— В общем, какой-то он необычный, — не объясняя им, а скорее еще и еще раз убеждая самого себя, добавил Борис Петрович. — Вот я и решил о своих сомнениях рассказать товарищу Антонову.
— Сердечно вас благодарим, Борис Петрович, — сказал Марков. — И, конечно, мы заинтересуемся Владимиром Уткиным. А теперь еще несколько вопросов к вам, если позволите.
— Пожалуйста, пожалуйста.
— Скажите, он к вам ни с какими просьбами не обращался?
— Да вроде бы нет. На телефонный узел я его сам устроил.
— Удобная работа, — вставил слово Павел.
— Конечно, место теплое, чего и говорить, — по-своему понял замечание Павла Борис Петрович.
— Никуда за это время из города не отлучался? — спросил Марков.
— Вроде бы нет. Дома сидит. Иногда заходит ко мне поболтать…
— А вы к ним не заходите?
— Как он приехал, еще не случалось.
— Выпивает?
— Ни разу пьяным не видел.
— После приезда Уткина в поведении Валуевой вы никаких изменений не заметили?
Прежде чем ответить на этот вопрос, Борис Петрович немного подумал, потом сказал:
— Вроде бы она стала повеселее, но к себе почему-то перестала приглашать…
— Так. А Уткин у вас ни о чем не расспрашивает?
— Так, толкуем о житье-бытье.
— Борис Петрович, ознакомьтесь, пожалуйста, с описанием примет и скажите: это вам, случайно, никого не напоминает? — Марков положил перед ним отпечатанный на машинке лист бумаги.
Борис Петрович вынул из кармана очки, не спеша надел их, склонился над текстом. Дочитав до точки, он сказал:
— По-моему, это сильно смахивает на моего соседа Уткина. — Он посмотрел на Маркова несколько удивленно.
— Вы не ошибаетесь? Это очень важно.
Борис Петрович вновь уткнулся в бумагу. Затем после минутного раздумья уже увереннее произнес:
— Во всяком случае, глаза, нос, рот — все похоже. И бородка… Только волосы не черные, а светлые. И знаете, забыл сказать об одной штуке: он часто без нужды заводит свои часы.
— Вы наблюдательны.
— Привычка с фронта, служил в дивизионной разведке, — улыбаясь, объяснил Борис Петрович.
— Хорошо. Своими сомнениями вы ни с кем не делились?
— Только с вами.
— И не надо. У вас вопросы есть к Борису Петровичу? — обратился Марков к Синицыну и Антонову.
— Товарищ полковник, разрешите показать Борису Петровичу кое-какие фотографии, — сказал Антонов.
— Прошу.
Старший лейтенант вынул из конверта фотокарточки и разложил их на столике перед Борисом Петровичем.
— Может быть, и здесь вы найдете кое-кого из знакомых Валуевой?
Карточек было семь штук. Борис Петрович оглядел их слева направо, справа налево. Одну взял за уголок и сказал без всяких колебаний:
— Это бывший жилец Домны Поликарповны.
…Когда Борис Петрович ушел, Марков и Павел Синицын начали разглядывать фотографии. Они думали, что Антонов, как этого требуют правила опознания, предъявил Борису Петровичу портрет жильца в ряду других людей, не имеющих никакого отношения к делу, но Антонов оказал:
— Товарищ полковник, это фотографии с последнего процесса изменников Родины, орудовавших в период немецкой оккупации в Ставропольском крае. Когда Борис Петрович упомянул…
— Понятно, — перебил его Павел. — Ты располагаешь материалами на Валуеву?
— В нашем распоряжении было мало времени для проверки, однако кое-что все же удалось узнать. Данные, которые только что сообщил о ней Борис Петрович, не расходятся с нашими. Заслуживает внимания ряд новых обстоятельств из ее биографии. Вплоть до нападения фашистов на нашу страну Валуева работала в германском посольстве в Москве горничной. Хозяев своих обожала. Однажды вызывалась оперработником на беседу, но ничего существенного по интересующему чекистов вопросу не сообщила.
— Свою работу в немецком посольстве не скрывает? — спросил Марков.
— В анкетах не писала. Когда началась война, покинула Москву и оказалась в Ставропольском крае. В период оккупации имела подозрительные связи с гестапо…
— Вы проверяли?
— Конечно. И расстрелянный Дубовцев, ее временный жилец, там в это же время орудовал.
