Время, назад - Дик Филип Киндред 2 стр.

Но к тому времени — задолго, задолго до того времени — Себастьян Гермес и все остальные ныне живущие спрячутся в ждущих их матках, и матери, чьи это матки, тоже уменьшатся в размерах и спрячутся, и так далее, и так далее — если, конечно же, Хобарт был прав. Если это обращение не краткосрочно, а представляет собой один из самых гигантских космических процессов, происходящих каждые несколько миллиардов лет.

На кладбище села еще одна машина, из нее вышел низенький, сухонький отец Файн со своим всегдашним портфелем религиозных книг.

— Очень удачно, — кивнул он Тинбейну, — что вы ее услышали. Но теперь, пожалуй, вам незачем тут мерзнуть. — Он успел уже заметить погруженного в работу Линди, доктора Сайна с его черным медицинским саквояжем и, конечно же, Себастьяна Гермеса. — Дальше мы можем взять ее на себя. Спасибо за беспокойство.

— Ну ладно, здравствуйте, отец, — сказал Тинбейн. — Здравствуйте, мистер и миссис Гермес, и вы, доктор.

Затем он оглянулся на кислого, молчаливого Линди и решил его не упоминать, а повернулся и пошел к своей машине, а затем взмыл в воздух и продолжил свой патруль.

— Я подал ей воздух, — сообщил Линди; он прекратил бурить, выключил портативную бурильную установку и занялся землеройным оборудованием. — Приготовься, Сайн. — Линди надел наушники, чтобы лучше слышать погребенную. — Она очень больна и к тому же с обострением.

Он включил автокопатель, из него тут же полетела земля.

Пока Себастьян, доктор Сайн и Боб Линди извлекали гроб, Файн читал по своему молитвеннику подходящий к случаю текст, читал ясно и четко, чтобы слышала бывшая покойница:

— «Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих вознаградил меня; ибо я храню пути Господни и не был нечестивым пред Богом моим; ибо все заповеди Его предо мною, и от уставов Его я не отступал. Я был непорочен пред Ним и остерегался, чтобы не согрешить мне. И воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих пред очами Его. С милостивым Ты поступаешь милостиво…»

Дальше и дальше читал отец Файн, а работа между тем продвигалась. Все они знали этот текст наизусть, даже Боб Линди; их священник любил этот псалом и всегда читал его в этих случаях, начиная, правда, иногда с псалма девятого, но непременно к нему возвращаясь.

Боб Линди быстро отвинтил крышку гроба; она была из дешевого искусственного дерева и легко снялась. Доктор Сайн тут же выдвинулся вперед и со стетоскопом склонился над старушкой, ни на секунду не переставая с ней разговаривать. Боб Линди запустил обогревающий вентилятор и направил его поток на миссис Тилли М. Бентон; это было крайне необходимо, старорожденные всегда очень мерзли, у них развивалась фобия к холоду, которая могла сохраниться — как, например, в случае Себастьяна — на многие годы.

Когда с этой частью работы было покончено, Себастьян снова отправился бродить по кладбищу, бродить и прислушиваться. На этот раз за ним увязалась и Лотта.

— Все-таки это великое таинство, — говорила она благоговейным девчоночьим голосом. — Мне хотелось бы это нарисовать, хотелось бы уловить выражение лица, когда снимается крышка гроба. Не радость, не облегчение, а что-то такое, трудно определимое, более глубокое и более…

— Прислушайся, — прервал ее Себастьян.

— К чему?

Лотта послушно прислушалась, не слыша, очевидно, ровно ничего. Не ощущая того, в чем у него самого не было ни малейших сомнений: что рядом кто-то незримо присутствует.

— Надо будет последить за этим странным маленьким кладбищем, — сказал Себастьян. — И я бы хотел получить полный — абсолютно полный — список тех, кто здесь похоронен. — Случалось, что, изучая список, он мог догадаться — кто; это было нечто вроде экстрасенсорной способности, странное умение предугадывать назревающее воскрешение. — Напомни мне, — сказал он Лотте, — связаться с властями, ответственными за это место, и узнать, кто здесь закопан.

