<p>
Аннотация:
Сталинка - послевоенная коммунальная квартира. Общая кухня и коммунальные удобства не просто сближают людей в быту, раскрываются семейные тайны, переплетаются судьбы.
Каждый персонаж имеет реальный прообраз. Это люди, прошедшие через огонь и воду событий, изменяющих устои государства.
Глава 1 Коммуналка
В сентябре тысяча девятьсот сорок первого года в Красноярске население в большинстве своём состояло из женщин. Мужчин, за редким исключением, забрали на фронт. На какое-то время город будто зАмер, как исполинский медведь, готовясь подняться во всю свою мощь. И, наращивая эту мощь, по первому снегу, к середине октября, стали прибывать составы с укреплёнными на платформах станками и другим оборудованием эвакуированных с запада заводов. Их сопровождали специалисты. Приезжали семьями со стариками родителями и детьми, рассказывали про ужасы войны, которые видели собственными глазами.
Вопрос с жильём стоял, что называется, ребром. И без того плотно заселённые коммунальные квартиры, уплотнили, да никто и не возражал. Потеснились, как смогли. А как по-другому промозглой сибирской осенью? Те, кто не устроился на квартиру - выкопали себе землянки. И на берегу Енисея вырос "Копай - городок". Постепенно землянки стали обрастать верхними надстройками, хлипкими и холодными, но кто-то рассчитывал сразу после войны вернуться в родные места, кто-то надеялся получить жильё тут. Однако просуществовал этот "Копай - городок" более десятка лет. В первую очередь строили заводы. Фронту нужны были пушки, снаряды ещё вчера. Однако оказалось, что холод, скудное питание и тяжёлый труд - это ещё не самое страшное. Страшнее казённые конверты похоронок, которые почта приносила с фронта. Война в каждую семью пришла как личное горе. И это личное горе каждого в отдельности, объединило всех вместе одной общей целью - победить ненавистного врага.
Прибывающие составы разгружали и прямо с колёс, под открытым небом начинался монтаж оборудования на площадках, которым со временем предстояло стать мощными заводами. Крышу и стены возводили потом, вокруг уже работающих станков. Росли и расширялись действующие заводы. Завод "Красмаш" ориентированный на выпуск драг, паровых котлов и экскаваторов для золотых приисков уже в ноябре отправил на фронт первый эшелон пушек. К этому времени в этот завод вот таким "походным" порядком влились эвакуированные из западных районов страны Коломенский завод им. К.Е.Ворошилова, частично Ленинградские заводы "Арсенал" и "Большевик", Калужские и Сталинградские заводы. Завод "Красмаш" коренные красноярцы ещё более тридцати лет после окончания войны называли "Ворошиловским".
И вот он, один из первых послевоенных домов: кирпичный пятиэтажный. Жильцы его уже обжили. На дворе тысяча девятьсот пятьдесят шестой год. Широкие лестничные пролёты, на лестничных площадках только две двери. Ну да, коммунальные квартиры. Но у каждой семьи отдельная комната. А паровое отопление, а вода прямо в доме: горячая и холодная. И это в Сибири! Жизнь налаживали заново!
На площадке третьего этажа добротная двухстворчатая дверь, крашенная блестящей коричневой краской, с аккуратно выведенным номером "тридцать один", за ней большой прохладный коридор. В слабом свете электрической лампочки, свисающей с потолка на длинном витом шнуре, можно разглядеть двери в комнаты жильцов: Сафоновых, Соловьёвых и Давыдовых. Возле каждой двери ситцевые занавески прикрывают деревянные вешалки, на которых зимой и летом располагаются стяжённые на вате пальто и плющевые жакетки - модная вещь в те годы. А кухня? Большая, светлая. Каждая хозяйка свой кухонный стол имеет. Днём в кухонное окно видно, когда в расположившиеся на первом этаже магазины что-нибудь привозят. Завидное преимущество в послевоенные годы жесткого недостатка мирных товаров. А ещё из окна видна небольшая деревянная будка - сторожка. Одного мужика с берданой вполне хватало для охраны этих магазинов, а также аптеки, почты и сберкассы.
По вечерам над крышей пятиэтажного дома из труб вился голубой дымок, потому что на каждой кухне топилась обыкновенная белёная кирпичная печка. Потрескивали дровишки, разносился запах жареной с луком картошки.
Утро нового дня начиналось с невыразимо вкусного запаха хлеба, проникающего через открытую форточку. И жильцы понимали, через широкую арку, разделяющую дом на правое и левое крыло, к магазину подъехала хлебовозка, и выгружают лотки с ещё тёплыми буханками. А кроме этой арки, дом отличался от других свободным пространством между широкими лестничными маршами. Говорили, что вот-вот в каждом подъезде будет установлен лифт. Дом построили впервые послевоенные годы, и дорогущую затею отложили на потом. Но жильцы утверждали, что пусть не в этом, так в следующем году обязательно лифт будет! Уж они-то точно знали. Кто скажет - откуда? Неважно. Главное, ну какой ещё дом на всём промышленном правобережье города мог похвастаться такой редкостью?
