Старый дом бабушки Маргерит был точно таким, как помнили его Билл и Том. Все осталось на своих местах – и темные деревянные полы, и лестница на второй этаж, и красиво оформленные картинки на ботаническую тему на стенах. И запах был прежним – сухого дерева, вкусной еды, едва ощутимо – ароматических палочек, которые бабуля жгла в спальне. Хвойный терпкий аромат прислоненной к входной двери живой ели, шлейф корицы и ванили из кухни, чего-то жареного и печеного добавляли праздника знакомым ощущениям – приближался сочельник.
Не сговариваясь, близнецы поволокли тяжелые сумки на второй этаж, по знакомому с детства коридорчику в угловую комнату с красивым винтажным окном в эркере. Это было их убежище, маленькое, уютное, где находились только две кровати и стол, где летом в распахнутые окна нахально лезли ветки с темными вишнями. Переспелые ягоды падали на разбросанные по письменному столу листы со свежими рифмами, добавляя кровавой романтики первым музыкальным опытам мальчишек. Диски, журналы и потрепанные плюшевые мишки все так же размещались на одной полке, вперемешку.
Повзрослевшие братья уселись на свои кровати, осмотрелись, вдруг заметив словно сократившееся пространство вокруг.
- Это мы совсем выросли, – печально заметил Том.
Билл машинально пошарил под подушкой, вытащил помятый журнал с грудастой брюнеткой на обложке.
- Наверное, в данной реальности это твоя постель, – усмехнулся он.
Близнецы быстро переоделись в одинаковые майки и домашние штаны и с топотом спустились в гостиную – помогать и общаться.
Бабушка, мама и Гордон были привычными и абсолютно родными, Билл и Том моментально почувствовали знакомые волны любви и приязни. Разница ощущалась в мелочах: мама мимоходом касалась рук и плеч Билла, бабушка гладила по волосам, обращаясь с просьбами что-то подать или принести на кухню. Парень оказался не готов к родственным ласкам и едва сдерживался, чтобы не отскакивать от тянущихся рук. Не то, чтобы ему было неприятно, но раньше «нежности с мамочкой» считались привилегией Тома. Младшего близнеца с детства тискали и умилялись, старший же рос суровым мужчиной и гордился своей отстраненностью. Теперь Тома задействовали по-другому – прогулять по заснеженному непогодой двору собак, перетащить с Гордоном стол, принести сухих дров из коридора – бабушка по старинке и для «духа Рождества» решила затопить камин в гостиной. Билл порывался помочь, но Том едва заметно качал головой, без видимых усилий справлялся с нагрузкой. Братья очень не хотели произвести на близких людей странное впечатление. Несмотря на актерский талант и достаточный опыт, лицедейство давалось с трудом – парни не привыкли притворяться дома. Билл видел, как брат непроизвольно поджимал нижнюю губу и чувствовал, что Тому не хватало обычной маминой ласки, внимания бабушки, суеты на кухне.
- В нижнем ящике комода, – тихо подсказал Том, когда Билла отправили в бабушкину комнату за нарядной скатертью. Старший благодарно улыбнулся:
- Ты же хитрый, Томше, подлезь маме под руку, как в детстве, а удобный момент я тебе устрою, – и подмигнул.
Том вспомнил и засмеялся.
Когда Симона в очередной раз протянула ладонь, чтобы потрепать сына по коротким черным волосам, Билл будто невзначай отстранился к вдруг ставшей необходимой пепельнице, а под ласковой рукой оказалась переплетенная косичками макушка. Женщина провела пальцами по затейливым проборам. Том не отстранился, изображая взрослого мужчину, напротив – смешно сморщил аккуратный нос и прижался к маме.
- Ты у меня, оказывается, тоже ласкуша, – удивилась Симона, аккуратно гладя тугие косички. Том довольно сощурился. Билл не выдержал идиллии и, хихикая, подставил голову под другую мамину ладонь.
Бабушка, выйдя в гостиную из кухни, застала удивительную картину всеобщей гармонии и от умиления чуть не выронила стопку фамильных тарелок из тончайшего фарфора.
Одетый в цветастую рубаху Гордон состругивал ствол ели, подстраивая под размер старинной кованой крестовины. В комнате пахло свежей теплой смолкой и хвоей.
