- Тебе это не снилось, - взорвалась Реппин, в ее голосе сквозило отвращение. - Врун! Ты подслушал, когда я рассказывала об этом сне, и просто повторяешь.
- Я не слышал, чтобы ты говорила о нем, - возмутился он.
- Тебе лучше не упоминать этот сон при Двалии, потому что я уже рассказала ей. Она поймет, что ты врешь, и изобьет тебя палкой, - прорычала ему Алария.
- Но он мне снился, - захныкал Винделиар. - Иногда Белым снятся одни и те же сны. Ты и сама знаешь.
- Ты - не Белый. Ты родился калекой, ты и твоя сестра. Надо было тебя утопить.
В этот момент я задержала дыхание, ожидая, что Винделиар взорвется от ярости. Однако он наоборот замолчал. Подул холодный ветер, и единственное, что у нас было общего - это невзгоды. И сны.
Даже когда я была маленькой, мне снились яркие сны. Я знала, что они имеют значение, и ими нужно поделиться. Дома я записывала их в дневник. С тех пор, как Служители выкрали меня, сны стали более мрачными и зловещими. Я не рассказывала о них и не записывала. Невысказанные сны застряли во мне, как кость в горле. С каждым новым сном невыносимое желание проговорить их вслух или записать становилось все сильнее. Картинки из снов озадачивали. Я держала факел, стоя на перекрестке над осиным гнездом. Девочка со шрамами держала на руках ребенка, ей улыбалась Неттл, и обе плакали. Человек готовил подгоревшую кашу, где-то тоскливо выли волки. Желудь посадили в гравий, и из него выросло пылающее дерево. Земля сотрясалась, и черный дождь шел и шел, заставляя драконов задыхаться и падать на землю с порванными крыльями. Это были глупые бессмысленные сны, но потребность поделиться ими была сродни рвотному позыву. Я долго водила пальцем по холодному камню, притворяясь, что пишу и рисую. Напряжение немного спало. Я повернула лицо к небу и вгляделась в далекие звезды. Было безоблачно - ночью будет очень холодно. Я попыталась посильнее закутаться в свою шаль, чтобы согреться, но безуспешно.
Третий день прошел, а потом и четвертый. Двалия шагала из стороны в сторону, бормоча себе под нос и изучая бумаги. Мои синяки начали сходить, но все тело по-прежнему болело. Опухоль вокруг глаза уменьшилась, но один из задних зубов все еще шатался. Рана на скуле почти затянулась. Им всем было все равно.
- Проведи меня через камень обратно, - потребовала Реппин на четвертую ночь. - Может быть, в Шести Герцогствах меня смогут спасти. По крайне мере, я умру в постели, а не в грязи.
- Неудачники умирают в грязи, - безразлично ответила Двалия.
Реппин издала жалкий возглас, легла на бок и поджала ноги, прижимая свою зараженную руку к груди, словно драгоценность. В этот миг мое отвращение к Двалии было столь же сильно, как и ненависть.
- Мы не можем оставаться здесь. Куда нам деваться? Почему бы не пойти по этой старой дороге? Она же должна куда-то вести, например, в деревню, где можно найти приют и еду, - тихо проговорила Алария в сгущавшейся темноте.
Двалия сидела у огня, вытянув руки к теплу, но при этих словах неожиданно сложила их на груди и бросила на Аларию свирепый взгляд.
- Ты задаешь вопросы?
Алария потупила глаза.
- Просто мысли вслух, - она осмелилась поднять голову. - Разве лурики не должны давать тебе советы? Разве нас послали не для того, чтобы помочь тебе найти истинный Путь и принимать правильные решения? - напряжение в ее голосе возросло: - Коултри и Капра не хотели, чтобы ты уезжала. Они разрешили это только потому, что Любимый сбежал! Мы должны были выследить и убить его! И быть может захватить Нежданного Сына, если бы Любимый вывел нас на него. Но ты позволила Видящему забрать Любимого, чтобы мы могли ограбить его дом. Столько убийств! И теперь мы потерялись в лесу с бесполезной девчонкой, которую ты выкрала. Ей снятся сны? Нет! Какая от нее польза? Я думаю, ты привела нас всех сюда на смерть! И я думаю, что слухи не врут, и Любимый не «спасся», его отпустили вы с Симфи!
Двалия вскочила на ноги и нависла над Аларией.
