— Есть… — выдыхает Йохан. — Есть Тивия — вымершая деревня. Если кто-нибудь нарубит дров, огонь я смогу развести. Нам до неё — около трёх часов идти. А потом, на пути в Меливерт можно найти пару-тройку домов для путников. Но, Танатос, Риферин — совсем в другой стороне!
Танатосу хочется его ударить — теперь придётся говорить это вслух. И Хелен, возможно, насторожится. Впрочем, она уже насторожилась. Смотрит выжидающе, с какой-то странной надеждой. И это просто отвратительно! Тан ненавидит, когда кто-то пытается давить на жалость. Вот его мать тоже такая же — как что-то случается, сразу начинает пытаться выставить себя несчастной и обездоленной. Будто бы кому-то есть дело до чужих бед. Будто бы кому-то не всё равно.
— Мы не пойдём туда, — уверенно произносит бывший послушник.
И тут происходит то, что он и ожидал — Хелен набрасывается на него с кулаками. Колотит. Как только может. Вкладывая в удары всю свою ярость. И откуда в ней столько силы — в этой хрупкой девчонке? Слёзы наворачиваются у неё на глаза, но она продолжает бить его своими худыми руками. Со всей силы. Со всей злобы. И откуда же в ней столько злости? И это после всего, что Толидо для неё сделал?! Какая чудовищная неблагодарность с её стороны!
— Ты обещал! Ты обещал моему отцу, что доставишь меня в Риферин! — шипит она. — Ты обещал! Ты давал клятву! Ты не можешь не доставить меня туда! Ты клялся меня спасти, а теперь поступаешь, как тебе вздумается!
Она бьёт его и бьёт. И пусть через толстый слой одежды Тан почти этого не чувствует, ситуация не кажется ему приятной. Йохан стоит рядом и смотрит. Просто наблюдает. Должно быть, не считает нужным вмешиваться. Впрочем, Толидо не уверен, что от этого горе-барда можно было бы ждать какой-то существенной помощи.
— Отцепись! — грубо отталкивает её от себя Танатос. — Я обещал твоему отцу, что выведу тебя из этих проклятых подземелий! И я вывел! А ты обещала своему отцу, что будешь во всём меня слушаться! И да, я могу поступать так, как мне вздумается! Более того — я должен думать, чтобы сделать хоть что-нибудь! И если я сказал, что мы не идём в Риферин — мы туда не идём!
Видимо, бывший послушник толкнул её слишком сильно — Хелен не удерживается на ногах и падает на снег. Должно быть, ударилась она довольно сильно — руины Авер-Кайи покрыты слоем льда, из-за чего здесь довольно скользко, пусть до этого момента всем троим удавалось оставаться на ногах. Хелен смотрит на Тана слишком зло, а во взгляде Йохана очевиден упрёк. И из-за чего? Эта гнусная девчонка первая начала его бить, почему Танатос не мог ответить ей тем же? А он даже и не ответил — лишь оттолкнул её. Да и — Толидо просто уверен в этом — ничего с этой плаксой несчастной не случится. Впрочем, возможно, стоит оправдаться. Хотя бы в глазах Йохана — вдруг этот паршивец откажется ему помогать после всей этой сцены?
— В Риферинском особняке нас будут искать в первую очередь, — говорит он уже мягче и спокойнее. — Неизвестно, сколько твоему отцу удастся тянуть время. Они умеют доставать мысли из головы. Неделя, может — две. И нас найдут. А там — знаешь, что произойдёт! Поэтому мы идём в другую сторону. Кто знает, может быть, нам удастся протянуть даже полгода. Я хочу спасти тебя от смерти, глупая девчонка. Потому что ужасно хочу спасти самого себя. И поэтому мы ни за что на свете не пойдём в Риферин. Верь мне — всё обойдётся.
Хелен смотрит на него с таким отчаянием, а Йохан в тот же миг бросается к ней и обнимает за плечи. У неё на глаза наворачиваются слёзы. Этого ещё не хватало… Танатос ненавидел, когда девчонки начинали реветь. А Хелен начинает именно реветь — уткнувшись Йохану в плечо. Толидо едва удерживается от того, чтобы не скривиться при виде этой до омерзения милой сцены. Тан всегда знал, что от этих девчонок пользы мало. Да и Йохан хорош — защитник нашёлся!