— Любопытная особа. А по месту ее прежней работы интересовались?
— Она работала здесь машинисткой в областной конторе «Союзпечать», потом в издательстве. Ничего предосудительного за ней не замечалось.
— Что скажешь, Павел? — спросил Марков Синицына, который сидел за столом и что-то писал в блокноте.
— Кажется, мы у цели, Владимир Гаврилович, только бы не спугнуть. Даже руки чешутся… Пока вы разговаривали, у меня возникли кое-какие мысли. — Павел вырвал из блокнота два исписанных листка. — Вот.
— Недаром отмалчивался…
Марков начал читать, когда в комнате зазвонил телефон. Трубку снял Антонов. Это Москва срочно вызывала Маркова к прямому проводу.
Марков дочитал, вернул листки Павлу.
— Неплохо. Подробно поговорим, когда вернусь. А пока подумайте тут, как нам лучше проверить характер связи Валуевой с карателем Дубовцевым…
Через двадцать минут Марков был уже в здании местного управления КГБ, откуда его тут же соединили с генералом Сергеевым.
— Как дела, Владимир Гаврилович? — услышал Марков в трубке голос генерала.
— Только что закончили беседу с заявителем. Есть интересные данные. Похоже, что мы все же имеем дело с «Одиссеем». Надо проверять. — Полковник не спешил с категорическими выводами. — Подробно доложу несколько позднее.
— Понятно… Сообщаю новости. Возможно, пригодятся. Один из засланных к ним агентов имеет привычку при разговоре с собеседником то и дело заводить свои часы. Он должен везти с собой какой-то смертоносный препарат. Обрати внимание.
Марков даже дыхание задержал.
— Теперь сомнений нет, Иван Алексеевич. Мы имеем дело с «Одиссеем». Заявитель как раз говорил об этой привычке.
— Ну, вот видите, как оно складывается.
— Не сглазить бы… Будем действовать, Иван Алексеевич.
— Не спеша, но поторапливаясь. При нем препарат, назначение которого мы еще не знаем, можем только догадываться. С этим надо считаться. И последнее. О ходе операции докладывайте ежедневно. Если же получите что-то важное, сообщайте немедленно…
Глава седьмая
«Одиссей» действует не один
Уткин Второй в непромокаемой куртке на «молнии» стоял на кухне у стола и пил чай, торопливо, обжигаясь. Он опаздывал на работу. Домна что-то завертывала в бумажную салфетку.
— Возьмите с собой бутерброды. — Домна сунула сверток ему в карман куртки.
— Я скоро вернусь. Спасибо. — Он выложил бутерброды на стол.
— Жаль, зря старалась.
Уткин допил последний глоток, поставил стакан на стол и внимательно посмотрел на хозяйку.
То, что он собирался ей сказать, было для него очень важно. Вероятно, ее следовало подготовить исподволь, как он поначалу и намеревался сделать, но по зрелом размышлении решил, что лучше преподнести все Домне как бы невзначай, экспромтом. По складу натуры ей так должно больше понравиться.
— Вы чем намерены сегодня заниматься? — спросил он совершенно будничным тоном.
— А что от меня требуется?
— Совсем немного… — Он посмотрел на часы, подвел их. — Сейчас восемь. Через два часа, ровно в десять, на площади, у входа в аптеку, вас будет ждать человек с черным портфелем и плащом на правой руке. Плащ коричневый, подкладка клетчатая. Спросите его: «Вы не знаете, есть в этой аптеке шалфей?» Он должен переложить плащ на левую руку и ответить: «Шалфей есть в любой аптеке». Второй ваш вопрос: «Свежий или прошлогодний?» Ответ: «Свежий я брал вчера в другой аптеке». После этого идите домой, а он пойдет за вами. Идите по правой стороне улицы. Врозь. И чтобы осторожно.
— Вы меня обижаете, Володя! — Губы у Домны Поликарповны сразу пересохли. Она хоть и ждала, что рано или поздно Уткин привлечет ее к своим делам, но сейчас была неожиданно для себя взволнована.
— Повторите, что я вам сказал.
Домна механически, как зазубренное, повторила пароль.
— И не опаздывайте. Точно в десять. Приведите его сюда. Я буду ждать.
