изящной рукой с блестящим браслетом заклинателю змей, который сидел на корточках у круглой корзины. Раздутый капюшон кобры зыбко застыл в знойном воздухе; ее глаза, отражающие вечность, бесстрастно и неподвижно взирали на бренную суету мира.
Заклинатель отвесил радушный поклон Гите, великой актрисе Бомбея, и она, в приподнятом настроении, ускорила шаг.
Во дворе большая толпа мальчишек играла в камешки. Увидев Гиту, они радостно замахали ей руками, приглашая поиграть вместе с ними.
Они шумно обступили Гиту.
— Ладно, давайте. На что будем играть? — весело спросила Гита.
— На деньги, — хором ответили мальчишки.
— На деньги, так на деньги! Я ставлю пять рупий. Кто будет бросать первым? Если промахнетесь, я спуску вам не дам, с напускной строгостью объявила Гита.
Гита всегда выигрывала, и это естественно: ей, прославленной циркачке, фокуснице, да не выиграть! Она часто прощала ребятишкам их проигрыши, а иногда и подыгрывала им.
Мальчишки восхищались ею и гордились, что в их дворе живет такая прославленная артистка, которая снисходит до того, что так вот, запросто, играет с ними.
На раскаленном мангале кухни, расположенной под навесом, в двух больших кастрюлях варились рис и мясо.
— Рака, ты молодец, что купил баранины, — сказала Лила. — Господь наделил Гиту завидным аппетитом. Какой я соус карри приготовила! Сейчас, мой великий артист, попробуешь, — с упоением в голосе продолжала она.
— Да, я проголодался. Но где же Гита? — спросил Рака.
— Где ее носит! Обед перекипел! — ворчала Лила, выходя во двор.
Гита была здесь. В своем платье желто-зеленого цвета и в яркой цветастой косынке на голове, она выделялась из толпы мальчишек как диковинный цветок.
В этот момент она намеревалась бросить в цель камешек, и мальчишки, затаив дыхание, следили за каждым ее движением.
— Гита! — закричала мать, — обед переварился! А ты все играешь в камешки, будто тебе семь лет!
— Не хочу есть! Не буду! — резко ответила дочь.
— Попробуй только ослушаться! — угрожающе проговорила Лила и выбежала во двор с веником.
— Я жду ее обедать, а она играет в камешки, — гневно повторяла Лила и, размахнувшись, ударила Гиту веником по спине.
Гита вскинулась, как кобра у только что встреченного ею укротителя змей.
Лила схватила бамбуковую палку и замахнулась на дочь.
— А, вы меня хотите ею ударить! Бить меня?! Нет уж! Я уйду от вас, — заявила рассерженная Гита.
— Она и впрямь уйдет, — с опаской сказал Рака, — я ее характер знаю. К ней пальцем нельзя прикоснуться, тут же взрывается. Свободолюбивая, независимая. Строит из себя непонятно кого!
— Кого? Недавно называл меня кем? Апсарой? А еще кем?
— Таваиф, — глухим голосом ответил Рака.
— Так вот, Таваиф прощается с вами. Всего вам хорошего! Я ушла.
— Гита, куда ты? — вдогонку ей закричала мать.
Но было уже поздно. Желто-зеленое платье Гиты скрылось за углом и исчезло в толпе.
Лила растерянно посмотрела на Раку.
Рака отвел глаза в сторону.
Сандра ждала Ранджита в номере отеля «Карачи». Жалюзи были опущены. Монотонный шум вентилятора действовал ей на нервы.
Только что позвонил Юсуф и сообщил, что будет с минуты на минуту.
Дверь открылась. Ранджит вошел без стука, уверенно и развязной походкой подошел к бару.
— Выпить есть что-нибудь? — спросил он Сандру.
— Конечно, есть, милый. Но надо подождать. Скоро должен появиться Юсуф, тогда и выпьем, — резонно заметила она. — Выпей лимонаду. И поостынь немного.
— Я хочу и сейчас, и потом, — настаивал Ранджит.
— Хорошо. Я только принесу бокалы и лед, — и Сандра пошла в другую комнату. Она вынула из холодильника лед, из буфета достала три бокала и фрукты. Минуты через две, мягко покачивая бедрами, она вернулась и поставила поднос на белый низкий стол, за которым, утонув в кресле, курил Ранджит.
— Что хочет предложить этот наваб? — спросил Ранджит, отпив значительную дозу.
— Узнаешь, — безразлично ответила Сандра и настороженно посмотрела на Ранджита.
Ранджит, прикурив от зажигалки новую сигарету, затянулся и выпустил в потолок струю голубоватого дыма.
— Думаешь, можно хорошо заработать?
— Еще бы!
— Тогда где же этот твой Юсуф? Ты давно его знаешь?
— Года два.
Раздался легкий стук в дверь.
— Да! Входите! — отозвалась Сандра.
Юсуф внес свое грузное тело, облаченное в белый шелковистый пиджак и темные брюки. Сопя и покашливая, он произнес:
— Госпожа Сандра, господин Ранджит, приветствую вас! И прошу прощения, если заставил ждать. Попал в пробку. Сумасшедшее движение и жара нестерпимая.
— Пожалуйста, холодного соку, господин Юсуф, — предложила Сандра с улыбкой и налила в широкий и низкий бокал сок манго из небольшой бутылки.
Она пододвинула бокал Юсуфу, который, расстегнув пиджак, сел в кресло.
— Утолите жажду, господин Юсуф, — не переставая улыбаться, учтиво и предупредительно сказала Сандра.
— Благодарю вас, милая и добрая Сандра, — прогудел он.
— Может, чего покрепче? — снова обратилась она к гостю, когда тот допил сок.
— Пожалуй, охотно выпью, но немного. Жарко.
Сандра принесла рюмки.
Ранджит разлил по рюмкам виски.
— Что же, — сказал Юсуф, — выпьем за нашу дружбу и сотрудничество.
Он понюхал напиток и, запрокинув голову, как петух, оглашающий восход солнца, опорожнил рюмку.
— Прекрасное виски, — сказал он, причмокивая языком и двигая массивными челюстями.
— Так вот, господин Ранджит, — с расстановкой начал Юсуф. — Мне нужно, чтобы вы сопроводили одну молодую особу в Дели. В аэропорту ее встретят. К вам подойдут и скажут пароль, который вы узнаете от меня при посадке в самолет.
— А дальше? — спросил заинтересованно Ранджит.
— Это все, что я от вас хочу. Вы передадите эту особу человеку, который назовет пароль. Место встречи я вам тоже сообщу при отлете. Вот вам для начала, — и «наваб», вытащив из бокового кармана бумажник, отсчитал несколько ассигнаций и передал их Ранджиту. — Остальные, когда вернетесь.