Танатосу самому почти что хочется плакать — он тоже устал, он тоже хочет согреться и заснуть. И заснуть — больше всего. Лечь на снег, нет, упасть… и заснуть. Заснуть навсегда и ничего более не чувствовать. Но он же не плачет! Он же не делает этого, потому что понимает, что это будет мешать всем им троим сейчас! И как бы ему не было холодно, голодно и страшно — Толидо ни слова об этом не говорит. Потому что всё прекрасно понимает…
— Перестань дуться на меня, — Танатос берёт Хелен за руку и помогает ей встать и опереться на его плечо. — Нам ещё нужно добраться до Тивии, так что, побереги силы. Пожалуйста, верь мне. Хотя бы сегодня.
Хелен какое-то время мнётся в нерешительности, а потом прижимается к нему. Прижимается почти с той же силой, с которой она пыталась его бить. Да что там — она и била его. Пусть и это не было слишком больно. И Тан думает — не задушить ли она его собралась, раз прибить не удалось? Впрочем, Хелен довольно скоро от него отстраняется, а потом хватает за руку. Что же… Вероятнее всего, в этот раз всё, действительно, обойдётся…
И они бредут дальше по обледенелым руинам Авер-Кайи. И Йохан снова начинает что-то рассказывать — что именно, Танатос не знает. Он и не слушает. Это и неважно — что там бард говорит… Важно то, что ближайшие четыре дня им придётся побыть одной командой. Да. Ближайшие четыре дня. Не дольше. Лишнего дня с этими сентиментальными идиотами Танатос просто не выдержит.
Комментарий к I. Глава вторая. Спасение бегством.
* Unreal – Кали
========== I. Глава третья. Тивия. ==========
Кромешная тьма… Всепоглощающий холод… Кусачий, колючий мороз, который вот-вот заберётся своей ледяной рукой под одежду и сдавит своими костлявыми пальцами шею. И бесконечный снег. И бесконечный лёд. И чёрное небо. Безграничное чёрное небо. И нескончаемая дорога. Дорога в никуда… В неизвестные дали, где вряд ли будет хоть чем-то лучше. И назад пути теперь нет. Там смерть. Верная гибель. Тогда как в неизвестных далях их может ждать какая-никакая, а жизнь…
Танатос искренне надеется, что его ждёт жизнь. Даже если жизнь эта будет полна боли и ужаса, она лучше, чем смерть. Потому что смерть — это конец… Конец всего: конец всем мечтам, всем надеждам, всем свершениям… И Танатос категорически против этого конца. Чёрт возьми, ему хочется жить, дышать, ходить. Он даже почти согласен на то, чтобы Эрментрауд отходил его палкой, но только не умирать! Какое безумие — умереть сейчас, когда имя Танатоса Толидо даже не войдёт в историю! Это глупо. И бессмысленно. До слёз бессмысленно! Почему все рассказывают сказки про одних и тех же героев и злодеев? Танатос Толидо тоже хочет, чтобы его имя воспевали в легендах. И не слишком важно в каком ключе. Пусть хоть трижды злодей — что с того? Главное, чтобы человека помнили. А добрая память… Да кому она нужна?
Когда они шли, в голове роилось множество различных надежд — на то, что, совершенно случайно, там удастся найти домик, где будет тепло, на то, что периодически в вымершей деревне кто-нибудь останавливается… По правде говоря, Танатос рассчитывал на нечто такое. Но не на полностью занесённые снегом домишки. Он думал, что здесь будет нечто похожее на ту деревню, в которой он сам вырос, но… Деревня, где родился и вырос Танатос Толидо, находилась у стен крепости Меринфорд. И пусть сама деревушка была безымянной — когда говорили о ней, следовало называть лишь саму крепость Меринфорд — там было тепло, сердобольный старик-пекарь иногда подкидывал Тану пирожки и горячий хлеб… Там почти всегда был слышен детский смех, всегда кто-то бегал, за двором старой Мансин всегда была построена снежная крепость, которую то разрушали, то строили вновь, а бабки любили рассказывать пугающие сказки о зиме, тогда как их мужья предпочитали говорить о том, как когда-то было хорошо. Когда боги ещё не прогневались на людей, когда ещё светило солнце, и было тепло… Никто из них не знал точно — когда именно солнце потухло, когда именно снег стал всем, когда одна за другой стали вымирать целые деревни, а порой и в цитаделях погибали от холода и голода все люди…
Тивия.