Ровно в десять Домна Валуева подошла к аптеке. У витрины стоял спиной к площади человек в сером костюме. Через правую руку у него висел коричневый плащ на клетчатой подкладке. В левой был портфель. Домна подошла и встала чуть сзади и сбоку, вглядываясь в отражение незнакомца в зеркальном стекле. Лицо она различала не очень ясно. На вид лет сорок пять. Светлые волосы, широкие покатые плечи. Незнакомец тоже смотрел на нее в витрину, как в зеркало. Она невольно поежилась, и вдруг ей показалось, что где-то она уже видела этого человека.
— Вы не знаете, есть в этой аптеке шалфей? — торопливо спросила Домна Поликарповна своим низким глухим голосом.
Незнакомец спокойно переложил плащ с правой руки на левую.
— Шалфей есть в любой аптеке. — Ответ его звучал полунасмешливо. Или ей это только показалось?
— Свежий или прошлогодний? — неуверенно продолжала она.
— Свежий я брал вчера в другой аптеке.
Домна повернулась и, чувствуя на своей спине взгляд незнакомца, пошла к переулку. Ей было неуютно. Она лихорадочно вспоминала. Память на лица стала теперь изменять ей. Но почему-то облик незнакомца связывался в ее представлении с чем-то тревожным и опасным.
В переулке она еще раз оглянулась. Неторопливо и размеренно, поглядывая по сторонам, незнакомец шагал метрах в пятнадцати. Домна свернула в другой переулок, в третий. Незнакомец послушно шел следом. А она все никак не могла вспомнить…
Домна не один год ходила по острию ножа, и всегда успешно. Правило, которое она усвоила за свою долголетнюю практику, гласило: если есть хоть капля сомнения, отойди, скройся. Здесь сомнение было нечетким, но все же было. Громко шаркая по асфальту сбитыми каблуками, она шла вперед, уже не пытаясь вспомнить, а только прислушиваясь к своему сердцу.
У тротуара стояло свободное такси. И вдруг ее словно кольнуло, она даже замедлила шаг. Ну, конечно же, этот незнакомец похож на чекиста, который когда-то вел с ней беседу по поводу морского атташе немецкого посольства. Было это примерно за месяц до нападения фашистской Германии на Советский Союз. Тогда она очень перепугалась и думала, что ее тайное сотрудничество с немецкими фашистами стало известно чекистам и ей наступил конец. Но все обошлось…
Охваченная тревогой, уже не повинуясь себе, Домна проворно, как только позволяло ее грузное тело, вскочила в машину. Тяжело дыша, будто поднялась на десятый этаж, назвала адрес. Шофер участливо покосился на пассажирку.
— Что, с сердцем плохо? Может, лучше неотложку…
— Ради бога, скорее, — выдавила с трудом старуха.
Озадаченный водитель рванул машину с места. В последний момент, оглянувшись, Домна увидела, как незнакомец в сером костюме растерянно остановился, посмотрел на удаляющуюся машину, снова перебросил с руки на руку плащ и начал осторожно озираться по сторонам.
Домна Поликарповна вышла из машины за два квартала от дома. А когда вышла, на смену тревоге явилась досада. Чего она испугалась, собственно говоря? Как объяснить все происшедшее Володе?
Она особенно тщательно закрыла за собою дверь квартиры, собираясь с мыслями и подбирая аргументы для предстоящего разговора. К ее удивлению, Уткина дома не оказалось. Она присела на кухне, не понимая, куда делся ее жилец. Вот теперь-то ей в самую пору было положить под язык таблетку валидола.
Уткин пришел минут через десять, хмурый, даже злой, таким Домна Поликарповна еще никогда его не видела.
— Что произошло? Вы вели себя так, словно за вами гналась милиция.
Уткин не стал объяснять Домне, что хотел встретить ее и гостя на улице метров за сто от дома, чтобы проверить, нет ли за ними «хвоста».
— Нельзя так… — всхлипнула Домна. — Вы молоды, а я… Откуда мне знать, что это именно тот, кто вам нужен?
— Вы говорили с ним? — сдерживая раздражение, спросил Уткин.
— Да.
— Он ошибся в пароле?
— Нет.
— Так в чем дело, черт возьми? — не в силах больше сдерживать себя, крикнул он.
— Я ушла… Поверьте моему чутью… Все было как-то подозрительно похоже…
— Что похоже? Что подозрительно? — переходя на злой шепот, спрашивал Уткин. — Слушайте меня, Домна Поликарповна. К черту ваше чутье! Мне некогда разбираться в вашей нервной системе. Вы обязаны исполнять то, что я вам говорю. В противном случае ни вам, ни мне сладко не будет.