Один из бесценных запасников жизни, мелькнуло у него в голове. Прежние кладбища стали резервуарами пробуждающихся душ. Одна из могил выделялась особо роскошным памятником; Себастьян посветил фонариком и прочитал надпись.

Он знал латынь слишком приблизительно, чтобы перевести эпитафию, но кое-что все-таки понял. Некое такое утверждение, что все великое тоже тленно, обречено на разрушение. Что ж, думал Себастьян, теперь это уже не верно. Особенно в том, что касается великих душ. Сдается мне, что назревает возвращение именно этого Томаса Пика, а он, судя по размерам памятника и по качеству примененного камня, был какой-то заметной персоной. Да, нам следует следить за этим местом.

— Пик, — сказал он Лотте.

— А я про него читала, — загорелась Лотта. — В курсе восточной философии. Ты знаешь, кто он такой, ну, кем он был?

— Он не связан как-нибудь с Анархом, имевшим эту же фамилию?

— Юдиты, — кивнула Лотта.

— Что, этот самый культ, охвативший Свободную Негритянскую Муниципалию? Культ, которым руководит этот демагог Рэймонд Робертс? Юдиты? Так это что, этот самый Томас Пик?

Лотта прочитала даты, выбитые на памятнике, и кивнула.

— Только в те времена это не было жульничеством, так нам говорил преподаватель. И я верю, что мистический опыт юдитов действительно существует. Во всяком случае, в универ ситете нас именно так и учили. Всё едино и все едины, нет тебя и…

— Я знаю, что такое юдиты, — раздраженно отмахнулся Себастьян. — Господи, теперь я совсем не уверен, что хочу его оживлять.

— Но ведь если Анарх вернется, — заметила Лотта, — он снова возглавит юдитов, и они перестанут быть жульнической компанией.

— А ведь, пожалуй что, — заметил подошедший к ним Линди, — ты смог бы сделать себе состояние на том, что не вернул бы его в не желающий его мир. Ладно, моя часть работы закончена. Сайн вставляет ей эту подержанную электропочку, а на носилки вы ее как-нибудь без меня положите. — Он раскурил сигаретный окурок и, поеживаясь от холода, погрузился в мысли. — Так, значит, ты, Себастьян, и вправду считаешь, что это тот самый Пик и он вот-вот вернется?

— Да, — кивнул Себастьян. — Ты же знаешь мои предчувствия.

«Ведь только из-за них, — думал он, — наша фирма еще не вылетела в трубу. Именно они позволяют нам обгонять крупные заведения, позволяют получать какие ни на есть заказы… хоть что-то свыше тех крох, которые подкидывает нам полиция».

— Вот подожди, пока узнает Р. К. Бакли, — задумчиво сказал Линди. — Вот тут-то все и завертится. Уж по этому-то случаю он зашевелится; тебе бы, наверное, стоило сразу ему позвонить. Чем скорее он это узнает, тем скорее сможет сформулировать свою очередную рекламную кампанию. Да, — хохотнул Линди, — наш человек на кладбище.

— Поставлю-ка я на эту могилу жучка, — сказал, подумав, Себастьян. — Пусть слушает сердечную активность и, если что, пошлет нам сигнал.

— Ты так уверен? — нервно спросил Линди. — В смысле, ведь это же незаконно. Если лос-анджелесская полиция прознает, они могут отобрать у нас лицензию. — Его врожденная шведская осторожность мешалась со всегдашними сомнениями в экстрасенсорных предчувствиях Себастьяна. — Так что выкинь-ка лучше это из головы, ты становишься ничем не лучше Лотты. — Он дружелюбно хлопнул Лотту по спине. — Я всегда говорил себе, что не поддамся здешней унылой атмосфере. Мое дело чисто техническое: найти точное место, подать воздух, выкопать и чтобы при этом не распилить клиента пополам, поднять его на поверхность и передать доктору Сайну на починку. А ты, девочка, — повернулся он к Лотте, — ищешь в этом слишком уж глубокий смысл. Плюнь и забудь.

— Я замужем за человеком, который когда-то вот так же лежал под землей. — Голос Лотты приобрел неожиданную твердость. — Когда я родилась, Себастьян был мертв, и он оставался мертвым, пока мне не исполнилось двенадцать лет.