Вымершая деревня. Йохан говорит, что последний человек жил здесь лет десять-пятнадцать назад — не позже. Танатос уверен, что люди ушли из этого места — или умерли здесь — гораздо, гораздо раньше. Прямо посреди дороги находятся брошенные телеги, пустые бочонки, какая-то ерунда вроде прилавков с какой-то едой. Толидо думается, что надо будет поднять эту еду и попытаться разогреть. Конечно, Тивия не Авер-Кайи. Дома ещё не превратились в развалины, остались даже заборы…
Когда-то здесь жили люди. Много людей — со своими заботами и забавами… Жили и вряд ли могли подумать о приближающейся беде… Выцветшая краска покрывает кровли и заборы. Покосившиеся ставни, калитки… Скрип ставен чем-то напоминает Толидо страшилки о приведениях. Ирвин — любимый послушник Найджара — рассказывал их в огромном количестве. Танатос смело шагает по бывшей улице, тогда как Йохан пытается что-то шептать о духах и призраках. Хелен испуганно жмётся к барду. Кажется, эта девчонка доверяет ему куда больше, чем Танатосу. И Толидо не сказал бы, что это неоправданно. И, пожалуй, беглый послушник не может не согласиться с тем, что всем своим этот оборванец располагает к себе куда больше, чем сам Тан.
Бывший послушник заходит в один из заброшенных домов — жилище это, по всей видимости, принадлежало кому-то из богатых жителей деревеньки. Каменное, добротное, с хорошей дубовой дверью, которая, правда, кажется взломанной кем-то. И какие-то длинные и глубокие борозды пересекают её. Словно следы от когтей какого-то страшного животного. Животного, которое способно взломать дверь… Какой бред! Как в легендах о вендиго. Легендах о ненасытном духе, символе зимы и голода, что нападает ночью на поселения, проникает в дома и пожирает людей заживо целиком, не оставляя даже самой мелкой косточки… Должно быть, в этот дом Тивии некогда ломился голодный медведь, пробудившийся от спячки. Старики говорят, что когда-то давно зимой медведи спали. И горе было тому, кто случайно наткнётся на его берлогу… Потому что нет ничего опаснее медведя-шатуна. Только теперь все медведи такие. Должно быть, именно такой медведь и пытался тогда выбить эту дверь, а уже после кому-то из жителей пришлось взламывать замок, чтобы выпустить перепуганных хозяев дома.
Танатос не верит ни в сказки, ни в легенды, ни в пророчества. Глупости всё это.
В здании холодно почти так же, как и на улице. Разве что не чувствуется так сильно воздействие того пронизывающего ветра. Но совершенно ясно то, что спать здесь нельзя — попросту небезопасно. Потому что заснув, человек уже не сможет проснуться. Замёрзнет до смерти. Мебель валяется на полу, наполовину разломанная. И на стене красуется такой же след от когтей, какой был на двери. Что же… Значит, Тан ошибся. И замок был взломан до того, как в дом проник разъярённый медведь. Возможно даже, что в доме, когда этот лесной житель оказался здесь, уже много лет никого не было. Впрочем, должно быть, неплохо, что так много деревянной мебели в этом доме поломано. Мальчик не спеша обходит большую комнату, в которую он попал. Довольно скоро Танатос находит где-то в углу уцелевшую лавку. Чтобы передвинуть её поближе к очагу требуется много усилий. Йохан и Хелен словно застыли у входной двери. Очаг давно не затапливали. И, должно быть, чтобы отогреть комнату до удобоваримой температуры потребуется много дров… Где же их взять? Пожалуй, можно будет разломать до конца сломанные табуретки, лавки и стол, что-то, конечно, придётся разрубить на более мелкие части.
— Мы замёрзнем здесь до смерти! — почти плачет дочь жреца. — Мы обречены на верную гибель! И всё из-за тебя…
Как же сильно раздражают беглого послушника её слёзы! Как будто тяжело только ей одной! Как будто Танатос не старается изо всех сил обеспечить их общее — всех троих — выживание. Да, конечно, он совсем не ожидал, что всё будет настолько трудно. Но и Хелен стоило что-то делать, чтобы им всем было хорошо, а не без конца реветь и ныть о том как ей тяжело! И мальчику почти хочется оттаскать её хорошенечко за волосы, чтобы больше не раздражала его.
Конечно, в доме было холодно, конечно, вокруг не было ни еды, конечно, в Тивии было так безлюдно, что казалось, что во вселенной не было ни одного человека, кроме них троих — кроме Танатоса, Хелен и Йохана… Но всё же это был хоть какой-то приют. Это лучше, чем ничего. Конечно, в Дайроте они бы уже спали в тёплой горнице в доме сердобольной хозяйки. Сытые и всем довольные. И, возможно, уже завтра кто-то из жрецов так же оказался в Дайроте, убил бы ту самую сердобольную хозяйку. А послезавтра их всех сожгли бы на костре. И это — в лучшем случае. А о том, что будет с ними в худшем случае лучше даже не думать.