Билл удерживал дерево под нижние ветви, презрительно отказавшись от рукавиц, которые специально принесла мама.
- У тебя же маникюр! – снова удивилась Симона. – Испортишь руки смолой.
Билл поднес ладонь к носу, мечтательно вдохнул.
- Зато как пахнет…
Том проследил взглядом за жестом брата и облизнулся.
- Держи ровней! – строго заметил ему Гордон, пристраивая ель в крестовину. – Нет, не входит…
- Может, померить сначала? – предложил Билл.
Отчим внимательно посмотрел на юношу.
- Это не наш метод. Только на глазок и без всякой примерки!
Том радостно закивал брейдами, соображая, что Гордон уже отметил грядущее Рождество с друганами-музыкантами.
- У тебя фенька новенькая? – поинтересовался Билл, заметив на шее у мужчины, под рубахой, нечто красочное, зубастое, лоскутно-кожаное.
- Эээ, дорогой товарищ, это – индейский амулет. Друг привез из Мексики.
Свободной от елки рукой Гордон вытащил из выреза рубахи кого-то оскаленного и косматого на кожаном шнурке.
- Это кто? Дракон что ли? – разглядывая неведомую зверушку, предположил Том.
- Да нет… как его… – отчим напрягся, – Кетцен… фу ты дьявол… Кетцаклен… котлен…*
- Не ломай язык, – посоветовал Билл.
- Короче, национальный ацтекский пернатый змей! – сдался Гордон. – Олицетворение сил природы! Сувенир, разумеется. Упаси Боже настоящую мексиканскую штучку на себя нацепить!
- А мы когда там были… – начал Том, покосившись на брата, – слышали, что парень один амулет сломал…
- Реальный индейский? – живо заинтересовался отчим.
Том отстраненно пожал плечами.
- А фиг его знает, не разбирались же. Выглядел вроде старым. Но парень вдруг оказался как не в своем мире – все словно на месте, а не так. И люди знакомые его воспринимают, как будто он совсем другую жизнь жил. Тот чувак так и не понял, то ли он с ума внезапно сошел, то ли реальность резко изменилась.
Гордон потер лоб.
- Парень еще легко отделался. Мог бы и вовсе застрять между мирами. Значит, что-то совпало в обеих реальностях или просто невероятно повезло. Ацтеки и прочие инки были большими мастерами по путешествиям в пространстве и времени, как бы фантастично это не звучало. Я ведь неспроста предупреждал, когда вы туда отправились, чтобы ни к чему, что выглядит даже приблизительно старым и индейским не прикасались!
- Хотите глинтвейна? – вовремя появилась из кухни мама.
- Хотим! – хором отозвались близнецы. Им срочно требовалось отвлечься.
Пока Гордон помогал супруге с дымящимся напитком, Билл и Том обменялись многозначительными взглядами.
- Ты веришь? – одними губами спросил Том, показывая глазами на яркий амулет.
Билл усмехнулся.
- Я бы не придавал словам Гордона большого значения. Учение дона Хуана** не пошло ему на пользу.
Том засмеялся, вспоминая загруженного отчима с толстенной книжкой в вырвиглазной обложке, привлек к себе внимание родственников и первым получил большую кружку горячего вина со специями.
К вечеру высокую елку торжественно установили в углу гостиной и украсили старинными игрушками семьи Каулитц и хэндмейдными поделками Симоны. Разноцветная гирлянда в виде уличных фонариков была той же, из детства. Над празднично сервированным столом плыли восхитительные запахи. Фрау Маргерит Каулитц слыла отменной кулинаркой и презирала новомодную тенденцию питаться вне дома. Сладкая терпкость горячего глинтвейна оттеняла ароматы традиционной запеченной утки с яблоками, картофельного и сырного салатов, жареных каштанов и приготовленных специально для внуков фаршированной рыбы и сливового пирога по фирменному рецепту. Не отказывая себе в удовольствии, Билл и Том включились в праздник, быстро наелись, одномоментно откинулись на спинки стульев и блаженно замерли.
Гордон перебирал струны гитары, мурлыча под нос первую строку известной каждому немцу песенки.
