– Я ему, падле, укушу, щас все зубы посчитаю! – огрызнулся Рэмбо и продолжал топтаться на месте.
– Кончай базар, поднимай!
– А на хрена?
– Ну не на карачках же перед ним ползать. Поднимай и тащи его в кресло! – прикрикнул Крест.
Рэмбо ринулся к Раздольнову наступил ему на руку, выдернул пистолет из кобуры, отбросил в сторону, схватил в охапку и швырнул в кресло. Отчаяние придало Раздольнову силы, он яростно сопротивлялся. На помощь Рэмбо пришел Крест. Вдвоем они, наконец, смогли побороть его и телефонным шнуром привязали к спинке кресла. Борьба с Раздольновым отняла у Креста немало сил, сказывалось недавнее ранение, и он отвалился на диван. Минуту-другую в спальне были слышны его тяжелое дыхание и всхлипы Виктории. Она с ужасом наблюдала за происходящим, ее била мелкая дрожь, а с побелевших губ срывались всхлипы и стоны.
– Заглохни, сука! – рявкнул на нее киллер со жгуче-черной шевелюрой, ухватил ее за волосы и спросил: – Крест, а шо с этой куклой делать?
– Не надо! Не надо! Пожалейте! – взмолилась Виктория.
– Заткнись! – прикрикнул на нее Крест и приказал: – Бес, тащи ее в ванну и заткни!
– А может сначала трахнуть? – осклабился тот и облапал Викторию.
Она забилась в истерике.
– Да заткни же ты ее! – заорал Крест.
Бес лапищей зажал рот Виктории, забросил на плечо и потащил в ванну.
– Оставьте, она не при делах, – пытался защитить ее Раздольнов.
– То же мне, Ромео нашелся, тебя забыли спросить! – с ухмылкой бросил Крест, достал из пачки сигарету и закурил.
Сквозь кольца сизого дыма на Раздольнова смотрели пустые глаза. В них он увидел холодное презрение. Глубоко затянувшись, Крест резко наклонился к нему и, выдохнув в лицо, спросил:
– Ну чо, Колян, будем базарить по-хорошему или как?
Раздольнов заскрипел зубами и ненавидящим взглядом полоснул Креста.
– Ага, значит по-плохому, – процедил тот и обрушил на него град ударов.
Рэмбо подпер кресло, чтобы оно не опрокинулось. Пудовые кулаки Креста превращали лицо Раздольнова в кровавую маску, голова под ударами болталась как у тряпичной куклы. У него уже не осталось сил даже на проклятия, перед глазами плыли стены, потолок и, как сквозь вату, доносились истошные вопли.
– Колись, сука! Расскажешь – умрешь по-человечески! Рогами будешь упираться, душу с потрохами вытащу!
– Че…го… н…адо? – с трудом выговорил Раздольнов.
– Вот это другое дело, и чо упирался? У меня языки все развязывают, папаша Мюллер отдыхает! – бахвалился Крест, вытер кровь с кулаков о рубашку Раздольнова и позвал: – Босс, заходи! Клиент готов.
В коридоре раздались тяжелые шаги. Раздольнов с трудом поднял голову. Перед глазами в дверном проеме двоился мужской силуэт. Он пытался рассмотреть того, кто стал виновником его мучений, но большие темные очки и широкополая шляпа закрывали лицо. Новый хозяин Креста обошел лужу крови, сел в кресло, долго вглядывался в Раздольнова и с заметным акцентом произнес:
– Я сожалею, Николай Павлович, что так все сложилось. Вы сделали неправильный выбор.
– Кт-о ты? – кровь и сломанные зубы мешали говорить Раздольнову.
– Это не имеет значения. Я могу обещать вам только одно, если вы назовете имя того, кто провалил нашего агента Беднова и кто на самом деле Карпов, то ваши мучения прекратятся.
Раздольнов глубоко вдохнул и зашелся в кашле. Хозяин Креста кивнул головой. Тот налил воды в стакан и подал. Раздольнов выпил, но так и не проронил ни слова. Молчание затянулось. Терпение у Креста иссякло, и он снова насел на него.
– Давай, колись, Колян! Время – бабки!
Раздольнов сплюнул на пол сукровицу и просипел:
– На – гнись.
– Чо?
– На – гнись.