— Я знаю… Но мне показалось, что нам хотят подсунуть…
— Поменьше вникайте! Не набивайте себе цену. Знаете, что вы натворили? Теперь мне надо ждать минимум месяц, а может быть, больше. Да и не известно, чем все это кончится.
Уткин заходил по кухне от стола к плите, от плиты к столу.
— Черт бы вас подрал! Старая школа… Задрожали на первом шагу. Мне противно на вас глядеть.
— Вы не знаете чекистов, — тоже шепотом сказала Домна. — Мне показалось… Он очень похож на того, кто допрашивал меня… там, в Москве… за месяц до войны…
— Что за ерунда! Тому, кто вас тогда мог допрашивать, сейчас лет семьдесят.
Домна Поликарповна прижала обе руки к щекам, как делают молодые женщины в смущении, когда у них горит лицо. Только сейчас она сообразила, что, заподозрив в незнакомце у аптеки чекиста, совсем не учла прошедших тридцати лет.
— Сколько, по-вашему, на вид этому человеку? — раздраженно спросил Уткин.
— Лет сорок пять.
— А сколько было тому, кто вас допрашивал?
— Не знаю… Тридцать… или сорок…
Уткин даже головой покрутил от возмущения. Но что толку теперь беситься? Он спросил:
— О чем вас допрашивали?
Домна рассказала, как в сорок первом весной ее вызвали чекисты и долго расспрашивали об атташе, который — она это точно знала — занимался шпионажем, и Домна оказывала ему услуги. Но она тогда ничего не сказала…
— Вы внешность-то того, у аптеки, запомнили?
— Обыкновенная… мужчина как мужчина. Средних лет… Да я его и не разглядела как следует…
— То-то и оно-то. — Уткину все было ясно: Домна поддалась страху.
— Вы не знаете чекистов, — вновь повторила она.
— Я знаю о них значительно больше, чем вам когда-либо снилось, — сказал Уткин, глядя в окно. — Меня учили лучшие специалисты, понимаете, лучшие. И во всяком случае я знаю одно, что вся ваша осторожность не стоит и марки…
— Рубля, — поправила Домна. Она уже пришла в себя. — Пора уже привыкнуть, Володя.
— Ну, рубля, — хмурясь, согласился Уткин. «Въелись в меня марки, никак не могу отучиться», — подумал он. И сказал совсем миролюбиво: — Если мы на крючке, то с него так грубо не срываются. Можете успокоиться, этот человек свой. Такого пустяка не могли сделать…
— Видно, стара я стала. Это уже не для меня, — печально молвила Домна. — Вам нужен помощник помоложе… Есть у меня один знакомый на примете…
Уткин не слышал последних слов. Он про себя мысленно повторял: «Рубли, копейки, рубли, копейки». И вдруг вспомнил о разговоре с Борисом Петровичем после разгрузки машины, о том, как сорвались с языка эти проклятые марки… «Неужели сосед мог что-то заподозрить? — Уткин тут же успокоил себя: — Нет, нет, я тогда вышел из положения».
— Вы меня слушаете? — спросила Домна.
— Что вы сказали?
— У меня есть для вас помощник.
— Кто такой?
— Его отец в период немецкой оккупации был активным их сотрудником. Но сумел скрыться. И жил неплохо целых двадцать семь лет. А в прошлом году его взяли, приговорили к расстрелу. А сын остался, у меня адрес есть…
— Чем занимается?
— Он медицинский институт окончил, работал зубным врачом. Был замешан в какой-то афере с золотом, пять лет отсидел. Сейчас без определенных занятий.
Но Уткин опять, кажется, не слышал. Он все думал о рублях и марках, о Борисе Петровиче и о своей оплошности.
Домна Поликарповна шумно вздохнула.
— А вы откуда его знаете? — спросил Уткин.
— Я же сказала: близко знала его отца, сорок лет были друзьями. — Теперь уже настала ее очередь раздражаться. — Он из обрусевших немцев. Познакомились перед войной — он приходил в германское посольство за помощью. Стали переписываться. Потом я переехала к нему на Ставропольщину. А после войны он меня нашел здесь. Сын его, Петр, на Советскую власть и за отца зол и за себя, и при желании его легко можно прибрать к рукам.