- Oh Tannenbaum, оh Tannenbaum, wie treu sind deine Blaetter…
Том вдруг весело тряхнул брейдами, высоко и чисто повторил музыкальную фразу:
- Oh Tannenbaum, оh Tannenbaum, wie treu sind deine Blaetter…
Неожиданно для себя Билл вплел свой более низкий и сложный голос в вокал близнеца:
- Du gruenst nicht nur zur Sommerzeit,
Nein auch im Winter wenn es schneit…
- Oh Tannenbaum wie treu sind deine Blaetter, – закончили все хором.
Фрау Симона и фрау Маргерит наблюдали за спонтанным представлением, широко раскрыв глаза.
Гордон без паузы начал вступление к “Stille Nacht”. Не смотря друг на друга, но ощущая себя одним организмом, близнецы дуэтом безукоризненно пропели всю рождественскую балладу, интуитивно раскладывая строки на два голоса.
В камине потрескивали дрова. Мама и бабушка утирали слезы.
Внезапно Билл получил почти чувственное наслаждение от вокального соединения с братом. По телу заструилась приятная нега, в голове еще звучали их голоса, сплетенные в небывалой гармонии. Тонкие горячие пальцы стиснули ладонь, и Билл догадался, что Том ощущал то же самое – карие глаза близнеца были наполнены карамельно-медовым удовольствием. Сладкая дрожь иголками просыпалась вдоль позвоночника.
- Только сейчас я понял, почему так много народу сходит по вам с ума, – усмехнулся Гордон и потянулся за второй порцией утки.
Разговоры стихли далеко за полночь. Праздничный ужин съели, собаки дремали у камина, в котором тускло светились не прогоревшие угли. Гордон прикорнул в углу дивана, сморенный обильной трапезой. Мама и бабушка сонно обсуждали какие-то женские новости. Близнецы тихо выбрались из-за стола.
- Мы спать пойдем, – сообщил Билл маме. Симона расцеловала сыновей в щеки.
- Счастливого Рождества, мои дорогие мальчики.
Темный дом наполнился привычным спокойствием. Биллу казалось, что шум воды из душа звучал, как водопад Виктория, а от скрипа старого пола под осторожными шагами вот-вот проснутся собаки, и бабушка прибежит узнать, кто так оглушительно топает над головой. Билл плотно прикрыл дверь, повернул старую защелку и внезапно оказался в объятиях близнеца. Том ухватил брата за майку, ткнулся губами в щеку, потом добрался до рта, жарко шепнул:
- С Рождеством.
Билл только выдохнул – близнец опередил его с поцелуем, мечта о котором почему-то будоражила воображение еще с праздничного ужина. Не под омелой, а в темноте спальни, как продолжение песни на двоих. Ново, непонятно, неправильно и одновременно так правильно и идеально, что Биллу хотелось смеяться от счастья, когда Том ласкал его губы мягкими и неожиданно нежными губами. Сколько прошло времени – Билл потерял счет мгновениям, так было сладко и упоительно. Просто поцелуй – ничего особенного, движение губ по губам, смешанное дыхание, лишь быстрая прелюдия к чему-то большему… Но Билл не мог оторваться от близнеца, на секунду отстранялся, чтобы взглянуть в сияющие глаза, запечатлеть в памяти ускользающий миг и вновь припасть к родным, припухшим, с теплой подковкой-пирсингом... Никогда раньше Билл не переживал такого сумасшедшего чувства обожания младшего брата.
- Я от тебя пьяный, – едва слышно сообщил Том.
Билл предостерегающе приложил пальцы к братским губам – стены в доме были тонкими, а сон мамы и бабушки чрезвычайно чутким. Том невидимо улыбнулся в темноте, влажно облизал тонкие пальцы. Билл еле сдержал стон – от действий близнеца кровь прилила совсем не к тем местам. Трикотаж белья мучительно натянулся в паху. Том быстро избавился от майки и спортивных брюк. Мотнул головой, откидывая длинные косички за спину, демонстративно погладил себя по заметно оттопыренным эрекцией трусам.
- Хочешь сказать, что так возбудился от одного поцелуя? – недоверчиво спросил Билл.
- Много ли мне надо, неопытному? – с придыханием отозвался Том.
- Неопытному… – мучительно вспоминая эротическое шоу блистательного Томаса Каулитца–укротителя-анальных-шариков, повторил Билл.
