Еще один неотразимый итальянский мачо! И на каком только Мурано таких красавчегов выдувают?
— Стефано не говорит по-французски. Только по-английски, – предупреждает Марко.
Тем лучше! Значит, я могу-таки выплюнуть в лицо халатному кавалеру все, что я о нем думаю.
— Где мой чемодан? Ты его забрал? Почему ты меня закрыл? – отмахнувшись от приветствия невыразительного колобка Стефано, делаю выпад я.
— Чемодан еще не нашли, я звонил. Закрыл по привычке. Я вижу, ты хорошо позагорала.
— А что мне еще оставалось?
Позагорала я действительно хорошо. Об этом свидетельствует жаркое покалывание, расползшееся по всему телу. По всей видимости, Бог щедро отвесил мне этот широкомасштабный ожег первой степени по принципу «до кучи».
— Я приготовлю аперитив, а вы пока тут поболтайте, – распределяет роли нахал Марко и исчезает из виду.
Я удостаиваю лысого кислой улыбки, с какой Иван Царевич глядел бы на облобызанную с лапок до головы лягушку, так и не соизволившую превратиться в нечто более человекоподобное.
— Тебе нравится Венеция? – спрашивает череп, расположившись в кресле напротив меня.
Оригинальнее вопроса придумать невозможно.
— Угу, – безэмоционально мычу я.
На этом разговор, едва затеплившись, потухает, глубоко закопавшись в пепел. Марко возвращается с подносом, на котором красуются три бокала вина, блюдечко с оливками, ломтики утреннего хлеба и брикетики масла. Вот ведь жучара, вино разлил по емкостям заранее, а бутылку заначил! Кто же так подает?
— Это наше вино, с наших виноградников, — хвастается хозяин, протягивая мне бокал.
Я отпиваю глоток и отправляю следом в рот крупную как слива оливку. Глянцевоголовый что-то спрашивает у Марко по-итальянски. Тот отвечает, ловко скручивая цепочку из непонятных слов. Мне не хочется вникать в суть их беседы. Вино заворачивает мозг в мягкое одеяло и бережно укачивает его. Мысли в голове замедляют свой ход, натыкаются друг на друга, шатаются как пьяные. Странно. Я выпила-то всего ничего, бокал вина. Детская доза. Откуда взялась эта странная парализующая усталость? Помнится, нечто подобное я испытывала, соорудив на пару с подругой в домашних условиях коктейль «Бетон». Для желающих открою секрет этого произведения чешского алкогольного искусства. Надо всего-навсего смешать «Бехеровку», своеобразный тамошний ликер, со «Спрайтом» и добавить лимон. Мы, планировавшие, дернув по стаканчику, отправиться отплясывать в клубешник, оказались на весь остаток вечера намертво прибетонеными к дивану. Помню, что даже язык ворочался с большим трудом. Итак, на сей раз имеем аналогичный эффект, превосходящий по своей силе малолетний опыт в десяток раз. Реальность расплывается передо мной, как едва законченная гуашевая картинка, на которую опрокинули стакан воды. Она не пропадает, просто отдаляется на какой-то второй или даже третий план. Я слышу итальянскую речь, вижу бледные пятна лицо, но не могу ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Больше всего мне хочется закрыть глаза, захлопнув плавающее изображение, и окончательно погрузиться в сон. На какое-то мгновение мне это, кажется, удается. Сон, впрочем, тоже оказывается жидким. Не понять, то ли сквозь прорехи сновидений проглядывает явь, толи наоборот. До меня долетают шум моторной лодки, всплески воды, обрывки непонятных фраз… «Этот свин опять куда-то уплывает» успеваю обидеться я, прежде чем снова окунуться в непроглядную мглу. Следующее озарение снисходит на меня гораздо позже, когда скрежет мотора сменяют гулкие шаги. Из темноты на секунду вырывается каменная львиная пасть. Короткими проблесками мелькают ступеньки, почерневшие от времени засовы на деревянных дверях, темная вереница коридоров. В моей голове неизвестные вредители варят какое-то отвратное вязкое зелье, помешивая время от времени концентрированный состав чугунными ложками. Похоже, что совсем скоро оно закипит. Снова черная яма и уряжающее сопение пузырьков на поверхности. Мне не нравится этот сон. Я хочу проснуться! Я силой, которой в свое время отличился Мюнхаузен, вытягиваю себя из темноты и переношу в ограниченное пространство, напоминающем шкаф. По середине деревянной дверцы выдолблено зарешеченное окошко. За ним, судя по доносящимся до меня сквозь ватную пелену полузабытья звукам что-то происходит. Проморгавшись, я вижу в центре небольшого плохо освещенного зала сгорбленную завернутую в черное фигуру. Ее неестественное положение объяснятся, вывернутыми назад руками, связанные запястья которых удерживает спускающаяся с потолка толстенная веревка. К узнице из угла, который невиден мне в следствии маломасштабности оконца, приближается мужчина в красном плаще с накинутым на голову капюшоном. «Готова ли ты сознаться в своих преступлениях?» искаженным неестественной хрипотой голосом вопрошает щеголь. Пристегнутая к потолку жертва отнекивается активно, как обвиняемые в «Модном приговоре». Нет, она не согласна с обвинением. Не разделяет она мнения