Дело близилось к вечеру. На кухне Анастасия Петровна, не молодая, но ещё статная темноволосая женщина, поглядывая на пару кастрюль и чайник с закипавшим содержимым на печи, чистила картошку. За соседним столом готовила ужин кудрявая черноволосая, кареглазая, стройная женщина - Мария Давыдова. Хлопнула входная дверь, с работы пришла Анна Соловьёва. Заглянула на кухню:
- Анастасия Петровна, мою кастрюльку поставьте. Супчику сварю.
- Кипит уже.
Вслед за Анной пришли с работы сын Петро и невестка Елена.
- Мама, мы ужинать потом будем. В кино опаздываем.
Петро высокий, стройный, стрелки на брюках - порезаться можно! Чёрная фетровая шляпа, белый шёлковый шарф. Почему бы не выйти в люди? Елена, даже на каблуках, только до плеча мужу.
- "Карнавальную ночь" показывают в ДК "КрасТЭЦ", - на кухню выглянула невестка. - Так мы пошили?
- Сходите. Ужин я приготовила. - Пётр единственный сын! Овдовела рано, растила одна. - Фу ты!
- Что случилось, Анастасия Петровна? - Мария Давыдова никогда ничего не рассказывала о прошлом своей семьи, но куда деть на общей кухне настоящее? А настоящее - это крупный, кудрявый как Мария, черноволосый и черноглазый муж, который из-за больной ноги почти не ходил, а всё больше сидел у себя в комнате за круглым столом и читал толстые книги. И трое детей: красавица Зина - молодая копия мамы, готовилась поступать в медицинский институт. И два сына: Мишка, без сомнения папина копия. Коренастый, черноволосый, сосредоточенный на одних ему известных идеях мальчишка четырнадцати лет. И его брат четырёхлетний Юрка, ровесник внучки Анастасии. Русый, голубоглазый хулиган.
- Обожглась! Ложка горячая. Суп на соль попробовать хотела!
Обычный, как многие другие до этого, вечер в комнате Сафоновых. Под абажуром с золотистыми кистями круглый стол поверх скатерти накрыт клеёнкой с голубыми и розовыми цветочками. В центре красуется селёдочка с лучком и блюдце с хлебом. Три больших тарелки и одна поменьше исходят запахом свежего супа. Танюшка, явно не желая ужинать, возит ложкой по тарелке и выходит из-за стола самой последней.
После ужина каждый занят своими делами. Анастасия посуду убирает, Елена гладит мужу свежую рубашку, искоса поглядывая на этажерку, где её ожидает "Сага о Форсайтах". Книгу дали до понедельника. На работе список из желающих почитать. Хозяйка бережно обвернула книжку газеткой, вложила закладку, чтобы уголки страничек не загибали. Но отказать, желавшим почитать не могла. Только вздыхала: "Аккуратнее, пожалуйста".
Петро крутит ручку приёмника "Иртыш". Раздаются звуки вальса "На сопках Маньчжурии", он замирает и, прижавшись к приёмнику, слушает.
-Хороший вальс, - вздыхает Елена.
-Это не просто вальс, Ленушка. Это капельмейстер Шатров так, в музыке, о погибших боевых товарищах забыть не даёт. Представляешь?
Елена почувствовала, как дрогнул и напрягся голос мужа. И попыталась как-нибудь успокоить его.
- Давняя история...
- Давняя? В феврале тысяча девятьсот пятого русский пехотный полк попал в окружение японцев. Тогда тоже воевали с ними. Какая же давняя? А им всё неймётся!
- Почему же неймётся? Вроде мир.
- С каких пор? Я что, по-твоему, ещё два года после сорок пятого с японцами в догонялки играл? Демобилизовался, но так и не услышал, что мир у нас... с ними. Выходит, наши ребята... под тот же вальс танцевали!
- Но ведь победили?
- Где написано? Кто сказал? Воюем, побеждаем... ложась костьми в сырую землю, уходим на дно морское! Своими жизнями платим, какой раз! Как бы так за раз рассчитаться? Вот и в той битве с японцами, в Мокшанском пехотном полку боеприпасы закончились. Командир отдал приказ: "Знамя и оркестр - вперед!.."
- Петя?
- Ты... не перебивай! Ты дослушай! Капельмейстер Шатров отдал приказ играть боевой марш и повел оркестр вперед за знаменем полка. Ты представь, у них всё оружие - музыкальные инструменты! Из четырёх тысяч солдат в живых осталось семьсот! Из оркестра - семеро. Но прорвали окружение! Думаешь, им жить не хотелось? Думаешь, не знали, на что идут? Умирать страшно, но пока ты жив, не веришь, не представляешь себя мёртвым. А в бою бояться некогда. Страшно до или после.