- Я - лингстра! А ты молодой глупый лурик. Если ты так любишь думать, то подумай, почему гаснет огонь. Пойди, принеси дров.
Алария заколебалась, словно намеревалась поспорить. Потом неловко встала и неохотно поплелась во мрак, сгущавшийся под громадными деревьями. За последние несколько дней мы собрали все сухие ветки поблизости, поэтому ей нужно было углубиться в лес, чтобы найти больше хвороста. Я подумала, что она может не вернуться. Волк-Отец дважды заметил слабый отталкивающий запах.
Медведь, - предупредил он.
Я испугалась.
Он не хочет подходить к людям и огню. Но если он передумает, то пускай остальные кричат и разбегаются. Ты не сможешь убежать ни достаточно быстро, ни достаточно далеко, поэтому ляг, замри и не издавай ни звука. Тогда он бросится за остальными.
А если нет?
Лежи неподвижно и не издавай ни звука.
Это не успокаивало, и я стала надеяться, что Алария вернется с охапкой хвороста.
- Ты, - неожиданно сказала Двалия. - Иди с ней.
- Вы уже связали мне ноги на ночь, - напомнила я ей. - И руки.
Я старалась, чтобы мой голос звучал угрюмо. Я была почти уверена, что если она развяжет меня, чтобы я могла собирать хворост, то во мраке мне удалось бы ускользнуть.
- Не ты. Я не допущу, чтобы в темноте ты сбежала и умерла в лесу. Реппин. Иди за дровами.
Реппин посмотрела на нее, словно не поверила своим ушам.
- Я с трудом могу пошевелить рукой. Я не могу собирать хворост.
Двалия смерила ее взглядом. Я думала, что она прикажет ей подниматься на ноги, но она лишь поджала губы.
- Бесполезное существо, - холодно проговорила она, а потом добавила: - Винделиар, принеси дров.
Винделиар медленно поднялся. Он смотрел под ноги, но я чувствовала его возмущение по тому, как он держался, когда поплелся в том же направлении, куда ушла Алария.
Двалия вернулась к тому, что делала каждый вечер: к изучению небольшого свитка и мятых бумаг. Перед этим она часами ходила вокруг колонн на краю рыночной площади, глядя то на найденный пергамент, то на руны. Некоторые из этих символов я видела среди бумаг в кабинете отца. Неужели она решится еще раз пройти через Скилл-колонны? Она совершила короткие вылазки в оба направления по дороге, но вернулась, раздраженно качая головой. Я не могла понять, что пугает меня больше - что она заставит нас войти в Скилл-колонну или что мы умрем здесь от голода.
На другой стороне рыночной площади Керф был увлечен каким-то танцем с притопами. Если я позволяла себе, то могла слышать музыку и видеть Элдерлингов, которые танцевали вокруг него. Алария вернулась с обледеневшими зелеными ветками, наломанными с деревьев. Они могли гореть, но не давали тепла. За ней шел Винделиар, он нес кусок трухлявого бревна, который больше был мхом, чем деревом. Когда они подошли, Керф принялся отплясывать вокруг них.
- Убирайся, - прикрикнула на него Алария, но он только ухмыльнулся и унесся прочь, чтобы вновь присоединиться к веселью призрачных Элдерлингов.
Мне не нравилось ночевать посреди открытой рыночной площади, но Двалия считала, что лесная земля «грязная». По мне грязь была гораздо лучше, чем гладкий черный камень мостовой, который беспрерывно бормотал и шептал. Когда я не спала, то могла удерживать свои стены, хотя и уставала от напряжения, которое для этого требовалось. Ночью же, когда усталость брала верх, я была уязвима для голосов, хранившихся в камне. Рынок оживал: мясо коптилось на ароматном дымке, жонглеры подкидывали сверкающие камни, а одна бледная песенница, казалось, смотрела прямо на меня.
- Держись, держись, куда начертано вернись! - пела она. Но ее слова скорее пугали, чем успокаивали. В ее глазах читалась вера, что я совершу что-то ужасное и одновременно прекрасное. Что-то, что под силу только мне? Внезапно рядом со мной плюхнулся калсидиец. Я подпрыгнула. Мои стены были подняты так высоко, что я не почувствовала его приближения.
Опасность! - предупредил меня Волк-Отец.