— Ну и что?

— Этот процесс, — сказала Лотта, — дал мне единственного в мире человека, которого я люблю, могу любить, а это — главное событие моей жизни.

Она обняла Себастьяна и тесно к нему прижалась.

— Пожалуйста, — сказал ей Себастьян, — загляни завтра во второй отдел Тематической публичной библиотеки. Нужно узнать как можно больше про Анарха Томаса Пика. Большая часть, наверное, уже уничтожена, но, возможно, у них еще остались самые ранние машинописные копии.

— А он что, — поинтересовался Линди, — и вправду имел такое значение?

— Да, — кивнула Лотта. — Но вот только… — Она смущенно замялась. — Боюсь я этой Библиотеки, очень боюсь. И ты, Себастьян, это прекрасно знаешь. Там настолько… да ладно, черт с ним, схожу.

— Вот уж в чем я с тобою согласен, — сказал Боб Линди. — Мне тоже не нравится это место, а я и был-то там всего один раз.

— Это все хобартовское обращение, — объяснил Себастьян. — Та же сила, что действует и здесь. Ты только, — повернулся он к Лотте, — постарайся не встречаться с главным библиотекарем, Мэвис Магайр. — Ему приходилось встречаться с этой женщиной в прошлом, и впечатления остались самые неприятные. Она показалась ему злой, стервозной и крайне недружелюбной. — Так что сразу иди во второй отдел.

«Не дай-то бог, — думал он, — что-нибудь у Лотты выйдет не так, и она наткнется на эту Магайр. Может, мне нужно бы самому… Да нет, — решил он, — найдет уж она как-нибудь дорогу. Ладно, риск не так уж и велик».

Глава вторая

Солнце залило комнату, и глубокий механический голос произнес:

— Ну хорошо, Эпплфорд. Время подняться и показать им, кто ты такой и на что ты способен. Большой человек Дуглас Эпплфорд, каждый это признает, я так и слышу их разговоры. Большой человек, большой талант, большая работа. Вызывающий восхищение у всех, с кем ни встретится. — Голос сделал паузу. — Ну как, проснулся?

— Да, — откликнулся Эпплфорд, еще лежа. А затем сел и прихлопнул голосистый будильник. — Доброе утро, — сказал он молчаливой квартире. — Я спал хорошо, надеюсь, и вы тоже.

Пока он недовольно вставал с кровати и брел, покачиваясь, к шкафу за умеренно грязной одеждой, в его не совсем еще проснувшемся мозгу копошилась куча проблем. Надо наконец разобраться, напомнил он сам себе, с этим Людвигом Энгом. Вчерашние завтрашние задачи стали худшими из сегодняшних. Объяснить Энгу, что из огромных тиражей его книги в мире остался всего один экземпляр. И время ему действовать, сделать то, что может сделать один лишь он. Ну и как этот Энг будет себя чувствовать? Ведь иногда изобретатели не хотят спокойно сесть и сделать свое дело. Ладно, решил он, пусть с этим разбирается Совет искоренителей. Это их проблема, а не его. Найдя измятую, с пятнами красную рубашку, он надел ее, скинув предварительно верхнюю часть пижамы. С брюками было сложнее, пришлось покопаться в корзине.

А теперь пакетик щетины.

Больше всего мне бы хотелось, думал Эпплфорд, шлепая босыми ногами к ванной, пересечь ЗСШ на трамвае. Вот бы здорово. Он умылся над раковиной, намылился клейкой пеной, открыл пакетик и уверенными движениями распределил щетину по подбородку, скулам и шее; она тут же пристала. Ну вот теперь, думал он, глядя на свое отражение, я вполне готов к этой поездке на трамвае — или буду готов, как только поглощу свою порцию согума.

Включив автоматическую согумную трубку — новейшей модели, — он принял солидную кучу и удовлетворенно вздохнул, все это время просматривая спортивные страницы «Лос-Анджелес таймс». Затем он пошел на кухню и начал наполнять испачканные тарелки; вскоре перед ним были тарелка супа, телячья отбивная, зеленый горошек, марсианский синий мох с яичным соусом и чашка горячего кофе. Все эти блюда он собрал, вытащил из-под них тарелки, проверив попутно, не видит ли кто в окно, быстро-быстро разложил всю еду по соответствующим упаковкам и попрятал их в шкаф и холодильник. На часах было восемь тридцать, до работы оставалось пятнадцать минут. Нет никакого смысла особенно торопиться, второй отдел Тематической публичной библиотеки никуда от него не убежит.