Тивия…
Пустые стены домов… Осиротевшие без своих хозяев жилища… Холодные, пустые и… несчастные. Мёртвые. В них нет ничего, что могло бы заставлять сердце биться чаще, что могло бы наполнять душу теплом… В нет них ничего… Они пусты и холодны. Как пусто и холодно сердце Эрментрауда. Как пусто и холодно сердце Танатоса. И совершенно безразличны ко всему, что творится вокруг. В этих зданиях нет живой души — трепещущей и горячей…
В жизни есть не только смерть и боль. Должно быть что-то ещё. Что-то хорошее, восхитительное! Что-то, из-за чего будет захватывать дух от подступившей к сердцу радости! Что-то потрясающе красивое, необыкновенное — что зажжёт в самом чёрством сердце огонь ни с чем не сравнимого азарта… Что-то, во всех смыслах, живое… Необыкновенное, невероятное, невозможное… Что-то такое, что сможет заменить всю жизнь или хотя бы сделать её прекрасной. Есть не только смерть и боль. Есть что-то ещё. Что-то, к чему Танатос стремится с самого рождения.
— Не будь плаксой, Хелен, — строго говорит Тан, обращаясь к Хелен. — Мы справимся. Со всем справимся.
Он старательно выметает из комнатушки, где им придётся остановиться, весь снег и ненужный мусор, оставляя разве редкие веточки, которые могут понадобиться при растопке. Веточки довольно тоненькие, но Танатосу кажется, что и это уже не так плохо, как казалось сначала. Он выгребает из очага снег и пепел — очевидно, хозяева не успели убрать перед своей гибелью или не озаботились этим, когда покидали деревню. Бывшему послушнику что-то кажется здесь странным, но он так и не может понять, что именно, хотя и изо всех сил старается понять…
Танатос наглухо закрывает ставни и затыкает щели первыми попавшимися под руку кусками ткани. Ветер так почти совсем перестаёт проникать. И это уже хорошо. Тану хочется это сказать, но, кинув беглый взгляд на Хелен, бывший послушник понимает, что это оправдание девочка не примет. Ей хочется, чтобы всё было готово немедленно. Она привыкла к тому, что всё в жизни даётся легко, по щелчку пальцев — но Танатос прекрасно понимает, что это далеко не так. И что для того, чтобы всё удавалось по щелчку пальцев, надо стать чудовищем…
Толидо думается, что его ранняя жизнь в деревне не прошла даром, раз он вполне сумеет наколоть дров, если только отыщет топор. Какой-нибудь маленький, но острый топорик, который потом можно будет забрать с собой… Или если Йохан поможет ему доломать мебель в этом доме. Или если Хелен перестанет ныть и займётся тем, что подыщет огниво в тех вещах, которые дал им её отец. Там точно было огниво! Танатос даже помнит, как сам держал его в руках!
Топор найти оказывается вполне посильной задачей — он оказывается в соседней комнате, дверь в которую покосилась от времени, хотя Танатосу почему-то всё время кажется, что кто-то её чуть ли не выбил. И эти следы от когтей… Они почти пугают Толидо, хотя он и старается держаться спокойно. Эта деревня пустовала столько лет — даже следы эти столь старые, — что не нужно беспокоиться о том, что медведь придёт снова. Скорее всего, всё будет хорошо. Нужно только перестать ныть и сделать свою работу. Сделать из поломанной мебели дрова оказывается ещё проще. Как будто Танатос всю жизнь только этим и занимался. Мальчику приходит в голову мысль, что топорик он обязательно заберёт с собой — такой полезный инструмент всегда может пригодиться.
Даже если огнива нет в тех запасах, что собрал для них господин Евискориа, огниво есть у Йохана. И хранит он его где-то за пазухой. Дрова бард раскладывает в очаге крайне старательно. Впрочем, Танатос ничего ему на это не говорит. Помнит, что и отец делал это так же старательно, когда топил печку в их домике.
Через некоторое время становится намного теплее. Тан садится поближе к огню и тянет руки к нему. Девочка садится на ту единственную уцелевшую лавку, а Йохан почему-то стоит, словно не в силах… Толидо задумчиво наблюдает за бардом. Ему любопытно, что именно с тем происходит.