– Может еще на колени стать?
– Н – иже! Н – иже, – твердил Раздольнов.
– Взасос что-ли целоваться? – осклабился Крест, но наклонился.
Раздольнов вытянулся в струну и остатками зубов впился ему в нос. Крест взревел от боли и обрушил на него град ударов. Под этим бешенным натиском кресло закачалось и опрокинулось на пол. Рэмбо и Бес с трудом оттащили Креста от Раздольнова. Тот надолго потерял сознание, а когда пришел в себя, пытка возобновилась.
За окном давно наступила глубокая ночь, а мучителям Раздольнова так и не удалось выяснить у него причину провала агента ЦРУ Беднова. Не смогли они узнать имен российских инженеров и конструкторов, занимающихся разработкой новейших ракетных двигателей. Потерпели неудачу попытки Креста вырвать у Раздольнова тайну банковских вкладов в Италии и Швейцарии. Озверев, он продолжил пытку. Новая порция воды смыла с лица Раздольнова кровь и приторным ручейком заструилась по губам. У него только и осталось сил на то, чтобы выплюнуть сгустки крови и остатки зубов в ненавистную рожу Креста. Последнее, что увидел перед собой «титановый король» Урала и невольный участник шпионских игр ЦРУ – Николай Раздольнов – был темный зев пистолета и ослепительная вспышка выстрела.
На следующий день ежедневная газета города Лозанны «Вэн-катр-эры» (24 часа) в рубрике происшествия сообщила:
«…Вчера, в одном из фешенебельных районов Лозанны, в своем офисе был застрелен влиятельный бизнесмен из России, глава холдинга «Урал-Грейт» Николай Раздольнов. В ходе осмотра помещений полиция обнаружила тела еще троих человек: начальника его личной охраны – Анатолия Совакова, более известного в криминальных кругах как Сова, телохранителя Владимира Стрельцова и секретаря Виктории Серовой».
Глава 2
Россия. Москва.
Сентябрь 1993 года…
В последние ненастные сентябрьские дни 1993 года ядовито-желтый особняк посольства США на улице Чайковского в Москве напоминал собой растревоженное осиное гнездо, и тому были причины. Россия и ее столица – Москва переживали очередной драматический виток политического противостояния. Президент Ельцин и его команда сошлись в непримиримой схватке за власть со своими оппонентами из Верховного Совета. Никто не хотел уступать, и тогда на смену грозным заявлениям пришло бряцание оружием. Вокруг здания Верховного Совета возникли баррикады и заслоны из ОМОНа. В ответ парламентарии отрешили от власти Ельцина и призвали на помощь своих сторонников. Президент закусил удила, и мрачная тень гражданской войны грозными всполохами озарила кремлевские стены. В этой обстановке очередь у дверей американского посольства из желающих покинуть раздираемую противоречиями Россию стала еще длиннее.
28 сентября в ней томился кандидат технических наук, старший научный сотрудник закрытого научно-исследовательского института (НИИ) Военно-Морского флота России 57-летний Моисей Финкель. В отличие от своего знаменитого тезки у него не было в запасе 40 лет, чтобы ждать того часа, когда нога коснется «земли обетованной». Он рвался поскорее покинуть Россию, погрузившуюся в пучину лихолетья, косился на постового милиционера и опасался, что тот не допустит его к заветной двери, ведущей в западный «рай».
Мучительно медленно тянулось время. Ноги Финкеля гудели от усталости, а в желудке противно сосало. Он бросал тоскливые взгляды то на часы, то на небо, которое затянули свинцовые тучи. Моросящий дождь перешел в ливень. Пытаясь укрыться от непогоды и пронизывающего северного ветра, кандидаты на выезд робко жались к стенам. Стрелки часов нехотя ползли по циферблату, когда, наконец, Финкель добрался до двери посольства. Постовой милиционер усталым взглядом скользнул по скрюченной от холода фигуре разработчика российских атомных субмарин, ничего не сказал и отступил в сторону.