Керф скрестил ноги, беспечно улыбнулся и сказал:
- Прекрасная ночь для праздника! Ты попробовала копченую козлятину? Она просто превосходна! - он указал на темнеющий за площадью лес. - Вон у того лавочника под фиолетовым навесом.
Сумасшествие сделало его приятным парнем. От упоминания о еде у меня засосало под ложечкой.
- Превосходна, - тихо ответила я и отвела взгляд, надеясь, что согласие - это лучший способ поскорее закончить разговор.
Он мрачно кивнул и, придвинувшись ближе к огню, вытянул грязные руки к теплу. Даже в свихнувшемся состоянии у него было больше ума, чем у Реппин. Тряпка, оторванная от его рубахи, была намотана на палец, который я укусила. Он открыл прочный кожаный мешочек, прикрепленный к поясу, и порылся в нем.
- Держи, - сказал он и протянул мне палочку. Я вдруг почуяла вяленое мясо и поразилась тому, что желудок тут же свело от голода, а слюна заполнила весь рот. Руки тряслись, когда я поднесла мясо ко рту, но оно оказалось настолько сухим и жестким, что я не смогла откусить от него. Я жевала и сосала его, пытаясь отгрызть кусочек, который смогла бы проглотить.
- Я знаю, что ты сделала.
Я сильнее стиснула в руках кусок вяленого мяса, испугавшись, что калсидиец отнимет его у меня, и промолчала. Двалия подняла взгляд от бумаг и нахмурилась, глядя на нас. Я знала, что она не станет пытаться отобрать у меня еду из страха перед моими зубами.
Он потрепал меня по плечу.
- Ты пыталась спасти меня. Если бы я отпустил, когда ты меня укусила, я бы остался там с прекрасной Шун. Теперь я это понял. Ты хотела, чтобы я остался защитить и завоевать ее.
Я продолжала жевать мясо, чтобы как можно большая часть оказалась в моем желудке прежде, чем его отнимут. Я запоздало кивнула Керфу. Пускай верит во что хочет, если это означает, что он будет давать мне еду.
Он вздохнул, глядя в ночь.
- Я думаю, что мы в царстве смерти, хотя оно сильно отличается от того, что я ожидал. Мне холодно и больно, но я слышу музыку и вижу красоту. Не понимаю, награжден я или наказан. Не знаю, почему я до сих пор с этими людьми, а не на суде своих предков, - он мрачно взглянул на Двалию. - Эти люди страшнее погибели. Может быть, именно поэтому мы застряли в горле смерти на полпути.
Я снова кивнула. Мне удалось оторвать кусок мяса, и теперь я старалась разжевать его. Никогда еще не испытывала такого желания что-то проглотить.
Калсидиец отвернулся, нащупывая что-то на поясе, а когда повернулся обратно, в его руке сверкал большой нож. Я попыталась отползти от него, но он поймал мои связанные ноги и подтянул к себе. Нож был острым. Он скользнул сквозь перекрученную ткань, и внезапно мои лодыжки оказались на свободе. Я вырвалась из хватки Керфа, но он подался ближе.
- Теперь запястья, - сказал он.
Довериться или нет? С такой же легкостью, как перерезать мои путы, нож мог отхватить мне палец. Я запихнула кусок вяленого мяса в рот, зажала его зубами и протянула калсидийцу руки.
- Туго! Болит?
Не отвечай.
Я молча встретила его взгляд.
- У тебя распухли запястья, - он аккуратно просунул нож между моих ладоней, лезвие было холодным.
- Прекрати! Что это ты делаешь? - Двалия наконец нашла выход своему гневу.
Калсидиец едва ли уделил ей внимание. Он сжал мои руки, чтобы облегчить себе труд, и начал пилить тряпки, которые их связывали.
Двалия удивила меня. Она как раз собиралась подбросить ветку в огонь, но вместо этого шагнула к нам и треснула калсидийца по затылку. Он осел, все еще сжимая в руке нож. Я разорвала остаток своих пут, вскочила на ноги и успела сделать пару шагов на гудящих ногах, прежде чем она схватила меня за шиворот, чуть не удушив. Первые два удара палкой пришлись на правое плечо и ребра.
Я извернулась в ее хватке, не обращая внимания, что таким образом рубашка душила меня только сильнее, и начала изо всех сил пинать ее по голеням и коленям. Она вскрикнула от боли, но не отпустила и ударила меня сбоку по голове. У меня зазвенело в ушибленном ухе, но страшнее была возникшая темнота перед глазами. Я шатнулась от нее, но только предоставила ей возможность ударить себя по голове с другой стороны. Я смутно поняла, что она кричит остальным схватить меня. Никто не бросился ей на помощь. Винделиар хныкал:
- Не надо, не надо, не надо, - с каждым словом его голос становился все тоньше.