притащившего ее в суд красного плаща по поводу однообразия и мрачности своего черного одеяния. Дальше, однако, события принимают совершенно непривычный оборот. Капюшон без лишних расспросов, советов и свидетельств, одним резким жестом срывает с жертвы ее рясу, являя свету полное отсутствие какого-либо, путь даже самого завалящего, нижнего белья. Похоже, мой сон из разряда просто маразматичного плавно перетекает в порнографию. Видно, полугодовое отсутствие мужчины в организме дает о себе знать таким вот подсознательным казусом. Что самое странное, однако, происходящее далее не пробуждает в моем дремлющем теле ни крупинки возбуждения. К красному карателю, который ловко сбросив плащ, предстает зрителю в том, в чем произвела его на свет мать (минус кровь, слизь и пуповина, плюс красная маска, скрывающая лицо) присоединяются еще два любителя покарать на досуге беззащитных грешниц. Несчастная в тех перерывах, кода ее рот оказывается свободен, верещит, что никаких грехов, кроме текущего, она не совершала и вообще чиста как младенец, потому как до прихода на пытки три раза помылась и дважды побрилась. «Смешались в кучу кони, люди» пузырится в кастрюле мозга лермонтовская строчка. Палачи причитаниям девицы не внемлют, сурово и местами не очень умело приводя в действие наказание. Вообще они в отличие от спортивной, подтянутой грешницы, какие-то все кургузые, пузатые и неуклюжие. Действуют неслаженно, толкая друг друга и ругаясь сквозь зубы на непонятном наречии. Возможно, именно по этому общая картина вызывает не будоражащее кровь волнение, а какую-то слабую помесь жалости и отвращения. На счастье мученицы насыщение приходит к неловким карателям в рекордно короткие сроки. Они поочередно дергаются как марионетки в руках начинающего кукловода, удовлетворенно охают-ахают и, завернувшись обратно в свои маскарадные костюмы, покидают зал суда. К наказанной подходит мужчина в гражданском, милостиво отвязывает ее, укутывает в халат и уводит. Финита ля комедия, думаю я и ошибаюсь. Дверца моего шкафа, где я прячусь, подражая известному персонажу примитивных анекдотов, неожиданно распахивается.
— Теперь твоя очередь, – грубо дергая меня за локоть, заявляет низкорослый смуглый детина с поросшим мелкой щетиной, словно кактус колючками, непривлекательным лицом.
«Мы так не договаривались!» посылаю я импульс стремительно приближающемуся к точке кипения мозгу. Пора прекращать этот балаган. АУ!? Я хочу проснуться! Но спасительная рука реальности не спешит протянуться мне на встречу и перенести меня в безопасную действительность. Кактус расторопно скручивает мои занемевшие запястья. Неестественно вывернутые назад лопатки вызывают где-то в глубине за ватной завесой еле различимый всплеск боли. Я хочу дернуться, вырваться, закричать. Но все мое существо заморожено, парализовано, связано невидимыми нитями. Ну, да, в кошмарах всегда именно так и бывает. С той лишь разницей, что в последний момент все-таки, как правило, удается пробудиться. Я не вижу себя, но судя по пробивающейся сквозь пелену прохладе, я раздета. «Сознаешься ли ты в содеянном?» гремит где-то над моей головой скрипучий голос. Он произносит слова на английском, коверкая их почти до неузнаваемости харкающим акцентом. Перед моим затуманенным взглядом мелькает темная пола рясы. Мне хочется сказать, что я не сознаюсь, что вообще эта дурацкая игра затянулась, и что пора, как говорится, и честь знать! Вместо этого из моих губ выбивается невнятное бульканье. «Ты заплатишь за свои грехи» делает вывод невидимый и эффектным движением распахивает плащ. Орудие предполагаемой расплаты оказывается в непосредственной близости с моим лицом. Когда-то во времена бессознательной, но любознательной девственности мы с подругой изучали в одном завалящем «Космополитене» манящие неизведанностью элементы взрослой жизни. Накатанная каким-то непризнанным талантом эротического жанра статья демонстрировала читателю импровизированную классификацию мужских детородных органов с картинками и придуманным автором названиями. Запомнился мне почему-то только один, самый уродливый, неестественно скрюченный образчик с язвительной этикеткой «бабка в платке». Я еще тогда подумала, что если за цветами, свиданиями, поцелуями и подарками скрывается в конечном счете вот эта старушка, то лучше уж я буду хранить добродетель до гроба. Однако судьба уберегла меня от неприятных открытий. До сего момента. Из-под полы на меня гордо смотрит та самая бабка в платке. Котел с зельем в моих недрах окончательно закипает и, готовый раствор перемахнув через край, мощной струей ударяет в горло. Я, не в силах сдержать напор, содрогаюсь всем телом, и, раскрыв рот, выплескиваю на воинственную бабуську все накопившееся в глубинах моего существа отвращение. Под возмущенные вопли обладателя врожденного уродства занавес опускается, и я вместо того, чтобы проснуться, опять проваливаюсь в колодец бессознательности.