Чтобы добраться до второго отдела, ему потребовались долгие годы. И теперь в качестве награды ему приходилось ежедневно общаться с дичайшей россыпью мрачных, хамоватых изобретателей, которые тянули с предписанным им и — согласно решению искоров — обязательным конечным уничтожением единственной оставшейся машинописной копии тех работ, с которыми связывались их имена — связывались в результате процесса, не совсем понятного ни Эпплфорду, ни всем этим изобретателям. А вот Совет, видимо, понимал, почему этот конкретный изобретатель получал это конкретное задание, а не какое-нибудь совсем другое. Возьмем, к примеру, Энга и его «КАК Я ИЗГОТОВИЛ В СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ У СЕБЯ В ГАРАЖЕ ИЗ ПОДРУЧНЫХ МАТЕРИАЛОВ СВОЮ СОБСТВЕННУЮ ШВАББЛУ». Да, подумал Эпплфорд, досматривая газету, серьезная ответственность. После того как Энг завершит процесс, в мире не останется ни одной швабблы, если только эти жулики из СНМ не припрятали где-нибудь парочку. Хотя последний экземпляр Энговой книжки все еще где-то существовал, самому Эпплфорду как-то даже и не вспоминалось, на что похожа шваббла. Маленькая? Квадратная? А может, здоровенная и круглая? Хмм. Он отложил газету и потер ладонью лоб, пытаясь вызвать перед глазами изображение этого устройства, пока это все еще возможно. Потому что, как только Энг превратит последний машинописный экземпляр в новенькую шелковую чернильную ленту, толстую пачку писчей бумаги и тоненькую пачку новой копирки, исчезнут последние шансы для него или кого-нибудь другого вспомнить эту книгу и описанный в ней механизм, широко когда-то распространенный и очень полезный.

Но это будет еще не скоро, ведь Энгу придется стирать машинопись строчку за строчкой, букву за буквой, с ней нельзя обойтись так, как обходятся с грудами печатных экземпляров. Все это делается очень просто, пока дело не дойдет до последней машинописи, а уж тогда… ну что ж, Энгу заплатят за это огромный гонорар плюс…

Видеофон, стоявший на кухонном столике, соскочил с рычагов, и из него донесся резкий визгливый голос:

— До свидания, Дуг.

Голос женский и к тому же знакомый.

— До свидания, — сказал Эпплфорд, поднося трубку к уху.

— Я люблю тебя, Дуг, — констатировала Карис Макфадден, задыхаясь от избытка чувств. — А ты, ты меня любишь?

— Да, я тоже тебя люблю, — сказал Эпплфорд. — Когда я встречался с тобой последний раз? Надеюсь, это будет скоро. Ну скажи мне, что скоро.

— Скорее всего, сегодня, — сказала Карис. — После работы. Тут есть один человек, с которым я хотела бы тебя свести. Почти неизвестный ученый, который хочет обеспечить официальное искоренение своей работы на тему, представь себе, психогенных причин смерти от поражения метеоритом. Я сказала ему, что, раз ты работаешь во втором отделе…

— Скажи ему, пусть искореняет своими собственными силами и за свой собственный счет.

— Но это же не престижно. — Лицо Карис на экране стало умоляющим. — Ну правда, Дуг, такие теории разведены, что вообще ничего не поймешь. А этот самый осел, этот Ленс Арбутнот…

— Это что, так его звать?

Имя почти его убедило. Почти, но не совсем. За один рядовой рабочий день к ним поступала уйма подобных прошений, и каждое из них, без единственного исключения, — от социально опасного свихнутого изобретателя с совершенно невозможным именем. Эпплфорд занимал свое место во втором отделе слишком уж долго, чтобы легко попасться в силок. И все равно он должен был этим заняться, на этом настаивали вся его этика, вся его ответственность перед обществом. Он глубоко вздохнул.