Меня разозлило, что он причитал, но ничего не делал. Я кинула в него всю свою боль.
Она снова ударила меня по голове, превратив в месиво ухо. У меня подогнулись колени, и я внезапно повисла на своем воротнике. Двалии не хватило сил выдержать мой вес, и она повалилась поверх меня, отчего мое плечо пронзила острая боль.
Я ощутила волну чьих-то чувств. Так бывало, когда Неттл и мой отец сливались умами или когда его мысли скакали во весь опор, а он забывал их сдерживать.
Не вреди ей! Не вреди ей!
Двалия отпустила мой воротник и со странным звуком откатилась от меня. Я не пыталась шевелиться, а просто дышала, снова наполняя легкие воздухом. Я выронила мясо. Рот был полон крови, повернув голову и приоткрыв его, я почувствовала, как струйка стекла из уголка губ.
Не умирай. Пожалуйста, не умирай и не оставляй меня одного, - шепнула мне мысль Винделиара.
Ах, вот что. Когда я вылила на него свою боль, то открыла путь его мыслям. Опасно. Собрав остатки воли в кулак, я отрезала его от своего разума. Слезы обожгли мне глаза. Это были слезы ярости. Икра Двалии оказалась в пределах досягаемости моих зубов. Интересно, смогла бы я откусить кусок мяса от ее ноги.
Не стоит, волчонок. Палка все еще при ней. Отползай. Незаметно. Она из тех, на кого не стоит нападать, если не уверен, что сможешь убить.
Я попыталась отползти ужом, но рука не слушалась меня. Она бесполезно повисла. Я была сломлена. Я зажмурилась от боли, и маленькие черные точки поплыли перед глазами. Двалия сначала встала на четвереньки, а потом с кряхтением поднялась и пошла прочь, не взглянув на меня. С другой стороны костра она села на свой мешок и снова начала рассматривать свои скомканные бумаги и маленький свиток, который нашла в костяной трубке. Она медленно поворачивала листы, потом внезапно наклонилась ниже, разложила их рядом у себя на коленях, переводя взгляд с одного на другой.
Калсидиец медленно сел. Он дотронулся до затылка, посмотрел на руку и потер друг о друга влажные пальцы. Он наблюдал, как я приподнялась, и, глядя на мою обвисшую руку, покачал головой.
- Она сломана, - прошептала я. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы кому-нибудь было не все равно, что мне очень больно.
- Страшнее смерти, - спокойно сказал он, подобрался ближе, положил пальцы мне на плечо и надавил. Я вскрикнула и отдернулась.
- Не сломана, - констатировал он. - Но я не знаю, как это называется по-вашему.
Он сжал одну руку в кулак и стиснул его другой рукой, а потом выдернул кулак.
- Выскочило, - сказал он и потянулся ко мне, отчего я сжалась, но он лишь помахал в сторону плеча: - Выскочило.
- Рука не двигается, - меня охватила паника, я не могла вдохнуть.
- Ложись. Не двигайся. Расслабься. Иногда оно встает на место само.
Он посмотрел на Двалию.
- Она - оса, - сказал калсидиец. Я уставилась на него, он болезненно улыбнулся. - Калсидийская поговорка. Если пчела жалит, то умирает. Она расплачивается за то, что причинила тебе боль. А оса может жалить снова и снова. Боль, которую она приносит, ей ничего не стоит.
Он пожал плечами:
- Вот они и жалят. Ничего другого они не знают.
Двалия неожиданно вскочила на ноги.
- Я знаю, где мы находимся! - она снова посмотрела на маленький свиток. - Руны сходятся. В этом нет никакого смысла, но должно сходиться!
Она уставилась вдаль, потом ее глаза сузились, а выражение лица изменилось, когда она что-то поняла.
- Он соврал нам. Он соврал мне! - взревела Двалия. Она пугала меня, когда злилась, но в гневе была еще страшнее. - Он соврал мне! Рыночная площадь, сказал Прилкоп, на людной дороге. Он считал себя очень умным. Он обманом заставил меня привести нас сюда. Он обманул меня!