Будит меня свербящая головная боль. Незваные гости в оранжевых касках строителей, заполонив оба полушария, дробят гидромолотом кору моего мозга. Англичане называют подобное состоящие royal hangover, французы величают gueule de bois monstrueuse, русские молча тянутся за бутылкой пива. Господи Боже мой, где же я так, извините за выражение, надралась вчера? Или сегодня. Время суток определить мне пока не удается. Как и свое место нахождения. Вроде отельный номер. Шторы плотно задвинуты, потому и не ясно, день на дворе или ночь. Возвращаемся назад по обглоданным ступенькам памяти, стараясь игнорировать настойчивый вой дрели. Марко. Особняк на Торчелло. Его лысый дружбан. Бокал вина. А дальше какие-то мутные садо-мазо забавы за гранью реальности. Брр. Приснится же такое. Должно быть, я отрубилась за столом, и Марко переместил меня в эту комнату. Превозмогая мучительно дребезжание в голове, я вылезаю из-под одеяла и, подойдя к окну, отодвигаю штору. За стеклом веселится жаркое августовское солнышко, лаская лучом мрачную улочку, настолько узкую, что обладатели 44 европейского размера и их более плотные товарищи по обжорству рискуют намертво застрять в ее чреве. За дверью слышится какое-то копошение, и я спешу нырнуть обратно в кровать, потому как в ходе путешествия до окна выяснилось, что я не одета. В комнату вопреки всем моим ожиданиям заходит девушка в длинном шелковом пеньюаре.
— Привет. Как себя чувствуешь? – спрашивает она меня по-русски.
— Голова болит, – признаюсь я, еще более озадаченная происходящим.
— Я тебе таблетку принесла. Вот, выпей.
— Ты мне сначала объясни, что происходит. Ты кто? Я где?
Девушка оставляет белую монетку лекарства и стакан воды на тумбочке и забирается в кресло, по-детски задрав вверх коленки.
— Меня Вероника зовут. Ты у меня дома. Меня попросили тебя выходить.
Присмотревшись повнимательнее, я мысленно перевожу Веронику в категорию «женщин». При дневном свете ей с легкостью можно дать тридцатник, хотя ее красивое лицо бесспорно ухожено и источает запах хорошей косметики и весомых денежных вливаний. Это белокожая брюнетка в стиле Моники Белуччи, с менее утонченными чертами чем у итальянской актрисы, зато с более утонченной фигурой.
— Кто попросил? – продолжаю допрос я, вспомнив фразу-пророчество на стене Арсенала «Something strange is happening here».
— О, это долго объяснять, – улыбается Вероника, обнажив тонкую полоску ровных жемчужно-белых зубов, – Главное, ты должна быть в форме к завтрашнему дню.
Похоже, сон окончательно перекочевал в реальность, накрепко переплетясь с ней корнями.
— Вероника, ты можешь мне объяснить, что происходит? Я приехала в Венецию на выходные в гости к одному итальянцу…
Позорненько, конечно, рассказывать малознакомой эффектной женщине про свои беспонтовые любовные передряги, но другого выхода я, даже сильно прищурившись, не вижу.
— Марко его зовут. У него вилла на Торчелло.
Очередная улыбка приютившей меня хозяйки не внушает оптимизма. В ней вибрируют жалость и насмешка.
— Ты слышала про Venise Expériences?
— Да. Это фирма Марко, которая организовывает частные туры по Венеции, – чеканю я как отличник у доски.
— В некотором роде. Во-первых, твой Марко как многие другие всего лишь шестерка, шурупчик в огромном механизме. А что касается, частных туров, тут он не соврал. Только вряд ли объяснил тебе, что эти туры в действительности подразумевают.
— И что же? – дрогнувшим и повисшим над пропастью как оступившийся канатоходец голосом вопрошаю я.
— Ну, например, то, что ты видела этой ночью.