В тот момент Финкелю, проработавшему более тридцати лет в особо режимном НИИ, все происходящее, вероятно, показалось чудом. Перед ним – обладателем важнейших государственных секретов, открылся вход в запретный мир, завлекательно сверкающий яркими красками западной рекламы. Он робко переступил порог и настороженным взглядом окинул зал. Казенная мебель и оловянные глаза сотрудников посольства напоминали ему родной отдел кадров и режимно-секретную часть. Помявшись, он просеменил к перегородке, склонился к окошку и увидел перед собой матовую лысину американского чиновника. Тот поднял голову и строго посмотрел на него. Финкель поежился и подал документы.
Американец, полистав паспорт, снял трубку, кому-то позвонил и затем снова зарылся в бумаги. Прошла минута, другая, пауза затягивалась. Финкель занервничал и в душе пожалел, что написал письмо в посольство США в Москве с просьбой о содействии в выезде его семьи из России. Он бросал тоскливые взгляды на входную дверь и подумывал дать задний ход, но тут произошло второе за день чудо. Впервые за все годы его выделили из общей серой массы и удостоили персональным вниманием.
За спиной лысого американца появился спортивного сложения, лет тридцати пяти «дэнди» в очках, за дымчатыми стекляшками которых прятался проницательный взгляд. Представившись как «господин Джон Кит» – третий секретарь консульского отдела посольства США в Москве, он до поры до времени скрывал свое истинное лицо. И тому были веские причины. Джон Саттер, таково на самом деле было его имя, являлся ведущим сотрудником посольской резидентуры ЦРУ. Поздоровавшись на отменном русском языке, он предложил Финкелю побеседовать в другом, более располагающем к разговору месте. Тот, помявшись, согласился.
Они проследовали по длинному коридору первого этажа и остановились в торце, перед массивной металлической дверью. Саттер набрал код, дверь бесшумно открылась, и широким жестом пригласил пройти. Финкель с опаской переступил порог и оказался в небольшой комнате чем-то напоминающей шкатулку. Действительно, то была «особая шкатулка ЦРУ», в ней мастера шпионажа с помощью скрытых микрофонов и видеокамер «прокручивали» и «просвечивали» будущих своих агентов. Финкель робко присел на краешек дивана и с возрастающим удивлением наблюдал за действиями «Кита» – Саттера. Тот выкатил из-за стойки бара столик с набором напитков и поинтересовался:
– Что будите пить, Моисей? Есть кофе, чай, кола, вода.
У Финкеля голова шла кругом. Любезность американца и тон разговора сбивали его с толку. Саттер подмигнул ему и спросил:
– А может русскую водку?
– Нет, нет!
– Понимаю вас. Она, как это говорится у русских, за 57 лет сидит у вас в печенках.
– Извините, Джон, но я не русский, я еврей, – напомнил Финкель.
– Не обижайтесь, Моисей, это было образное выражение. И все-таки, рекомендую вам что-нибудь выпить. Погода отвратительная, как бы вы не заболели.
– В таком случае, если не возражаете, кофе, – согласился Финкель.
– О’кей, какие могут быть возражения! – живо откликнулся Саттер и занялся его приготовлением.
Обыденность всего происходящего внесли спокойствие в смятенную душу Финкеля. Горячий, ароматный кофе, хороший русский язык и обходительные манеры американца располагали к откровенному разговору. Саттер с участием выслушал эмоциональный рассказ Финкеля о сложном положении семьи и согласился с его мнением о бесперспективности дальнейшей жизни в раздираемой противоречиями России. С пониманием он отнесся и к намерению жены Финкеля получить статус беженки в США, посочувствовал сыну, ранее эмигрировавшему в Израиль, но так не обретшему счастья в «земле обетованной» и вынужденному мыкаться в поисках удачи в Бельгии.
Излив душу, Финкель с нетерпением ждал ответа. Саттер не разочаровал. Пообещав содействие в решении «проблемы с выездом жены в США», он не сказал главного, когда же сам Финкель сможет покинуть Россию. Тот не решался задать этот и не только этот, а и другой, давно не дававший покоя вопрос – о будущей работе в Америке. Человек практичный и считающий все наперед, Финкель, насмотревшись на мытарства сына за границей, отдавал себе отчет, что в 57 лет в США с пустыми руками делать нечего, и пришел к выводу: его единственным капиталом в той новой будущей жизни являются знания, приобретенные в закрытом военном НИИ. Это попахивало шпионажем, но он тешил себя тем, что даже при своих «длинных руках» российская контрразведка будет бессильна дотянуться к нему в далекой Америке.