Том нахально запустил одну руку в свои трусы, очевидно сжимая там напряженный член, другой же сноровисто залез в боксеры к старшему брату. У Билла перехватило дыхание от наглости и возбуждающей волны, когда чужая влажная ладонь умело прошлась по твердому стволу. Он тут же ухватил Тома за бедра, сжимая пальцы – желание потискать младшего брата накатывало на Билла уже несколько дней, однако реализовать все никак не предоставлялось возможности. По здравому размышлению, и сейчас время было совершенно неподходящим – комната запиралась на хлипкий замок, и родственники могли запросто заглянуть, проверяя сон мальчишек. Тома, очевидно, эта проблема совсем не волновала – потеребив братский член и добившись каменной эрекции, он вытащил шуструю ладонь, обеими руками приспустил боксеры. Билл машинально повторил движение близнеца, стащив с его бедер трусы. Возбуждение оказалось резким и сумасшедшим, словно в слюне Тома находился редкий афродизиак, передавшийся в поцелуе старшему близнецу. Биллу вдруг стало наплевать на конспирацию, лишь бы слышать прерывистое дыхание, осязать волнующий запах сексуального желания, ощущать ладонью теплую кожу. Закатывая глаза, Том резко и быстро двигал рукой по вертикально стоящему члену брата, будто боясь, что наваждение вот-вот отпустит, и Билл оттолкнет, запретит, ударит. Билл чувствовал его наслаждение, восторг и страх, ведь это был первый раз, когда младший близнец так ласкал старшего. Словно повинуясь некоему закону гармонии, Билл протянул ладонь, касаясь горячего напряженного органа брата. Том тихо всхлипнул, толкнулся бедрами. Они моментально синхронизировали движения, будто в искусно поставленном танце удовольствия. Том точно также невесомо и сладко поглаживал близнеца по бедру, как Билл, в том же темпе, откликаясь на малейшие изменения ритма. Они молча смотрели друг на друга – в чуть удивленные, с налетом неведомого ранее наслаждения лица, в почерневшие глаза и дрожащие нацелованные губы. И одновременно испытали оргазм, когда тела словно прошила электрическая искра, от макушки по позвоночникам, сплавила воедино, перемешивая белую сперму. Том, стараясь не закричать, вцепился зубами в плечо старшего брата. Билл широко раскрыл глаза, морщась и закусывая губы – орать было нельзя, а впиваться зубами или ногтями в молча стонущего Тома он себе не позволил. Восторг оказался длительным и неожиданным – Билл не мог припомнить, переживал ли ранее что-либо подобное, так сильно и – вместе.
- Мои желания под Рождество всегда сбываются… – прошептал Том, размазывая по плоскому животу липкие кляксы семени.
У Билла хватило сил лишь на то, чтобы удовлетворенно чмокнуть близнеца в губы и доползти до постели. Серьезные размышления о происходящем между ними безобразии снова откладывались на неопределенное время.
Сразу после бурного празднования Нового 2011 года близнецы вернулись в Лос-Анджелес.
В первый же день Том радостно унесся на домашнюю тренировку в оборудованный специально для этого спортзал, а Билл меланхолично завис на пустой кухне. Стерильно пустой. Вариантов представлялось несколько – дождаться, пока Том потягает железо, проголодается, и тогда вытащить его до ближайшего кафе; выехать за продуктами самому или сделать заказ по интернету. Парень задумчиво посмотрел через стеклянные двери на окружающий оазис и бассейн, неторопливо решая задачу. Калифорнийское теплое солнце настраивало на сиесту. Билл почти пришел к варианту тупо позвонить Йосту и попросить заказать еду, как случалось уже не раз, но тут заметил новую фигуру. Фигура была женской и двигалась от охраняемого входа, огибая бассейн, прямиком к дому. Билл по-джентельменски распахнул перед незнакомкой двери, справедливо полагая, что бдительная охрана не пропустила бы неопознанную барышню. Парень сначала по-мужски, а потом профессионально оценил девушку – немного старше его, среднего роста, стройная и смуглая, экзотически яркая от смешения кровей, то ли латиноамериканской, то ли азиатской, но красота была явно доработана искусным пластическим хирургом – слишком пухлые губы и аккуратный носик, да и грудь великовата для тонкого силуэта. Билл тут же сообразил, что, по-видимому, это и есть подставная пассия Тома, как её…