- Петя, что уж... теперь? Вот, завтра в ДК "КрасТЭЦ" новый фильм "Тайна двух океанов". Название такое загадочное. Может, сходим?
Но Петро, будто не слышал ничего, что не касалось погибших воинов.
- А теперь, Ленушка, ты только подумай, вальс помнят, знают, а героев? Кто их хоть раз вспоминал поименно? Где золотом написаны их имена? Теперь, что уж теперь? Если бы не вальс... так и не вспоминали бы! Героев помнить и чтить, помнить... - Его голос перехватило.
Елена лихорадочно искала, на что бы переключить внимание мужа. Понимала, говорит о тех солдатах, а думает о своих, не вернувшихся с войны, моряках.
- Шатров выжил, и в честь своих товарищей написал этот... вальс! Он и слова написал, чтобы ... павших героев оплакать и одновременно возвеличить! А моряков, а наших моряков?! Вот, смотри!
Петро выхватил с этажерки свой фронтовой альбом.
- Вот Порт-Артур. Лидер "Зенит" 23 февраля тысяча девятьсот сорок восьмого, старшинский состав. Спроси их, с кем... с кем воевали? А вот, вот... - фотографии боевых товарищей мелькали на страницах альбома.
- А наши ребята-подводники со "Щуки", где они? Где?!! Ленушка, на дне морском. Мне повезло, спасибо морякам "Зенита", спасли. Я в обломок какой-то вцепился. Говорят, примёрз к нему одеждой, повезло! А знаешь, скольким не повезло?
Лицо Петра изменилось до неузнаваемости. Тонкие ноздри побелели, губы, будто что-то пытались ещё сказать, открытый рот захлёбываясь, хватал воздух.
Елена с трудом забрала альбом из рук мужа. Гладила его руки, плечи.
- Не надо, не надо, пожалуйста, не надо. Попей воды, губы пересохли. - Протянула стакан, из которого брызгала когда гладила рубашку. Напряжение медленно отпускало мужа.
- Петя,- Анастасия Петровна как нельзя вовремя вошла в комнату, - на плитке спираль перегорела, посмотри. Я вот запасную купила.
- Хорошо, мама. Я сейчас. - Трясущимися руками выключил приёмник. - Иду. Уже иду.
Глава 2 Анна
Анастасия тихонько вздыхала, не в силах отмахнуться от допекавших мыслей. Думала о том, что война большинство мужиков выкосила, а тех, над чьей головой только просвистела её коса, здоровья лишила. Вот и Петя, Слава Богу, живым вернулся, но здоровье там, на подводной лодке оставил. Однако тут уж не до жиру, быть бы живу. На войну-то уходил совсем молоденьким. В январе восемнадцать исполнилось, в мае забрали. А там и война началась. После войны опять горе. Похоронили они с Еленой первенца своего Валерочку. Когда родилась Танюшка, Елену, как положено, через две недели выписали на работу. Тогда Петя заявил:
-Выбирайте, либо ты мама, либо Ленушка - остаётесь дома. Никуда отдавать дочь: ни в ясли, ни в садик не позволю.
И какой тут выбор? С тех пор Петровна домохозяйка. А лет только пятьдесят стукнуло. Только пятьдесят, или уже пятьдесят - это смотря как посмотреть.
Вечер давно перешёл в ночь. В окно заглядывала ночная темень, да вспышки сварки. Напротив дома строили завод, возводили будущую заводскую трубу. Говорили, будет завод шёлковые нитки выпускать, значит, в магазинах шёлк продавать будут. Хорошо бы.
Уснула, только когда светлеющее небо спрятало сверкающие звёзды сварки на будущей заводской трубе.
Обычное утро, обычные дела. Анастасия сварила кашу для внучки и принялась за уборку. Мягкой белой тряпочкой протирала пыль с комода, этажерки с книгами, приёмника "Иртыш". А когда очередь дошла до гардероба, рука её так и замерла. Блестящую поверхность зеркала, укреплённого на дверке, прочертили трещины, разделив его на три неравные части.
-Ой, матушки мои! - перекрестилась, осторожно смахнула пыль. - К чему бы? Зеркало треснуло. Ох, не к добру. Не заметила когда? Последний раз пыль протирала, целёхонько было.
Присела на край дивана. Под руку попалась игрушка, подаренная Анной Танюшке. Невольно пришёл на память день, когда ездили крестить внучку. В церковь отправились тайно, хотя, какая тайна, если крёстной матерью пригласили Анну Соловьёву? А всех соседей Петровна вечером пригласила на ужин. Однако и соседи, и Петро сделали вид, что знать ни знают: в честь чего Петровна отменные пироги напекла.
А вечером того дня, убрав со стола и выключив свет, сидели на кухне: она, Елена и Анна.
- Завидую я тебе, Елена, - вздохнула Анна. - Уж очень маленького хочется. Как бы я любила и берегла, как бы берегла...