Строители-садисты, просверлив огромные дыры в поверхности мозга, добивают молотками уцелевшие участки.
— Мне не приснилось?
Похудевшая Моника Белуччи качает головой.
— Твой Марко по всей видимости слегка с дозировкой переборщил. А, может, у тебя просто индивидуальная непереносимость препарата. Такое тоже случается, хотя и не часто.
Видя огромный вопросительный знак, в который превратилась моя физиономия, Вероника, презрительно сморщив носик, поясняет для чайника в моем лице.
— Они обычно девчонкам возбудитель подмешивают в алкоголь, испанскую мушку или что-то подобное. Таня, так называемые туры – это секс развлечения для очень состоятельных клиентов. Venise Expériences выполняет любые пожелания заказчика. И когда я говорю любые, я не преувеличиваю. Марко и ему подобные занимаются поиском и поставкой «невест». Они находят на сайтах знакомств одиноких симпатичных девушек, обещают романтический уик-энд и любовь до гроба, оплачивают билет…
А я и билет сама себе купила. Современная независимая женщина. Работорговцы на мне сэкономили.
— Разработчик (обычно это совсем не тот мужчина, чьи фотографии отправлялись по имейлу) встречает невесту в аэропорту и отвозит на виллу. Его задача – убедиться, что она подходит для работы. Прежде всего, девушка должна быть хороша собой, и к тому же они пытаются прощупать, не поставила ли соискательница романтики в известность о предстоящей поездке своих близких и друзей, которые впоследствии могут броситься на поиски и создать проблемы для организации.
По моему позвоночнику пробегает стайка ежиков-мурашек. Мне вмиг становятся понятны настойчивые расспросы Марко и его несоответствие образу интернетного героя. Перед глазами проносятся события предыдущих дней. Удовлетворенный блеск в глазах Марко, когда он «случайно» отодвинул штору передевалки. «Va bene. Ciao» Нахальный оценивающий взгляд книголюба. «Ты рассказала кому-нибудь обо мне?» «Даже маме?» Глухонемая домработница… Моя интуиция почти сразу почуяла неладное и стала пихать меня в бок локтем тревоги. А я списывала эти толчки на излишнюю чувствительность и расшатавшиеся нервы.
— И что теперь? – упавшим в пропасть голосом требую я.
— А теперь добро пожаловать в ряды жриц любви, – улыбается Вероника.
Эта ее улыбка начинает по-настоящему меня раздражать. Хочется схватить ехидную куклу за волосы и ткнуть довольным лицом о коленки. Может, тогда она волшебным образом испарится, захватив с собой хамелеона Марко и весь этот широкомасштабный бордель.
— Ну, да, конечно, – со старческим упрямым недовольством ворчу я, – Еще чего не хватало. Сейчас встану, оденусь и поеду домой. Мне на работу завтра.
— Твоя работа теперь здесь. Считай, что тебя повысили.
— Послушай, Вероника…
— Это ты меня послушай! У тебя нет ни денег, ни паспорта, ни, если уж на то пошло, одежды, – цедит сквозь зубы тюремщица, превратившись в секунду из доброго полицейского в злого, – Куда ты пойдешь?
На кудыкину гору. Знать бы только где она, и пускают ли туда наивных охотниц за итальянцами без денег, паспорта и одежды. Видя, как моя физиономия стремительно ползет вниз, Вероника немного смягчается.
— Даже не думай. Бежать смысла нет. В полиции тебя слушать не будут. Венеция – это деревня, тут все друг друга знают, все взаимосвязаны. Вчерашний спектакль, в котором ты так неудачно дебютировала, проходил во Дворце Дожей. Чуешь размах?
Чую. Глубину болота, в которое я влетела с размаху по самые уши. Господи, неужели это все происходит со мной? Сколько разговоров было в свое время о секс-рабынях, о глупых девочках, которые ехали на заработки в какую-нибудь Турцию, а попадали в плен к сутенерам. Об этом гудели газеты, стрекотал неугомонный Малахов, транслировалась мрачная документалистика, где эти самые жертвы, прячась за размазанными до неузнаваемости пятнами лиц, горевали о загубленной судьбине. «Кошмар» отстраненно думала я, переворачивая страницу, переключая канал на что-нибудь более позитивное. Все жизненные катаклизмы вроде авиакатастроф, землетрясений, потопов и попадания в рабство случались где-то далеко с кем-то другим. Опасные ветра бушевали за стеклянными стенками защитного цилиндра, в котором на бархатной подушке ценным экспонатом возлежала я. И вот, решив доказать мне иллюзорность этой воображаемой неприкосновенности, некто всесильный одним щелчком разбил стекло, сбросив меня с трона в самую гущу тех неудачливых «других».