Финкель мялся и не знал, как подступиться к столь щекотливому вопросу. Саттер как будто угадал эти мысли и пришел на помощь. В его руках, как у фокусника, появился почтовый конверт. Финкель с недоумением смотрел то на конверт, то на загадочного американца, и ничего не мог понять. Письмо было от приятельницы семьи Финкелей – Марины Орел. В прошлом с ней и ее мужем – Оскаром их связывала многолетняя дружба, прервавшаяся в 1992 году.
В тот год семья Орел, оставив Царское Село, отправилась в частную поездку в США и обратно не возвратилась. Спустя полгода, они напомнили Финкелям о себе. Первые письма Марины были полны сомнений и тревоги, но прошло несколько месяцев, и характер переписки изменился. Теперь каждая строчка и каждое слово Орел сочились оптимизмом. Они подробно описывали свою новую квартиру, машину или очередную покупку, не скупились нахваливать жизнь в Америке и отмечали захватывающие перспективы для тех, у кого «есть голова на плечах».
Очередное письмо Марины, переданное Саттером, мало чем отличалось от предыдущего. Оно было проникнуто сочувствием к «мыкающейся в нищете семье друга». В нем она не скупилась на похвалы в отношении своего нового «делового партнера» – господина Бэда. Сердце Финкеля радостно встрепенулось, когда он читал эти строки. Бэд был не только успешным бизнесменом, но и оказался человеком широкой души. Он заочно проникся симпатией к «российским страдальцам», обещал в случае переезда Финкелей в США оказать помощь в обустройстве на новом месте и «найти работу, соответствующую твоим, Моисей, знаниям».
Перечитав письмо, Финкель все еще не мог поверить в столь сказочную удачу; она буквально плыла ему в руки. Он поднял голову и искал ответ в глазах Саттера. Опытный разведчик и психолог внимательно следил за реакцией кандидата в шпионскую рать и не спешил делать вербовочного предложения. Ему была хорошо известна хватка молодой российской контрразведки. После потрясений августа 1991 года, она быстро набрала силу и уже мало чем уступала знаменитому КГБ. Опасаясь, что хитрющий кандидат наук мог оказаться ее ловкой подставой, Саттер продолжил игру с Финкелем и прощупывал его наводящими вопросами:
– Моисей, если мне не изменяет память, в декабре 1990 года вы направляли анкету в нашу Службу иммиграции и натурализации?
– Да, причем дважды, второй раз в декабре 1991 года! – подтвердил Финкель.
– В ней вы указали, что работаете в закрытой организации. Поясните пожалуйста, что это за организация и чем она занимается?
Финкель, помявшись, скороговоркой произнес:
– Научно-исследовательский институт морского флота.
– Министерства обороны России? – уточнил Саттер.
– Да.
– И в какой же области институт ведет исследования?
– Атомного подводного флота.
– А конкретно?
– Если говорить о моей лаборатории, то она занимается исследованиями в области гидроакустики.
– Расскажите более подробно.
То, чем интересовался американец, составляло государственную тайну, и снова липкий страх сковал Финкеля. Озираясь по сторонам; на него смотрели безликие стены с вмонтированными микрофонами и видеокамерами, он уклончиво ответил:
– Видите ли, Джон, это очень специфическая сфера и она требует специальных знаний. Поэтому то, что я скажу, извините, вряд ли будет вам понятно.
– О’кей, о’кей, – не стал форсировать событий Саттер и сменил тему. – Моисей, а у вас есть ученая степень?
– Да, конечно, я кандидат технических наук. Готовил к защите докторскую диссертацию, но в этой стране, как оказалось, она никому не нужна.
– Не отчаивайтесь, Моисей, в нашей великой стране, да еще с вашими знаниям, перед вами откроются огромные возможности.
– Я на это очень рассчитываю, Джон, и потому сделал столь нелегкий выбор – моя семья твердо намерена связать дальнейшую жизнь с США.
– И вы об этом нисколько не пожалеете. Америка – страна удивительных возможностей! – заверил Саттер и, внимательно посмотрев в глаза Финкелю, подчеркнул: – Но в нашей стране, так уж сложилось, советские научные степени не играют существенной роли.
– Я рассчитываю не на нее, а на багаж своих знаний.